Какие названия давали на Дону станицам? Были простые названия. Это у тех станиц, что самые старые. «Вёшки», к примеру. «Вёска» — по-польски (да и вообще по-славянски) означает «деревня». Были названия, как привязка к месту, — «Усть-Медведицкий городок» или проще — «Усть-Медведица». То же самое — «Усть-Хопер» и «Усть-Бузулук». В среднем течении Дона — «Трехостровянская», «Пятиизбянская».

Позже, после обильного кровопускания, устроенного на Дону Петром Первым, верноподданные донцы стали давать станицам наименования по великим князьям и княгиням, по членам императорской фамилии. Появились станицы «Александровская», «Константиновская», «Павловская», «Михайловская», «Николаевская», «Екатерининская», «Елизаветинская». «Под занавес» одну из последних, основанных на новых задонских землях, назвали прямо — «Великокняжеская».

Была еще станица «Алексеевская», но очень уж старая, явно не в честь последнего Наследника Цесаревича. Разве что в честь Алексея Петровича, сына Петра Великого, мятежного царевича, по приказу отца удушенного? Нет, вряд ли… Да и станица «Петровская» была, но больно уж захудалая и в глухомани. Явно не в честь императора Петра Первого. А может и в честь. Может, именно так и отомстили. Тонко.

Казаки плодились, отселялись. Новые станицы стали именовать в честь Донских Атаманов, когда-либо на Дону правивших, — «Орловская», «Платовская», «Власовская», «Хомутовская», «Граббевская», «Краснокутская», «Чертковская». Одну назвали «Милютинской» — в честь военного министра.

И были станицы в честь великих воинов, на Дону не атаманивших и членами императорской фамилии не являвшихся, — «Суворовская», «Потемкинская», «Баклановская».

Стояли они на старых, давно обжитых местах, имели старинные свои прозвища, но переименовали их казаки, дали новые имена — имена людей, достойных подражания. И по именам этим видно, кого донцы чтили, кому хотели подражать.

Суворов, Потемкин, Бакланов…

Изначальное название Баклановской станицы — «Гугнинская».

Говорили казаки, что возник городок их «Гугнинский» сразу после Азовского осадного сидения или даже раньше. Но Фрол Минаев, Донской Атаман, в декабре 1672 года, перечисляя в Посольском приказе все донские городки, «Гугнинского» не назвал. А в походном журнале Петра I за 1696 г. он есть. Вот где-то в это время, между разинским бунтом и Азовскими походами Петра, городок и появился.

Заложил его некто Гугнивый, и был этот Гугнивый, судя по прозвищу, явный русак. Именно у русских в это время родовые прозвища давали по какому-либо признаку, искажающему Богом данный образ человеческий. Знаем мы среди бояр того времени Брюхатых, Горбатых, Вислых, Щербатых. И наш Гугнивый из того же гнезда — «гугнивый» значит «гнусавый».

Новый городок Гугнивый заложил грамотно — в урочище Зимовном — на левой стороне Дона и на правой стороне протоки, на острове, образовавшемся, когда Дон менял русло.

Леса в пойме много. Срубили казаки бревенчатый городок, крепкий, дубовый. С юга от ногайцев и черкесов надежно прикрылись Старым Доном; с севера и запада от возможных крымских набегов — самим Доном Ивановичем. А с восточной стороны понадеялись на непролазную чащобу, непроходимую для легкой степной конницы.

После Крымских и Азовских походов на правом берегу Дона стало спокойнее, да и казаки размножились, хозяйством обзавелись. А на острове с хозяйством — тесно. Опять же — разливы. И перебрались заматеревшие донцы на правый берег в урочище Яблочное, на Терентьев бугор — тремя верстами севернее старого места. Жить здесь собирались долго, обстоятельно, и по благословению епископа Сарского и Подонского, поставили гугнинцы на новом месте собственную церковь в честь Казанской иконы Божьей матери, поставили основательно — из дубового леса.

Но Дон наступал, подмывал высокий правый берег, менял русло, и казаки поднимались выше и выше, отступая от старого своего городища. Даже церковь переносили. Как и Зимовное урочище, остался Терентьев бугор на острове между Старым и Новым Доном (или Доном и Донком).

Ушли гугнинцы, а старое место в Яблочной луке над Старым Доном назвали Осадные юрты — дескать сиживали здесь в крепком месте в осаде при татарских и ногайских набегах.

Вот здесь в начале XIX века в мало от других отличавшейся станице Гугнинской в метрической книге местной церкви появилась за 1809 год запись № 4: «15 марта рожден, 19 — крещен сын Иаков у полкового хорунжего Петра Дмитриева и жены его Устиньи Малаховой Баклановых. Восприемниками при крещении были: казак Роман Макеев Бакалдин и казачья дочь Мария Иоакимовна Киреева. Молитвовал и крещение совершал приходский священник Иоанн Иоаннов с пономарем Тимофеем Поповым».

В честь оного младенца Иакова и получила станица свое новое имя — Баклановская.

Казаки в Гугнинской были сплошь православные, раскола или ересей каких и близко не наблюдалось. Но если глянуть на время рождения «младенца Иакова» с точки зрения астрологической, перевести на новое исчисление и свериться с многочисленными справочниками, то выходило, что родился он под знаком Марса, планеты кровавого цвета, и сулили ему небеса путь воина — походы, битвы и великую славу.

Для донцов (да и для самого младенца) этот путь чем-то особым не казался. На Дону по тем временам все — воины. И родился герой наш в семье донского офицера, и деды-прадеды воевали. Но превзошел он всех, стал воином из воинов, памятник ему воздвигли наряду с Ермаком и Платовым, и во веки веков должны были воинственные сородичи брать с него пример.

«Я родился в 1809 году от бедных родителей, был единственным сыном», — это первая фраза из записок Якова Петровича «Моя боевая жизнь». Она ясна и лаконична. Так четко и ясно отдаются приказы и пишутся донесения. И эта первая фраза по своему стилю подтверждает слова его биографа, что Бакланов «оказался как бы от природы приспособленным к войне».

Мир открывался перед младенческими глазами бескрайний. С высокого правого берега виднелась во все стороны степь, перерезанная Доном.

Лес оазисами среди песков. Березы, осины, тальник. Лес по Цымле — густой — терн, яблони, груши. По другую сторону Дона лес огромный — тополя, дубы, вязы. Еще стояли при малолетнем Якове Бакланове старые дремучие леса в займище на левобережье — те самые, где начиналась старая Гугнинская, называемая тогда городком. Казаки по-прежнему валили там дубы, вязы, тополя, которые шли на домовое строительство. Дома по всей станице стояли крепкие, но «весьма незатейливые», с вставленными в окна бараньими либо другими пузырями.

Лесов таких нигде больше по Дону не было, водились в них по ту пору кабаны, медведи, волки, козы, лисы, несметное количество зайцев. Только охоться!.. И там же в лесах оставалось после разливов множество озер, где останавливались перелетные лебеди, казарки, гуси, утки. И конечно же в этих озерах, как и в самом Дону, водилась рыба.

Сама станица не большая, но и не маленькая. Дворов 200, а душ человеческих с тысячу не наберется. При станице два хутора.

В станице одна церковь, Казанской Божьей матери, а в ней известная в окрестных станицах икона — «Всех скорбящих радость». Написана она была по заказу или обещанию казака Феоктистова в 1741 г. и имела медный оклад, а на главе Богоматери — медного орла старинной работы.

Сами Баклановы — из коренных гугнинских. Предок Баклановых наряду с Коровиным, Барминым, Пичковым, Калмыковым, Чернобородовым, Хохлачевым, Наседкиным, Поляковым, Сударкиным, Пермяковым, Чарбиным, Хорелковым, Жирком, Чаплиным, Клепачевым, Татаровым, Забабуриным, Краюшкиным, Прогореловым основал этот городок.

Более того, входили Баклановы в станичную элиту наряду с Хохлачевыми, Алферовыми и Савельевыми. Как ни крути, а все же офицерская семья.