Между тем точность обязывает сказать, что упомянутые ранее полный турецкий контроль над Азово-Черноморским бассейном и османское владение Черным морем не следует понимать буквально и безоговорочно: из-за казаков это были не совсем полный контроль и не совсем полное владение. Как отмечает С. Дестунис, «султаны никогда не были полными обладателями всех берегов морей Черного и Азовского. Запорожские и донские казаки свободно плавали по тому и другому на своих ладьях и простирали свои грабежи до берегов Анатолии и до самого Константинополя…»

Вопрос о предпосылках, причинах и целях босфорских походов Войска Запорожского и Войска Донского, по существу, совсем не разрабатывался в исторической литературе, которая до сих пор еще четко не определилась и в причинах казачьей войны на море вообще. Последние рассматривались бегло и поверхностно, и дело зачастую сводилось к жизненной необходимости для казаков получения добычи, к неудержимой жажде «зипуна», к стихии «разбоев» и т.п., хотя иногда, напротив, встречались слова о казачьем отпоре турецкой агрессии и мщении за поруганную родную землю.

Выявление предварительных условий и обстоятельств, из-за которых началась морская война, затруднялось среди прочего «варшавско-центристскими» или «московско-центристскими», «государственными» позициями ряда авторов, смотревших на действия казаков с точки зрения интересов польской или российской внешней политики. Отсюда появлялись упреки в адрес казаков, которые-де не могли «широко взглянуть на дело и отрешиться от своих местных интересов», причем эти упреки не сопровождались объяснением причин, по которым казачество должно было приносить свои интересы в жертву интересам «высоких покровителей», воспринимать международные отношения только их глазами и непосредственно действовать обязательно так, как считали нужным в далеких столицах.

Н.А. Мининков объясняет расхождения между Москвой и Войском Донским, касавшиеся военных действий против татар и турок, еще и тем, что «донским казакам была гораздо понятнее, чем крепостническому правительству, ненависть народных масс (России. — В.К.) к турецко-крымским захватчикам, почти ежегодно уводившим большие массы населения южных окраин. На борьбу с Турцией и Крымским ханством казаки смотрели не глазами правительства, а народа, считавшего полезным и оправданным всякое мероприятие против Азова и Крыма».

От этого замечания остается, собственно, один шаг к констатации того факта, что Войско Донское (как и Войско Запорожское) длительное время было субъектом международного права и что военные действия казаков в первую очередь обеспечивали их собственные интересы, политику казачьего Войска, а уже во вторую очередь — интересы и политику московского правительства. Вообще эту мысль в несколько более «мягкой» форме уже высказывал С.И. Тхоржевский: «Войско самостоятельно вело войну и заключало всякие договоры, признавая одно ограничение, чтобы в общем их действия служили "дому Пречистой Богородицы" и московскому государю, интересы которых они сами определяли, не забывая, конечно, о своих собственных»[5]. Эти интересы часто совпадали, но случалось, что не во всем, а иногда и вовсе расходились, и в последнем случае Войско Донское, разумеется, действовало в собственных, а не в «посторонних» интересах, что и приводило к известным конфликтам. То же самое относится и к Войску Запорожскому и Речи Посполитой.

Мы не собираемся обстоятельно рассматривать предпосылки и причины казачье-турецкой войны и затронули их, только имея в виду, что причины появления казаков у Босфора невозможно объяснить с «зипунной» или «государственной» (польской или московской) точек зрения, поскольку эти причины будут тогда выглядеть в первом случае просто как проявление казачьей стихии, а во втором — как выражение казачьего «злодейства». Вряд ли серьезный исследователь согласится с таким «глубоким» объяснением, обратив внимание на то, что «стихийность» и «злодейство» проявлялись на далеком Босфоре в течение долгого времени, упорно и систематически. Без сомнения, причины Босфорской войны следует искать не в разгуле стихии и не далеко за пределами казачьих сообществ, а в них самих, в их «местных» интересах и политике.

С этой точки зрения набеги на Босфор являлись логическим продолжением и следствием многолетней и упорной войны на море, которую, по имеющимся на сегодня данным, днепровское казачество вело с конца XV в. и донское — с первой половины XVI в. Но можно полагать, что и в море вообще, вначале в воды Северного Причерноморья, запорожцев и донцов «вытянула» логика событий.

Водные промыслы занимали весьма значительное место в занятиях предшественников и предков казаков, равно как и их самих[6], и оба казачьих сообщества неслучайно образовались на двух великих водных артериях. Первыми известными видами хозяйственной деятельности раннего казачества являлись рыболовство и охота, дававшие ему основные средства пропитания. Источники очень рано фиксируют у казаков речные суда, а к концу XV в. днепровцы уже занимались рыбной ловлей в низовьях своей реки, выходили за рыбой в Черное море и ходили на судах за солью в Хаджибейский (Днепровско-Бугский) лиман.

Низовья Днепра и Дона в силу природных особенностей этих артерий и биологии их животного мира представляли особую ценность и наибольшие возможности для рыболовства, и нетрудно представить реакцию местных жителей, не покорившихся туркам и татарам, на произведенное впервые в истории этих мест перекрытие устьев рек османскими крепостями, армейскими подразделениями и кораблями[7]. Турки, закрывая «низовцам» выход в море, пытались взять под контроль их жизнь и хозяйственно-торговые занятия, что не могло не вызвать ответные действия.

Вообще говоря, господство над устьями рек любой силы, которая была враждебна населению, проживавшему выше по течению этих же рек, очень часто провоцировало борьбу за речные устья и, следовательно, за выход в море, и еще сугубый материалист Карл Маркс считал ее «естественным следствием» такого положения дел[8]. В сущности, замечал И.Е. Забелин, казачьи морские набеги — эта «борьба за «божью дорогу», за свободный выход на море» — являлись «нескончаемою народною войною с турками и татарами за обладание морскими и береговыми угодьями, без которых приморскому населению невозможно было существовать». Приведем здесь и мнение более позднего историка, который, говоря о турецком наступлении на Дону, начавшемся в XV в., характеризует антиосманскую борьбу казаков как «вынужденный ответ» и «акт защиты родной земли»[9].

Османские черноморско-азовские опорные пункты, располагавшиеся на морском побережье или в непосредственной близости от него и являвшиеся важными политико-экономическими центрами новой властной системы, выступали в качестве организаторов набегов на казачьи поселения. И даже когда эти нападения осуществляли татары, наиболее мобильные в налетах, казаки знали, что за спинами нападавших стояла Турция. Крымцы, впрочем, это никогда и не скрывали. Наше государство, писал хан Девлет-Гирей I польскому королю Стефану Баторию в связи с казачьими действиями, «входит в состав империи его турецкого величества, и империя его турецкого величества — все равно, что наше государство; вред, причиненный его турецкому величеству, — все равно, что нам причиненный вред, и обратно»[10]. Для того чтобы «достать» упомянутые опорные пункты, приходилось выходить в море, обеспечивая себе «явочным порядком», или, иными словами, силой, свободу мореплавания: казаки «Черное море… отпирали своими саблями».

У крепостей и позади них был османский флот, защищавший и связывавший их с Анатолией и Стамбулом. Именно там, за морем, находились жизненные центры империи, и для нанесения наибольшего урона врагу и осуществления наиболее эффективных ударов, которые давали возможность захватывать ценные трофеи, казаки должны были действовать на неприятельской территории. Чтобы ее достичь, надо было отрываться от северо-причерноморских берегов и быть готовым встретиться и сразиться с кораблями турецкого флота. Так начиналась морская война казачества с Османской империей.