Наташа жалась к стенке, стараясь укрыться от дождя и ветра, а Катя стояла у самого выхода на улицу, не замечая, что шумный ручей, выбегающий со двора, подмачивает ее башмаки, а водяные брызги усыпают мелким бисером лицо, волосы и пальтишко.
— Катя, Катенька, ну не надо! — жалобно говорила Наташа, и голос ее даже дрожал от сочувствия. — Я ведь понимаю — это ты все из-за Ани расстраиваешься…
Катя, не отвечая, кивнула головой.
— Ну вот! А «Я ж тебе говорю, что в больнице совсем не страшно. Уж я-то знаю — больше месяца лежала. Мне даже весело было. Не веришь? Ну, честное пионерское!
— Да нет, я верю, — хмуро ответила Катя. — Но если бы только мы с ней раньше не поссорились!.. Ну вот, подумай сама: она уж больная была, а я ей сказала, что она плохая, что с ней дружить нельзя. Она и сейчас, наверно, думает, что я ее своей подругой не считаю…
От огорчения и досады на себя Катя даже сморщилась, зажмурила глаза и изо всех сил ударила себя по ноге сумкой.
— Хоть бы еще одно словечко ей сказать… Дура я, дура! Даже письмо не догадалась передать, пока ее не увезли!
— А письмо можно послать и в больницу, — сказала Наташа успокоительно, уверенным тоном опытного человека. — И не только письмо — там, знаешь, два раза в неделю передачи принимают.
Катя с удивлением посмотрела на подругу:
— А разве письма в больницу носят?
— Конечно, — усмехнулась Наташа. — Надо будет только узнать, в каком корпусе и в какой палате она лежит, и написать на конверте.
Катя схватила Наташу за руку.
— Ох, Наташа! Да это же замечательно! — закричала она. — Мы потом пошлем ей большую передачу от всего класса. Я знаю: все захотят! А пока просто письмо — по почте, да? Только вот что бы такое ей еще послать, кроме письма? Такое, чтобы в конверте поместилось?
Девочки задумались.
— Может быть, моточек шелку, иголочку и несколько красивеньких-красивеньких лоскутков? — спросила Катя. — Это подходит, а?
— Нет, — сказала Наташа, покачав головой. — Шить ей не скоро позволят.
— Может быть, записную книжечку и карандашик? Бывают такие маленькие, тоненькие карандаши…
— Нет, и писать ей пока не позволят.
— Тогда я не знаю…
— А я знаю! — вдруг весело сказала Наташа. — Пошлем ей мою Дюймовочку! Если взять конверт побольше, она в нем поместится.
Катя пристально посмотрела на подругу:
— Твою Дюймовочку?
— Ну да, а что? Она у меня привыкла к больнице. Пусть теперь поживет в Аниной палате. Ведь в сказке Дюймовочка тоже все время путешествовала. И помнишь, как она вылечила ласточку?
Катя покачала головой.
— Я давно читала, — ответила она.
— И неужели совсем позабыла? Ну, помнишь, все ласточки улетели в теплые края, а одна ласточка не могла лететь и осталась. Дюймовочка за ней ухаживала, сплела для нее коврик из травы, кормила ее потихоньку… А потом ласточка выздоровела и тоже полетела к своим. Вот пусть и моя Дюймовочка ухаживает за Аней в больнице. Только не знаю, отпустят ли после скарлатины Дюймовочку домой. Ну да ладно, пусть она в больнице останется, если уж она у меня такая больничная кукла.
В небе показался голубой островок. Он становился все шире, шире, и вот уже дождь прошел, выглянуло солнце, и оставшиеся кое-где тучи осветились изнутри, словно у темных туч была светлая подкладка.
Перепрыгивая через лужи, девочки снова пустились в путь. Им сразу стало тепло и весело.
Держась крепко за руки, прошли они через шумную Арбатскую площадь в скверик у станции метро. Сквер был весь устлан живым ковром из розовых, синих и желтых цветов. Посреди небольшого бассейна стоял бронзовый голый мальчик, похожий на арапчонка. Казалось, что он изо всех сил старается удержать в руках бронзовую рыбу. Из зубастого рыбьего рта высоко и шумно бьет упругая водяная струя.
Девочки остановились у фонтана, глядя на светлые брызги, озаренные солнцем.
— А Дюймовочкин больничный халатик у тебя цел? — спросила Катя.
— А то как же? Мы его тоже в больницу пошлем. Да и все Дюймовочкины платья. На что они мне без Дюймовочки? — сказала Наташа и о чем-то задумалась.
Катя осторожно тронула ее за руку:
— Послушай, Наташа, а над ней там не будут смеяться? «Вот, — скажут, — такая большая девочка, а ей куклу прислали…»
— Нет, нет, что ты! — Наташа решительно замотала головой. — Смеяться никто не будет. Во-первых, это не для игры, а так просто — на память, а во-вторых, знаешь, в больнице и большим иногда кажется, что они маленькие… А ты сегодня очень торопишься домой?
— Нет, не очень. Бабушка сказала, что обедать будем не раньше трех.
— Так давай зайдем ко мне. Я тут недалеко живу, по бульвару… Соберем Дюймовочкины вещи, склеим большой конверт… Ладно?
— Ладно, пойдем.
Они пошли по дорожке, влажной от недавнего дождя.
На каждом углу стояли лотошники. Перед ними в лотках и на земле громоздились фрукты — румяные яблоки, тёмно-лиловые сливы, полосатые арбузы; в решетах — прозрачные гроздья винограда.
А с кленов и лип на бульваре сыпались и сыпались мокрые, желтые, загнутые по краям листья.
— Хорошо! — грустно сказала Катя. — И надо же было ей заболеть, когда все так хорошо…
— Это всегда так бывает, — рассудительно ответила Наташа. — Все болеют не вовремя. А если хочешь заболеть — ни за что не заболеешь… Ну, мы пришли. Сюда — в ворота!
Наташа жила в первом этаже деревянного домика, прятавшегося в глубине двора. Дверь открыла большая, толстая девочка лет пятнадцати, в коричневом платье и в черном переднике. На плече у нее сидел огромный пушистый рыжий кот.
— Уже из школы? — спросила она, пересаживая кота на другое плечо. — Фуфа, сиди!
И, напевая что-то, она медленно пошла по коридору и скрылась в одной из комнат.
— Это — Мура, наша соседка, — сказала Наташа Кате, осторожно всовывая тоненький ключик в отверстие замка.
Дверь в комнату легко, будто сама собой, открылась.
— Мама тебе позволяет брать с собой ключ? — удивилась Катя.
— А что же в этом такого? — спросила Наташа.
— И ты не теряешь?
Наташа только плечами пожала:
— Вот еще! Ключи терять! Да что я — разиня какая-нибудь?
— А у нас бабушка даже Тане ключей не дает, — со вздохом сказала Катя. — Говорит: «непременно потеряете». А ведь Таня уже в институте!
Наташа слегка улыбнулась и покачала головой:
— Нет, это только так говорится: «потеряете, потеряете»! Вовсе она этого не думает, твоя бабушка. А просто вам с Таней незачем брать с собой ключи. Ведь у вас всегда кто-нибудь дома. Ты позвонишь — тебе сразу откроют. А у нас не так. Мама до шести часов на службе, а иной раз и позже задержится. Что ж бы я стала делать, если б у меня ключа не было?
Она говорила просто, спокойно, как большая. Катя невольно с уважением и любопытством посмотрела на свою новую подругу.
Дома Наташа была совсем не такая, как в школе. Стоило ей переступить порог этой небольшой, чисто выметенной и тщательно прибранной комнаты, как на лице у нее появилось какое-то другое выражение — деловитое, немного озабоченное и в то же время уверенное.
— Раздевайся! — сказала она Кате и, ни слова не говоря, раскинула на вешалке Катино пальто так, чтоб оно скорее просохло.
Потом она быстро сняла через голову свое коричневое форменное платье, переоделась и, схватив Катю за руку, потащила ее в угол, где на табуретке, аккуратно накрытой вышитой салфеточкой, стояли игрушечный зеркальный шкаф и железная кроватка, постланная по всем правилам. Под ватным стеганым одеялом лежала розовая и блестящая куколка.
— Это и есть твоя Дюймовочка? — спросила Катя.
Наташа кивнула головой:
— Ага!
Она открыла дверцу игрушечного зеркального шкафа и достала оттуда настоящий белый халатик с карманами спереди и тесемками сзади.
— Этот халатик мы на нее наденем. А другие платья положим в коробочку.
— Да ведь коробочка не войдет в конверт!
Наташа на секунду задумалась.
— И сама Дюймовочка в конверте не поместится, — сказала она, повертев в руках куколку. — Мы с тобой лучше вот что сделаем: завернем все в бумагу, перевяжем веревочкой и отнесем к воротам больницы. Там берут и пакеты и письма.