Придем в Северодвинск (сейчас Молотовск, но я называю, как привык), встанем на завод. После похода механизмам нужен осмотр, техобслуживание, а возможно, и ремонт. Хорошо сейчас спецназовцам — отсыпаются и отдыхают. Но и экипажу тоже отдых необходим — иначе, не дай бог, кто-то в походе ошибется, открыв не тот клапан. А я все же хочу не героически погибнуть за Родину, а дожить до Победы и увидеть, каким станет новый, изменившийся мир!

Ведь теперь это наш дом? Вряд ли «хронодыра» сработает снова и нас вернет обратно в наше время (и если такое случится — ой, как мы отчитаемся за потраченный боезапас?). Но хочется верить, что, как предположил Сирый, это не наш мир, а параллельный: с момента нашего попадания сюда история разделилась, как рукава реки, и возникла новая реальность, в будущем абсолютно независимая от нашей — то есть здесь ничего еще не предрешено. И только от нас зависит, будет этот мир лучше того или хуже.

В том мире у меня так и не было семьи. Кому нужен сорокалетний капитан первого ранга — «деловые», бизнесмены и чиновники гораздо престижнее. Была одна, на которой я хотел бы — но не захотела она. Не по нраву ей Пенелопой быть. Вот и здесь: из Северодвинска мы в январе уходили, а возвращаемся — уже май! И прощался я тогда с красивой девушкой на причале — и обещала она меня ждать. Вот интересно, помнит или забыла уже?

А ведь даже лицом на Ирочку-Ирэн, с которой мы давно расстались, похожа! Неужели все ж товарищ Кириллов, комиссар ГБ третьего ранга, главный охранитель нашей Тайны, специально подбирал? Что совсем мне не нравится — нельзя никак по приказу в таком деле!

А, ладно, куда спешить? Первая и самая близкая задача у нас — выиграть войну. Ну а там посмотрим.

Смелкова Анна.

Северодвинск, 18 мая 1943

Я совсем другой стала. С тех пор, как мне Михаил Петрович про свой мир рассказал и показал на своем «компьютере», я уже сама научилась по каталогам файлы находить и открывать. Узнала, что нас ждет — и чувство такое… Ну, как я когда-то в Минске в кафе сидела: вместе с немцами и с бомбой в сумке, а время идет, взрыватель кислотный уже раздавлен, скоро рванет — успею ли?

Будто мне не двадцать лет, а сорок. Хорошо помню, как в той, бесконечно далекой довоенной жизни — Ленинград, универ, — я дни, недели, месяцы не считала: казалось, их столько еще впереди! А теперь я стала бояться не успеть. Перевести стрелку, чтобы наш мир никогда не узнал, даже через пятьдесят лет, того, что случилось там. Не сделать чего-то, что можно было сделать. Ведь истинное геройство — это не встать во весь рост под пулями, а делом приблизить общую цель. Если надо, не жалея себя.

Чем заниматься приходится? Как сказал дядя Саша, а для посторонних товарищ комиссар ГБ Кириллов Александр Михайлович, «создавать информационную дымовую завесу». Мало нам немецких шпионов, есть еще и американский, как достоверно известно, никакой не корреспондент, а офицер их флота. И ведь не арестовать — союзник! И не выслать — другого пришлют.

Я от тесного общения с ним была избавлена — Ленка на себя героически взяла. Одна из моих «связисток», но про «Рассвет» не знает. Подкармливает этого американского гостя домашним кушаньем, ведет с ним всякие беседы (в основном передавая слухи и сплетни, которые мы до того тщательно фильтруем). Ну этот американец и тварь — сродни фашистам! Однажды он с Ленкой разоткровенничался про жизнь. И правило его — живи лишь для себя, в свое удовольствие; нет, работать тоже надо, но лишь потому, что надо же заработать, что потреблять! Очень удивился, когда Ленка ему зачем-то сказку про золотую рыбку прочла: «Вы, русские, такой непрактичный народ? А вот если бы я… Нет, даже не в президенты — срок кончится, и все. И не миллион долларов, и не тонну золота — тоже имеют свойство завершаться. А попросил бы я у рыбки, раз она такая всемогущая, такой мешок, из которого что захочешь, то и достанешь: сегодня миллион, завтра миллион. Ну и оружие конечно, чтобы никто у меня не отнял — а лучше сразу рыбке условие поставить, чтобы пользоваться мешком мог один я. Поместье, чтобы жить по-королевски, а лучше целый остров где-то в океане, чтобы никому налогов не платить, и на нем целый Версаль. И чтобы путешествовать — хоть лайнер, хоть линкор, — чтобы никто не посмел меня тронуть. Да я Господом Богом стану — все куплю, если мешок-казна бездонная, найму самых лучших хоть солдат, хоть слуг, хоть рабочих, хоть ученых, и самые красивые женщины мира будут рады на меня лишь взглянуть. Эй, пышечка, ну нет же у меня такого мешка, так что не дуйся, и ты для меня сейчас богиня!»

А вот если бы у меня был такой мешок, так я пожелала бы из него десяток таких сверхподлодок, как у Михаила Петровича! И самолеты, и танки, которые будут через семьдесят лет, и, конечно, атомных ракет — чтобы кончилась наконец эта проклятая война и чтобы никто и думать не смел напасть на нас снова! Чтобы никогда не было больше Блокады, и ничьи родители от голода там не умирали — господи, как папу с мамой вспомню, по-бабьи выть хочется! Но нет мешка — и все придется делать нам самим. Чтобы эти корабли, и самолеты, и танки, а еще и заводы, города, электростанции, дороги — всё-всё это нашими трудами!

Живи в свое удовольствие? Когда под столом бомба и уже тикают часы. Это можно, по-вашему, назвать жизнью? Там, в будущем, ошиблись, сосредоточившись на одном лишь материальном и упустив воспитание, или считали, что человек, рожденный в социализме, сам станет коммунаром? Хотя я помню такое, еще перед войной, в некоторых семьях: «Мы натерпелись в революцию, гражданскую, двадцатые, так пусть хоть сын или дочь поживут в свое удовольствие», — вот и воспитали тех, кто готов лишь брать, ничего не давая взамен! И где сейчас эти детки — в полицаях? Нет, своих детей я воспитаю совсем по-другому! Я не фанатичка, не аскет, не монашка — просто есть такая наука — диалектика, по которой должно быть равновесие. Ну, вот представьте, явится к вам волшебник и скажет: «Одно желание ваше исполню, самое заветное, но кто-то, вам незнакомый совсем, умрет». Вы бы согласились — но представьте, что этот волшебник спросит каждого, что тогда?

Так что этот американец для меня не человек, а что-то вроде микроба. Именно так — потому что с таким взглядом даже его страна не победит никогда, лишь испоганит жизнь другим. Если в том будущем даже Михаил Петрович не сумел найти достойную себя, а готов был жениться на той, что предпочла ему какого-то шведа? Чтобы там лишь состоять при муже, а самой не делать ничего, даже по дому — убирает приходящая домработница, с ребенком сидит нанятая няня, обедать ходят в ресторан. Прожить вот так сколько-то лет, и ради чего?

Я прочла в особом файле, «интересное в Интернете», что у них там, в будущем, даже нет семей! Причем по простой и мерзкой причине: подсчитано, что человек, живущий один, в сравнении с членом семьи, потребляет в расчете на одну свою душу почти вдвое больше еды, электричества, упаковки, прочих товаров и услуг — то есть он более выгодный потребитель. Нет, никто не запрещает семьи, просто в их фильмах почти все положительные герои — это одиночки или разведенные (так они раньше пропагандировали толерантность к неграм), а в печати, телевидении и, наверное, том же Интернете все больше голосов, что семья отжила свое как устаревший институт общества, что только индивидуалист может добиться успеха! Но я все же успела узнать настоящих родителей — и любящих, и, когда надо, строгих. А оттого мне жаль этих, не имевших того, что было у меня — бедные вы люди! И еще больше я их ненавижу за то, что они пытаются свой гнилой товар впихнуть всем!

А потому этот мистер Эрл для меня существо, стоящее на ступеньке эволюции гораздо ниже человека.

— Ну ты, Ань, даешь! — сказала мне после Ленка. — С ним прямо как графиня со слугой!

С паршивой овцы хоть шерсти клок. Дядя Саша, когда я ему это предложила, сначала очень удивился, а затем одобрил. Ну а я всего лишь вспомнила слова Михаила Петровича совсем по другому поводу: «Если не можешь предотвратить, так возглавь». И книжку про «лихие девяностые» какого-то Бушкова, оказавшуюся на компьютере в библиотеке.