Французов даже жалко — влетели, как кур в ощип. Помню, как нас атаковали уже под Белой Церковью: впереди штрафники на «рено», чтобы, значит, наши позиции прощупать, за ними «пантеры». Но наши сто двадцать два отлично достают сразу до их второй линии — когда мы огонь открыли, прилетело всем. И когда двое уцелевших увидели, что позади нет никого, они башни развернули назад — и к нам скорее. Сдаются, что ли? Точно, и люки у них оказались закрыты снаружи. Я подошел, когда экипажи уже извлекли. Один — рожа такая лошадиная — еще и улыбается; так ему Рябко сразу в морду — ты кого, сука, имеешь в виду, так противно ухмыляясь? А француз лишь кровь утер, вытянулся и рапортует — я понял лишь «капрал Фернан Котанден» — и еще больше лыбится. Псих, что ли? Нет, тут он дальше на ломаном немецком, что если бьют — значит, не расстреляют. С чего это он взял? А ну, карманы выворачивай! Вот найдем сейчас фотографии, где ты наших расстреливал — отчего-то многие у них такое в бумажнике носить любили. Ну, а у нас за это разговор короткий — до ближайшей стенки. Был, вообще-то, приказ, что тех, кого насильно заставляли, не трогать — ну так ведь нам сейчас решать, заставляли тебя или сам с охотой шел. А этот Котанден дальше ухмыляется и говорит: это делать и с собой карточки носить обязаны лишь неарийские солдаты в подразделениях вермахта. Их за утерю фото в штрафники — ну, а он и так штрафной, наказан за попытку дезертирства. Ну и хрен с тобой, фернанден или как-тебя-там, живи пока, пусть особисты с тобой разбираются, виноват или нет.

Еще у них наши листовки были — пропуска в плен. Со знакомыми уже нам карикатурами Кукрыниксов. Подписано по-французски, так мы эти рисунки и в «Правде» видели, и на плакатах.

Первая — немец, опасливо пригибаясь, выпихивает из окопа француза: вперед, камрад, за Еврорейх!

Вторая — удирающий немец, обгоняя француза, оборачивается и орет: не смей бежать, паршивый лягушатник, прикрой мое организованное отступление!

Третья — Париж, Эйфелева башня, француз на костыле ковыляет, а вокруг повсюду здоровые и веселые немцы.

Четвертая — тот же француз на костыле приходит домой. А там те же немцы — сидят за его столом, жрут и пьют, лапают его жену. И вышвыривают француза на улицу пинком под зад. Так сами виноваты, лягушатники, меньше надо было слушать своего старого маразматика и немецкого жополиза Петена!

И последнее, что вспомню, это как нас, уже после боя, фотографировали непонятно как тут оказавшиеся американские корреспонденты. Журнал назывался «Тайм», или «Лайф», или еще что-то — не помню. И мы снялись — я и Пашка Рябко — опираясь за ствол самоходки, на фоне битых немецких танков. Для «Правды» или «Огонька» фотографировались бы всем личным составом, ну а в Америке опубликуют — нам-то какой интерес! Так что позировали вдвоем: я как командир, за все отвечающий, и Пашка, как самый здоровенный из всего полка — хоть русского богатыря с него рисовать Васнецову. Ну да, попробуй снаряды в ствол в темпе кидать, даже унитар 85-миллиметровый весит почти пуд, нечего там делать щуплым. А еще Пашка из Архангельска, как и отец мой был — считай, почти земляки.

Турция, Анкара.

10 июня 1943

— Йолдаш[8] Чакмак,[9] вы… коскоджамити балык![10] Будь проклят тот день, когда я согласился с вашими лживыми доводами, послушался ваших советов! А теперь скажите, отчего я не должен немедленно приказать вас повесить за государственную измену?

— Но, коджам Иненю,[11] клянусь, я мечтал лишь о восстановлении былого величия Османской империи, пусть даже в малой части.

— Вы забыли, чем кончилось наше участие в той войне? Теперь хотите, чтобы и от осколка былой империи ничего не осталось?

— Но мы ведь не воюем с русскими, коджам! Америка далеко, и ее деловые круги дали понять, что не будут против. Ну, а Англия — ее кто-то будет спрашивать, после этой войны? Смею предположить, что ни Ирак, ни Аравия, ни Палестина не входят в сферу жизненных интересов русских!

— Хватит! Меня не интересуют ваши умствования. Можно ли отыграть назад?

— Наши войска уже пять дней как вступили в Ирак! И истребили английские гарнизоны на протяжении всей иракско-турецкой границы, и продолжают наступление.

— Может, как-то извиниться и выдать за «пограничный инцидент»?

— Невозможно, коджам! Кроме всего, мы уже захватили иракской территории на глубину до ста километров от границы. И самым недалёким британцам понятно, что это не инцидент.

— Слушайте, вы, акмак! Только потому вы еще не расстреляны, что… Какую помощь нам может оказать Еврорейх? Что говорил вам фюрер?

— Он обещал прислать до двадцати дивизий. При условии, что мы откроем свою территорию для его войск.

— Будала! Что мы будем делать, если они с нашей территории атакуют русских? И мы окажемся в войне уже не с одной Англией, а еще и с Россией! Месяц назад ты сам рассказывал мне, как неприступен Днепровский вал и как сильны защищающие его войска! Или германцы показали тебе не все? И одного удара русских оказалось достаточно, чтобы все развалилось! Тебе ли не знать, насколько наша армия слабее вермахта? И что будет, если русские обрушатся на нас с такой же силой? Кто вступится за бедную Турцию? Если Германия будет уже в таком положении, что спастись бы самой, Англия гореть жаждой мщения, а США далеко, и еще вопрос, захотят ли воевать из-за нас с русским медведем?

— Но, коджам, меня уверяли, что союз русских коммунистов и английской монархии — это явление неестественное и кратковременное. Если можно так выразиться, это не содружество, а «совражество» — против общего врага. И если — когда! — Рейх будет разбит, придет конец и русско-английскому союзу. Напротив, Сталин будет доволен ослаблением соперника.

— Это тебе в Берлине сказали?! А заодно уверяли, что Днепровский рубеж неприступен, как стена. И ты, потерявший разум, уверял меня, что другого случая не будет, что Россия и Рейх измотают друг друга, а Англия слишком слаба и ничего не сможет сделать не только сейчас, но и в будущем — и все смирятся с расширением нашей территории: мол, в конце концов, и Ирак, и Аравия издревле принадлежали империи Османов. А русские, оказывается, еще и не начинали наступление. И не видно, чтобы победы их изматывали — напротив, они лишь входят во вкус! Зимой, когда казалось уже, что для них все кончено, они нашли силы пройти от Волги до Днепра. Где они остановятся теперь — на границе Рейха? Ты забыл, что еще Бисмарк сказал про договор наездника и осла? И как в этой войне Рейх относится к своим же союзникам, бросая их под русские танки расходным материалом? Фюрер будет рад, если Турция принесет себя в жертву, хоть как-то облегчив положение Рейха. А что будет с нами после, ему безразлично. Но это никак не безразлично нам!

— Коджам, но ведь русские вряд ли нападут на нас сейчас. Все же у них нет лишних войск, и им не нужен еще один фронт. И у нас подписан пакт о ненападении, до сорок пятого года.

— Тебе напомнить, что было двадцать второго июня два года назад? Пакты соблюдают, пока они выгодны. И до сорок пятого не так много осталось. А если вместо продления они потребуют от нас Проливы, что мы будем делать? Звать на помощь Англию? Сколько мы можем получить сейчас с Рейха, чтобы после не казаться легкой добычей? Бьют слабых, сильных же не решаются.

— Фюрер обещал поставки вооружения. Четыреста танков и лицензия на производство их Панцеркамфваген-три. Две тысячи артиллерийских орудий, трофеи их европейского похода. Двести истребителей Me-109Е с лицензией на их производство, сто бомбардировщиков He-111, пехотное вооружение, амуниция; и прочие товары по списку. Замечу, что это лишь первый взнос, который не требует от нас никаких ответных шагов, ну, почти.