— Сегодня заседания нет, — сказала женщина.

— Почему это нет? — спросил он, не желая верить.

Но женщина убедила его, открыв дверь в соседнюю комнату. Комната действительно была пуста и в своей пустоте выглядела еще более убогой, чем в прошлое воскресенье. На столе, все так же стоявшем на подиуме, лежало несколько книг.

— Могу я взглянуть на книги? — спросил К. не из какого-то особого любопытства, а просто чтобы не вышло, что он приходил сюда совершенно зря.

— Нет, — сказала женщина и снова закрыла дверь, — это не разрешается. Книги принадлежат следователю.

— Ах, вот так, — сказал К. и кивнул, — эти книги, очевидно, — кодексы, и, в полном соответствии с характером здешнего суда, приговор выносится не только невинному, но и невежественному.

— Так оно и будет, — сказала женщина, не совсем его поняв.

— Ну, тогда я ухожу отсюда, — сказал К.

— Передать что-нибудь следователю? — спросила женщина.

— Вы его знаете? — спросил К.

— Естественно, — сказала женщина, — ведь мой муж служит при суде.

Только сейчас К. увидел, что это помещение, в котором тогда стоял один только чан для стирки, теперь представляло собой полностью обустроенную жилую комнату. Женщина заметила его удивление и сказала:

— Да, нам дали здесь бесплатное жилье, но в дни заседаний мы должны освобождать комнату. Место моего мужа — не из лучших.

— Я не столько удивляюсь этой комнате, — сказал К., зло взглянув на нее, — сколько тому, что вы замужем.

— Это вы, может, намекаете на тот случай в прошлое заседание, когда вашей речи помешали? — спросила женщина.

— Разумеется, — сказал К., — сегодня это, конечно, уже дело прошлое и почти забытое, но тогда меня это просто взбесило. А теперь вот вы сами говорите, что вы замужняя женщина.

— Это было вам не во вред, что ваша речь прервалась. Потом о ней еще говорили, и очень не в вашу пользу.

— Возможно, — сказал К., уклоняясь от этой темы, — но вас это не извиняет.

— Меня все извинили, кто меня знает, — сказала женщина, — тот, который меня тогда обнимал, уже давно за мной бегает. Я, может, для всех и не такая прельстительная, но для него — такая. Просто никакого спасения нет, с этим уже и мой муж смирился, он должен это терпеть, если хочет сохранить свое место, потому что тот человек студент и, по всему видно, до большой власти дойдет. Все время пристает ко мне со своими ухаживаниями, вот только что ушел, как раз перед вашим приходом.

— Меня это не удивляет, — сказал К., — это соответствует всему остальному.

— А вы, может, хотите тут что-нибудь улучшить? — сказала женщина, растягивая слова и испытующе глядя на него, словно говорила что-то опасное и для нее, и для К. — Я это еще по вашей речи поняла, которая лично мне очень даже понравилась. Я, правда, только часть слышала, начало пропустила, а под конец лежала со студентом на полу… А здесь так противно, — сказала она после паузы и схватила руку К. — Вы думаете, вам удастся добиться какого-нибудь улучшения?

К. усмехнулся и немного повернул руку в ее мягких ладонях.

— Собственно говоря, — сказал он, — я не уполномочен добиваться здесь каких-то улучшений, как вы выражаетесь, и, если бы вы, к примеру, сказали об этом следователю, вас бы высмеяли или наказали. На самом деле, по своей воле я бы в эти дела, определенно, не стал вмешиваться, и необходимость внесения улучшений в подобное судопроизводство никогда бы не потревожило моего сна. Но из-за так называемого ареста — я ведь арестован — я был вынужден вмешаться, исключительно ради самого себя. Однако, если я при этом смогу и для вас сделать что-то полезное, я это, естественно, с удовольствием сделаю. И не только из какой-то там любви к ближнему, но еще и потому, что и вы могли бы доставить удовольствие мне.

— Чем бы это я могла? — спросила женщина.

— Ну, показали бы мне, например, те книги на столе.

— Да пожалуйста, — воскликнула женщина и потащила его, вынуждая бежать за ней.

Это были старые, захватанные книги, крышка одного переплета была в середине почти целиком разломана, и куски едва держались на ниточках.

— Как здесь все грязно, — сказал, качая головой, К., и, пока он еще не успел прикоснуться к книгам, женщина попыталась подолом смахнуть с них пыль.

К. раскрыл верхнюю книгу, на развороте возникла непристойная картинка. Мужчина и женщина сидели, голые, на оттоманке, пошлое намерение живописца прочитывалось ясно, но его неумелость была столь велика, что в конечном счете видны были все-таки только мужчина и женщина, у которых отдельные части тела слишком выступали из картинки, которые неестественно прямо сидели и из-за неверной перспективы лишь с трудом поворачивались друг к другу. К. не стал листать дальше, он только еще открыл титульный лист второй книги; это был роман с заглавием: «Мучения, кои пришлось претерпеть Грете от мужа ее Ганса».

— Вот кодексы, которые здесь штудируют, — сказал К., — и такие люди будут меня судить.

— Я помогу вам, — сказала женщина. — Хотите?

— Но вы в самом деле сумеете помочь, не подвергая себя опасности? Вы же говорили, что место вашего мужа очень зависит от начальства.

— А я все равно хочу вам помочь, — сказала женщина, — идемте, надо это обсудить. И не говорите больше об опасностях, я боюсь опасности только там, где хочу ее бояться. Идемте, — она указала на подиум и попросила его присесть вместе с ней на ступеньку. — У вас глаза красивые, темные, — сказала она после того, как они сели, и снизу заглянула К. в лицо, — мне говорят, что у меня тоже красивые глаза, но ваши намного красивее. Вы мне, вообще-то, сразу понравились, еще когда в первый раз сюда пришли. Это ведь я из-за вас потом, позже, зашла сюда, в комнату собраний, я обычно так никогда не делаю, мне это даже, вообще-то, запрещено.

Вот, стало быть, и все, думал К., она предлагает мне себя, она испорченна, как все здесь вокруг, она уже наелась судейскими, что, впрочем, можно понять, и поэтому каждого свежего человека встречает комплиментом его глазам. И К. молча встал, словно он высказал свои мысли вслух и тем самым уже объяснил женщине свое поведение.

— Не думаю, чтобы вы могли мне помочь, — сказал он, — чтобы действительно мне помочь, нужно иметь отношения с высокими чиновниками. Вы же, разумеется, знаете только тех низовых сотрудников, которые бродят здесь толпами. Этих вы, разумеется, знаете очень хорошо и кое-что можете от них получить, в этом я не сомневаюсь, но даже самое большее, что вы могли бы от них получить, на окончательный исход моего процесса совершенно не повлияло бы. А вы из-за этого растеряли бы кое-каких друзей. Этого я не хочу. Продолжайте ваши прежние отношения с этими людьми и дальше, поскольку, как мне кажется, вы без этого не можете. Я говорю это не без сожаления, так как — чтобы уж все-таки чем-то ответить на ваш комплимент — и вы вполне мне нравитесь, особенно когда смотрите на меня так печально, как сейчас, для чего, впрочем, нет совершенно никаких оснований. Вы принадлежите к обществу, с которым я вынужден бороться, но вы чувствуете себя в этом обществе очень хорошо, вы даже любите этого студента, а если и не любите, то, по крайней мере, все же предпочитаете его вашему мужу. Это нетрудно было понять из ваших слов.

— Нет! — крикнула она и, не вставая, схватила руку К., которую он недостаточно быстро убрал. — Вы не можете сейчас уйти отсюда, вы не можете уйти отсюда, так несправедливо осудив меня! Неужели вы действительно способны сейчас уйти! Неужели я действительно настолько ничего не стою, что вы не захотите доставить мне даже такое удовольствие, чтобы еще немножко здесь побыть?

— Вы не так меня поняли, — сказал К. и сел. — Если для вас это действительно так важно, чтобы я здесь побыл, я охотно побуду, время-то у меня есть, я ведь пришел сюда, рассчитывая, что сегодня состоится слушание. А в том, что я говорил перед этим, была только просьба, чтобы вы никак не пытались воздействовать на ход моего процесса. Но и это не должно вас обижать, если вы вспомните, что исход этого процесса для меня совершенно не важен и что я над каким-то там вынесением приговора только посмеюсь. Если вообще считать, что дело дойдет до настоящего окончания процесса, в чем я очень сомневаюсь. Я, напротив, полагаю, что из-за лени этого чиновничества, или по забывчивости, или, может быть даже, от страха дело уже прекращено или будет прекращено в ближайшее время. Впрочем, возможно также, что для вида процесс будут продолжать в надежде на какую-нибудь взятку покрупнее — и совершенно напрасно, это я уже сегодня могу сказать, потому что взяток я никому не даю. И вы все-таки могли бы оказать мне любезность, если бы сообщили этому следователю или кому-то еще, кто любит распространять важные сведения, что меня никогда и никакими уловками, которых у этих господ в запасе, по-видимому, еще много, не удастся склонить к какой бы то ни было взятке. Это было бы совершенно безнадежно, так прямо можете им и передать. Впрочем, возможно, они это уже поняли и сами, а если даже и нет, то для меня вовсе не так уж крайне важно, чтобы они это уже сейчас узнали. Просто это избавило бы господ от лишней работы; впрочем, и меня тоже — от некоторых неприятностей, которые я, однако, с удовольствием на себя приму, если буду знать, что каждая из них в то же время будет и ударом по этим господам. А так оно и будет, об этом я позабочусь. Вы следователя-то по-настоящему знаете?