— Пичтри-стрит проходит по самому верху гряды, — пояснил мэр. — Вот почему она такая извилистая.

— А я слышал, ее проложили поверх старой индейской тропы, — сказал Роджер.

— Одно другому не мешает, — согласился мэр. — Не знаю, насколько сметливыми были эти индейцы, но уверен — у них хватило бы ума идти по верху хребта, а не по склону.

У офисной высотки «Бакхед Плаза» они повернули в сторону Уэст-Пэйсес-Ферри. Не успел Роджер и глазом моргнуть, как «бьюик» уже ехал под роскошным пологом зелени. Ветви с густой зеленой листвой, через которую кое-где пробивались лучи солнца, обрамляли дорогу воздушным тоннелем. Вдоль дороги на уровне трех-четырех футов от земли райскими кущами цвел кизил — те самые кусты, что так восхитили Роджера субботним вечером, когда он ехал по фешенебельному Бакхеду и впервые увидел дом Макнаттера.

Надо же, «бьюик» как раз пересекает Хэбершем-роуд!

— Хэбершем-роуд, — вслух произнес Роджер. — Чуть дальше — дом Макнаттера. — Рукой он показал направо. — Именно здесь я и встретился с моим… звездным клиентом.

— Ты ведь все еще не веришь мне, так? — спросил его мэр. И кивком головы показал: — Особняк губернатора.

Машина как раз проезжала мимо — особняк стоял немного в стороне от Уэст-Пэйсес-Ферри. Это было длинное, приземистое строение с множеством колонн, на первый взгляд довольно-таки скромное, напоминающее приземистый особняк Маунт-Вернона, родового имения Джорджа Вашингтона. Как это ни странно, гораздо большее впечатление производила широкая ограда из кирпича и сварочного железа, огибавшая отнюдь не малую территорию. Вскоре машина поравнялась с высокой глухой стеной. Такой высокой и так густо заплетенной растительностью, что разглядеть что-либо по ту сторону не представлялось возможным. День был в самом разгаре, солнце палило нещадно, но благодаря ярко-зеленой листве деревьев над главной улицей Бакхеда с ее великолепными особняками сохранялась мягкая, приятная тень. Стена закончилась, и «бьюик» свернул направо.

— Такседо-роуд, — пояснил Уэс. — А сейчас будет Такседо-парк. Так, ничего особенного… Здесь все похоже.

И снова эти необъятных размеров зеленые холмы-«груди», те самые, которые он видел в тот вечер, когда ехал к Макнаттеру! А на вершине каждого холма… особняки, окруженные кустами кизила с шапками цветов. И деревья… удивительно высокие… с кронами золотисто-зеленой листвы.

— Обрати внимание, Роджер, — сказал Уэс. — Видишь те деревья? Сосны? А еще там клены, дубы, робинии, платаны, буки, каштаны… В нашем же районе, в Южной Атланте, только и увидишь что сосны. Даже в Ниски-лейк, которым ты так гордишься. Деревьям лиственных пород необходима зимовка, хотя бы две-три недели в году. Атланта находится на возвышенности, и в южной части действительно бывает довольно прохладно. Но вот в районе Бакхеда случается и более холодная погода. Потому и лиственных деревьев здесь больше… Катимся под гору, Роджер, прямиком в Ниски-лейк, «стекаем вниз».

Такседо-роуд сначала огибала подножия «грудастых» холмов с особняками, а потом плавно сворачивала в восточном направлении. Особняки с участками земли становились все крупнее, листва на деревьях — все более насыщенного золотисто-зеленого оттенка.

Уэс показал в окно:

— Старая усадьба Кортни Дэнфорта. Не помню, как называется… то ли Виндмер, то ли Вуд Траш… В общем, как-то так. Да-а… что значит быть самым богатым человеком к югу от Делавэра. Дэкстер, останови-ка.

Роджер пригнулся, чтобы получше разглядеть стоявший на холме особняк — невероятных размеров кирпичное строение с четырьмя громадными колоннами перед главным входом. Тут и замысловатая угловая кладка, и крестовые своды, и пилястры… На втором этаже — десять окон, на первом — девять и входная дверь. Трудно даже представить, сколько в таком особняке комнат. На переднем плане, на лужайке разбросаны все те же кусты кизила, радовавшие глаз шапками цветов.

— Знаешь, как обращались к Дэнфорту рабочие на его шоколадной фабрике? — спросил Роджера мэр.

— Как?

— «Босс». «Босс, вы позволите?» И ему нравилось. Нравилось, когда к нему обращались «босс». У Дэнфорта была огромная плантация около Томасвиля — Троно. Если и не самая большая в Джорджии, то уж точно вторая по площади. На плантации трудилось около сотни черных, и все обращались к нему «босс». Дэнфорту это было прямо как бальзам на сердце. Мне рассказывал старый Джон Фогг, адвокат. Кажется, из «Фогг Нэкерс Рэндеринг энд Лин». Он был там. Когда к «боссу» приезжали гости и садились за стол, черные распевали для них спиричуэлы. — Мэр, пародируя, округлил глаза и запел: — «Бли-и-иже к тебе, Госпо-о-одь…» Очень трогательно, в лучших традициях. Уверен, у всех гостей глаза были на мокром месте.

— А у тебя, Уэс, приятный голос! — заметил Роджер.

— А то ты не знал, — усмехнулся мэр. — Не ты один интересуешься музыкой. Только вкусы у нас разные. Малер, Стравинский… да ну их! Спорим, даже Букер Вашингтон не разбирал вопли этих мартовских котов. Ну, ладно… Дэкстер, поехали дальше!

Они проехали еще немного, и мэр попросил шофера:

— Останови у того почтового ящика.

«Бьюик» остановился.

— Вот это я и хотел показать, — сказал мэр. Роджер посмотрел туда, куда он показывал. — Прямо как в джунглях. Но если присмотреться, можно разобрать.

Действительно, вокруг были сплошные деревья, кустарники, цветы… волны цветущего кизила. Но, присмотревшись, Роджер разглядел сквозь великолепную золотисто-зеленую листву холм с роскошной зеленью, на котором возвышался палаццо в стиле итальянского барокко — такие можно увидеть в Венеции или Флоренции. Палаццо был огромным, с розовато-красной лепниной на фасаде. Вверху, над окнами, шел изгиб высокого барочного карниза белого цвета; белая кайма доходила до крыши полуфронтона. На втором этаже под каждым окном можно было рассмотреть четкий рельеф гребня, тоже белого. Вся лепнина палаццо представляла собой пышные, волнообразные изгибы розовато-красного оттенка. С одной стороны палаццо имелся старомодный навес с большим цилиндрическим сводом; с другой — крыло с таким же сводом, в карнизах и с огромными арочными окнами. Через весь фасад тянулся белый поясок каменной кладки, пересекавшийся с поистине шикарным изогнутым карнизом над парадным входом.

Роджер не мог оторваться от удивительного особняка, создававшего ощущение движения. Вполголоса, обращаясь скорее к себе, чем к Уэсу, он выдохнул:

— Филип Шутцэ.

— Кто-кто? — переспросил мэр. — Это и есть дом Инмана Армхольстера.

— Армхольстера?

— Именно. Сзади — еще одно большое крыло, только отсюда не видно. А ты глянь на подъездную дорогу!

Подъездная дорога была вершиной расточительства. Взбираясь на холм, она дважды описывала широкие, не имеющие никакой практической ценности петли. По всей длине ее обрамляли кусты кизила, самшита и клумбы сине-желтых анютиных глазок.

— Согласно данным налоговой службы, — комментировал мэр, — это самый дорогой дом на одну семью. Длина фасада — триста двадцать четыре фута, длиннее, чем футбольное поле. В особняке тридцать две комнаты, библиотека, проекционная, гимнастический зал — куда, на мой взгляд, Армхольстер заглядывает нечасто, — застекленная терраса с балконом, встроенная оранжерея и лужайка для игры в сквош. Да, ванных комнат — девятнадцать. Девятнадцать!

— Откуда ты знаешь? — удивился Роджер.

— От налоговой службы — информация совершенно открытая.

— И сколько человек в семье? В смысле, сколько живет здесь?

— Трое, — мэр едко усмехнулся, — аж целых три человека: сам Армхольстер, его жена и дочь. Тридцать две комнаты. Вот в таком доме росла Элизабет Армхольстер. Кстати, в заднем крыле находятся восемь комнат для прислуги, кухня для прислуги и холл опять же для прислуги — уж не знаю, что под этим имеется в виду. Да, а где-то в задней части — бассейн, два теннисных корта и застекленная пристройка для пересадки растений.

— И еще это дом Филипа Шутцэ, — вставил Роджер. — Готов поспорить.

— Чей?