— «Если даже я буду остывший прах»? Хм… — «С чего это вдруг Серена так ластится?» — Откуда это?

— Из Теннисона.

— Теннисон? — Чарли смутно припомнил имя. Кто он — писатель или офицер кавалерийского полка? Если бы его, Чарли, спросили, он бы скорее выбрал второе.

— Из поэмы «Мод»:

В «Сент-Модз» ее заставляли заучивать целыми кусками. Уверена, мы единственные все еще зубрили Теннисона.

Сам Чарли никогда не стремился щегольнуть цитатой из литературного произведения — его это раздражало; он снова метнул в жену настороженный взгляд. На Серене был коротенький розовый халатик, а под ним, судя по всему, ничего. Чарли стало неспокойно — вдруг она намеревается завлечь его в постель, ведь они уже несколько недель не были вместе.

Он даже испугался. Именно — испугался. Чарли верил, что его успех как застройщика, предпринимателя, дельца, человека творящего, тесно связан с жизненной энергией, сексуальным влечением. И если влечение пропадает, иссякает энергия и во всем остальном. Чарли опасался, что тяжкий груз свалившихся на него неудач сделал его импотентом. Каким-то образом он чувствовал это. И ему ужасно не хотелось проверять свое предположение. Только не сегодня. Только не сейчас.

Серена присела в мягкое кресло рядом с мужем и закинула ногу на ногу, почти целиком оголив свои стройные бедра. Она имела обыкновение медленно, как бы соблазняя, покачивать тапочкой на пальцах ноги; Чарли уже одно это заводило… когда-то. И вот теперь он все ждал привычного толчка. Которого так и не последовало.

А ведь сексуальное влечение стало для него одним из оправданий для разрыва с Мартой и женитьбы на Серене. Он должен был расстаться с первой женой. Это было необходимым условием сохранения его мужской силы. Он начал встречаться с Сереной в пятьдесят пять. И сразу почувствовал себя лет на двадцать моложе. С ней он вытворял такое, что обычно позволяют себе лишь до тридцати. Серена любила секс на грани. Ей нравилось заниматься этим в местах, где их могли застукать. Она и его втянула в свои сумасшедшие затеи. Это было захватывающе! Он себя не помнил. Однажды в Пидмонтском парке, в полнолуние… да, то было чистое безумие. И это он, основатель и действующий глава корпорации «Крокер Глобал»! Он, легендарный парень «Шестьдесят минут»! Он, мистер Чарльз Эрл Крокер с Вэлли-драйв фешенебельного Бакхеда! По ночам в парке хватало всякого сброда, да и на полицейский патруль можно было наткнуться. Однажды они с Сереной проезжали по Бьюфорд-хайвэй мимо сомнительного вида мотеля под вывеской «Ласточки». «Ласточки! Ласточки!» — захохотала Серена, как будто название было ужас каким уморительным. И упросила его тут же остановиться и снять номер. Как только они оказались в номере, Серена вытащила из сумочки маленький колпачок, и они занялись любовью — он, Чарли, никогда не делал этого с колпачком. А вдруг кто-нибудь увидел бы его, Чарли Крокера, известного застройщика, владельца «Крокер Групп»? Как он в компании девчонки двадцати трех лет снимает номер в дешевом мотеле? Но тогда он потерял остатки разума, пойдя на поводу у ее сумасшедшей страсти. Опасность! Страх разоблачения! Да еще этот колпачок!

Серена вернула ему ощущение молодости. В какой-то мере… оглядываясь назад… да, мужчина в пятьдесят пять все еще связан со своей юностью… Но к чему лукавить? Ему уже шестьдесят, и связь эта порвалась; он сидит в кресле, на нем ночная рубашка, живот провисает аж до самой книги на коленях…

Все еще мило улыбаясь, Серена поинтересовалась:

— Что это ты читаешь?

Чарли взял книгу и посмотрел на обложку, как будто ему было все равно, что читать.

— «Бумажный миллионер» называется.

— И о чем?

— Да так… про одного араба… иракца. В Лондоне живет. Зарабатывает кучу деньжищ… все теряет… — Чарли пожал плечами, давая понять, что продолжать дальше не имеет смысла.

— Так это не роман?

— Вроде как нет.

Оба помолчали; Чарли терялся в догадках — чем же он обязан такому вниманию со стороны Серены, решившей разыграть роль заботливой женушки.

Она спросила:

— Ты уже читал утреннюю газету?

— Так… просмотрел.

— Видел статью про Уилсона Лапета?

— Кого-кого?

— Уилсон Лапет. Художник из Атланты. Умер еще в тридцатые годы. Читал? Он довольно-таки знаменит. Да ты не мог не слышать.

Чарли показалось, что он и в самом деле слышал это имя.

— Что-то я не уверен.

Серена вкратце рассказала мужу о художнике, стараясь не заострять внимание на гомосексуальной теме в его творчестве. Наоборот, все напирала на то, какой фурор произвело имя художника в Атланте.

— Музей Хай собирается выставить его работы, — сообщила она. — И знаешь, мне кажется, это будет… самая грандиозная выставка за всю историю Атланты.

— Что, грандиознее, чем «Циклорама»? — спросил Чарли.

И увидел, как Серена внимательно изучает его лицо, пытаясь понять, нет ли здесь какого-нибудь подвоха, насмешки. «Циклорама» была аттракционом для туристов, ее построили еще в 1880-х. Она стояла в Парке Гранта — сооружение, похожее на храм, внутри которого по всей окружности тянулись фрески с изображением битвы за Атланту времен Гражданской войны. Ну да, он действительно подсмеивался над Сереной, хотя и сохранял невозмутимое выражение лица. Жена и не догадывалась, до чего же ему безразличен этот давно отбросивший коньки гомик!

Серена, может, и догадывалась, однако это ее не остановило.

— В общем… ну, ты понимаешь, о чем я. Покажу тебе, что написали в «Нью-Йорк таймс».

Не успел Чарли и возразить, как Серена вскочила и скрылась в спальне. И тут же вернулась со страницей из газеты. Которую положила ему на колени. Заголовок гласил: «Гений и сокровища в чулане».

Серена показала на обведенный рамкой текст с цитатой из «Нью-Йорк таймс», подписанной критиком Хадсоном Брауном:

— Вот, смотри.

Чарли охватила досада. Он устал, и ему не хотелось читать писанину какого-то репортера из «Нью-Йорк таймс». Ну почему, как только в Атланте заходит речь об искусстве, все тут же оглядываются на Нью-Йорк? Однако, дабы удовлетворить прихоть жены, Чарли прочитал цитату.

Досада сменилась раздражением. «Художник-гомосексуалист»… «смелый выпад с фаллосом наперевес»… «зенит гомосексуально-эротического воображения»… «Сегодня мы наконец узнали, кем на самом деле был Уилсон Лапет. Он был гением». Еще чего! Уже одно только слово «гомосексуалист» означало для Чарли неслыханное бесстыдство, особенно теперь, когда правила хорошего тона требуют воспринимать гомосексуальную ориентацию как нечто совершенно нормальное. У Чарли имелся немалый запас слов, обозначавших данное понятие гораздо проще.

Чарли оторвался от газеты и посмотрел на Серену:

— Так, значит, вот он какой, этот мистер Лапет. Сколько же про него тут понаписали!

— Правда, интересно? — улыбнулась Серена, явно обрадованная.

Чарли снова уставился в статью и начал якобы с интересом вслух зачитывать:

— «Сегодня мы наконец узнали, кем на самом деле был Уилсон Лапет — ярким членом группы…»

«Как?!» До Серены наконец дошло, что муж потешается над ней, причем совершенно глупо, по-дурацки. Сжав губы, она метнула в него испепеляющий взгляд.

Ее гнев только раззадорил Чарли. Усмехаясь, он снова уткнулся в газетную вырезку:

— Да вот же! Здесь так и написано! «Сегодня мы наконец узнали, кем на самом деле был Уилсон Лапет — ярким членом группы…»

— Ах как смешно! — передразнила его Серена. — Надеюсь, ты не забавляешься этими своими шуточками в присутствии других. Пусть даже закадычных дружков. Они, может, и посмеются, но вот уважать тебя перестанут. Надеюсь, это ты понимаешь?