— Не знаю, — ответил Конрад, хотя очень даже знал.

— Она раздвинула ноги! — шептала Джил, опустив голову и прислоняясь к окошку так, что едва не касалась стекла носом. — Она… она трогает себя! И стонет!

Конрад покачал головой, делая вид, что ужасается. Теперь у него не осталось никаких сомнений. Он уже не раз слышал о таком. Это называлось «вертеть подманкой». Подружки заключенных приходили на свидание в мини-юбках и без трусиков. Потом задирали юбки и разводили ноги, имитируя любовный экстаз.

Джил покачала головой, закрываясь ладонью. Когда она убрала ладонь, Конрад увидел ее мокрое от слез, перекошенное лицо. Она едва слышно прошептала:

— Я этого больше не вынесу.

— Пожалуйста, не плачь. Прости меня.

Изумленно:

— Конрад, что ты вообще здесь забыл?

Тот поначалу даже не понял:

— Забыл?

Обвиняюще:

— Тебе же предлагали условное освобождение на поруки!

— Я… мы ведь уже сто раз говорили на эту тему. — Все это время до Конрада доносилось пыхтение Ротто: «Ух… ах… ух… ах… сладкая моя… крошка… давай… давай… давай…» — Как же я мог согласиться? Я ведь ни в чем не виноват! Они хотели, чтобы я признал свою вину!

— Да! — Глаза Джил блестели страхом и гневом. — Да! Вину в легком проступке!

— В легком проступке?! Меня обвинили в том, что я угрожал людям физической расправой! — возразил Конрад. — А я ни на кого не нападал! Это они напали на меня! Я только защищался. Защищал себя и свое имущество.

— Но ведь ты перепрыгнул через ограждение, Конрад! Это чужая территория! Да вдобавок еще ты… — Джил опустила взгляд, качая головой и сознавая, что бесполезно начинать все сначала. Потом снова посмотрела на мужа; по ее лицу опять текли слезы. — Ну, ладно, Конрад, допустим, ты ни в чем не виноват… Но чего ты добился, настаивая на своей невиновности? Зачем нужен этот суд? Тебе же предлагали условное освобождение! Тебе готовы были пойти навстречу! А ты? Я тебя не понимаю!

Между тем со стороны Ротто доносилось: «Да, крошка… да, крошка… да, крошка… да, крошка…»

Джил то и дело беспокойно поглядывала в сторону. Не выдержав ее слез, Конрад смягчился:

— Ты права — я ничего не выиграл. Я был уверен, что присяжные в любом случае оправдают меня — я же ни в чем не виноват. Я и сейчас уверен в своей невиновности. Но меня осудили, и я проиграл. Я потерял многое. Но кое-что у меня осталось. Я сохранил честь, я не продал душу.

Джил скептически:

— Душу?! Ну конечно, похлопаем ей! Мы за нее очень рады! А твоя душа, случайно, не задумывалась над тем, что будет с женой, детьми?

— Джил, да я об этом только и думал! Но когда наступит время, я посмотрю Карлу и Кристи в глаза и скажу им: «Я — невиновен. Меня осудили несправедливо. Я не примирился с ложью, и пришлось сесть в тюрьму. Но я пошел туда с чистой совестью и вышел таким же».

Джил невесело рассмеялась. Потом снова покачала головой и заплакала.

Ротто продолжал:

— Не останавливайся, крошка… давай… давай… давай… давай…

— Пожалуйста, ну не плачь, — умолял Конрад в телефонную трубку.

Именно умолял — только вконец очерствевшее мужское сердце устоит перед слезами женщины.

— Ты что, считаешь, что детям так лучше? — Джил говорила слабым, дрожащим голосом. — А их души? Думаешь, так им лучше? Неужели ты хочешь, чтобы они знали про тебя? Про то, что ты сидишь в тюрьме? Что обвинен в уголовном преступлении? Ради бога, Конрад! Неужели ты думаешь, что сделал им большое одолжение?

Ротто сначала пыхтел: «Ух… ух… ух…» — а потом протяжно застонал: «А-а-а… у-у-у… а-а-а…»

Конрад отвел взгляд и опустил голову. У него будто почву из-под ног выбили. Вдруг все — и логические рассуждения, и принципы, и душа — все показалось пустым. Даже мысли о душе превратились в банальный самообман. Его душа, если таковая вообще существует, теряла последнюю ниточку, связывавшую его со всем, что было хорошего и разумного в его жизни. Конрад поднял голову и посмотрел на Джил. Она тихо всхлипывала, все еще прижимая трубку к уху.

Боковым зрением Конрад заметил огромного Ротто, встававшего со стула. Господи, наконец-то уходит. Конрад с облегчением выдохнул. И тут почувствовал, как его хлопнули по плечу. Он поднял голову. Ротто смотрел на него сверху вниз и улыбался. Сидевшему Конраду он показался просто огромным.

— Привет, Конрад, — сказал Ротто. — Как делишки, приятель?

В мозгу у Конрада вспыхнула тревожная мысль; он почувствовал, как горячая волна стремительно растекается по всему телу, накрывая его с головы до ног. Он ничего не ответил. Отвернулся и попытался сосредоточиться на лице Джил. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?» Этот громила… он… знает его имя! Как? Зачем? Хотя ясно зачем! Десяти дней в Санта-Рите хватило, чтобы уяснить: ни один молоденький новичок ни за что не пожелал бы привлечь внимание такого, как Ротто!

Конрад смотрел на Джил, не отрываясь. Она плакала, что-то говорила, но он не понимал ни слова.

— Ну хотя бы спроси его, Конрад! — Джил о чем-то просила. Но о чем? Спросить кого? Что-то там про адвоката… про Майнита… Конрад совершенно потерял нить разговора. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?» Конрада лихорадило, сердце вот-вот выскочит из груди. О чем это говорит Джил? О Майните? Об адвокате Майните? Адвокат Майнит в два счета проглотил его жалкие сбережения, эти две тысячи девятьсот, скушал и глазом не моргнул. И теперь адвокату Майниту никакой Конрад Хенсли не нужен.

— Так ты спросишь? — добивалась ответа Джил.

— Спрошу, — сказал Конрад.

— Ведь не спросишь. Просто так говоришь, лишь бы меня успокоить.

Так оно и было. Он говорил так, лишь бы успокоить жену. Конрада до того ошеломили слова громилы Ротто, что он не в состоянии был думать о чем-либо другом. Наконец Конрад придумал, о чем спросить:

— У тебя получилось отправить книгу?

Джил так посмотрела на него, словно хотела сказать: «Какая еще книга? Какое она имеет отношение к нашему разговору?»

— «Стоики в игре», — напомнил Конрад. — Получилось переслать? — Это был очередной шпионский триллер англичанина Люциуса Тумса, автора, который ему особенно нравился.

Джил вздохнула:

— Да, я ее переслала. Вернее, не я, а книжный магазин, еще неделю назад. Между прочим, в тридцать долларов обошлось, плюс доставка.

Тюремные правила запрещали передавать заключенным книги иначе, чем через книжные магазины или издательства, которые в таком случае сами упаковывали и отправляли бандероль.

Конрад заметил ее раздражение, но продолжал:

— Мы сидим в камерах часами, а потом нас ведут в комнату, что-то вроде комнаты отдыха, где мы тоже сидим. С ума можно сойти. Есть местная библиотека — книги развозят на тележке, — но там сплошной мусор. — Он говорил, но нервы его были на пределе. «Привет, Конрад. Как делишки, приятель?»

— Я отправила книгу, отправила. И все-таки, Конрад… Ты должен что-нибудь предпринять, должен. Поговори! Поговори с мистером Майнитом!

Конрад открыл было рот, но так ничего и не произнес, а только сделал глубокий вдох и кивнул.

— Только не надо кивать мне, — упрекнула его Джил. — Конрад, я тебя не понимаю. Я не понимаю, что с нами вообще происходит. Я тут говорила с мамой… Она считает, что мне вообще не стоит тебя ждать. Но я буду ждать, Конрад, буду! И все же… неужто нет ни малейшей надежды?

«Ждать? О чем это она?» — не понял Конрад. И вдруг до него дошло. В Калифорнии уголовное преступление является достаточным основанием для развода без всяких разбирательств. Ему стало тошно.

Конрад попробовал улыбнуться:

— По правде говоря, я даже не знаю. Не знаю, есть ли какая надежда или нет. Я принял решение. Может, то было и неправильное решение. Но я его принял и оказался здесь. Поверь мне, я в самом деле не знаю, чего теперь можно ожидать. Я люблю тебя, Джил, люблю Карла, Кристи, и я поступил так, как мне подсказала совесть. Хочется верить, что какой-то смысл в этом все же есть.

На глаза Джил набежали слезы, а губы и подбородок задрожали — она опять заплакала.