Патрульные вернулись в полицейский участок и доложили о случившемся. Уже к вечеру почти на каждом столбе, доске объявлений, стене – красовался весьма похожий портрет Миррил (памяти на лица Трипарона можно только позавидовать) и приближённый портрет Дирока, хотя основные черты были подмечены точно – обрубленное ухо, длинный тонкий нос, лысина в пигментных пятнах и красных точечках прыщей. Под фотографиями кровавыми жирными буквами стояло клеймо РАЗЫСКИВАЮТСЯ. Чуть ниже такими же кровавыми буквами, но меньшим шрифтом значилось ОСОБО ОПАСНЫ. Далее шёл чёрный текст средним шрифтом:

«Ответственная за смерть двенадцати граждан Мистора (включая четырёх полицейских!) преступница Миррил на свободе. В сопровождении опасного сообщника. Любая помощь в их поимке будет вознаграждена на должном государственном уровне».

Посыл гражданам заканчивался жирным красным УБИЙСТВО НЕ ЗАПРЕЩАЕТСЯ с соответствующими подписями и штампами, подтверждающими легитимность объявления.

А изрешечённый болтами труп бездомного возле магазина «Рыба, мясо» убрали на следующее утро. Чистильщики бросили его окоченевшее тело в контейнер мусоровозки. Как и любое другое тело подохшего на улице животного…

– Где я? – дрожащим голосом спросила Миррил. – Что это за ужасная вонь?

– Не волнуйся, аппетитная задница, всё в порядке, мы в безопасности, – отозвался из темноты спокойный голос Дирока.

– Где мы? – повторила Миррил.

– В канализации Мистора, где же ещё так может вонять? – чуть раздражённо ответил Дирок. – Знаешь, говорят, мол, человеческий нос со временем способен привыкнуть к запаху. И, допустим, через минут десять-двадцать ужасный смрад можно уже не различать. Этим свойством, как известно, не обладают брины. Их нюх невероятно развит. Другой вопрос, что и вонь они воспринимают совсем по-другому, не так, как мы. Она им не противна. Вот не знаю, может, в моей крови течёт немножко бринской? По части улавливания вони. А человеческая – испытывает к ней отвращение? Кто теперь скажет, чем там моя прабабушка прославиться могла… Эта сраная вонь! Она всё не проходит!

– Мне тоже воняет ужасно, – призналась Миррил. – Как мы сюда попали? И, Святая Ненависть всё испепели, почему у меня так болит спина?

– О, это долгая история… Ты хоть помнишь, что на нас напали патрульные?

– Такое забудешь… – вздохнула Миррил. – Они что-то нам орали. А потом я здесь глаза открыла. Вернее, очнулась – тут темнота такая, что от глаз толку никакого. И эта боль в спине…

– А тебя, детка, подстрелили…

– Как?

– Как, как? В спину!

– И почему я не мертва?

Не будь так темно, Миррил бы увидела трогательное лицо Дирока. Такое лицо взрослые делают, когда их детки несут несусветную чушь, и они, взрослые, умиляются ею. Мол, какие вы, детки, ещё глупенькие, как же вы мало ещё в этой жизни знаете… Но ничего, мы есть рядом. Мы будем вам помогать…

Кстати, в таких случаях, обычно, сами взрослые нуждаются в помощи детей…

– Ты уже и забыла, что нателка, которую я заставил тебя носить под одеждой, на самом деле контрабандный бронежилет из Республики Теней? – спросил Дирок разжёвывая каждое слово, словно говорил с умственно-отсталой.

– Да пошёл ты, – надулась Миррил. – После того, как ты мне чуть череп не раскроил, мужлан необтёсанный, я вообще удивляюсь, как помнить хоть что-то могу!

– Ты мне о моей промашке теперь до конца дней будешь вспоминать? – в непроницаемом голосе Дирока появилось что-то похожее на зародыш обиды. – И это после всех тех раз, как я спас твою аппетитную задницу от возмездия Святой Ненависти или во что ты там себе веришь?

– Погоди, погоди, – воодушевилась Миррил. – Кажется, я слышала крики, ругань, лязг металла и твои причитания… Святым Уродцам. Вот это я помню. Но была темнота, такая, как здесь. И болела спина. Да, и грудь болела от чего-то костлявого – ты, наверное, нёс меня на плече! Ха-ха! Атеист ты наш! Что теперь скажешь?

– Что скажу, что скажу, – пробурчал себе под нос Дирок. – Нахватался от тебя дурни всякой, вот и выскочило само собой…

– А может быть, нет? – Дироку показалось, или действительно в темноте хищно блеснули глаза Миррил? – Может быть, ты всегда в них веришь? Просто пытаешься заставить окружающих думать, что нет? Что ты скрываешь? Зачем прячешься в своей скорлупе? И вообще, нужно было сразу догадаться: как можно не верить в богов, но в то же время верить в Фатум?

– Слушай, Миррил, – Дирок пытался держаться спокойно, но его голос предательски подрагивал от гнева. – Ты копаешься во мне, как хирург-практикант в кишках своего первого пациента. Ты думаешь, что можешь понять меня, найти слабину, хочешь схватить меня за это больное место и не отпускать. Держать, крепко сжимать, причиняя боль. Но, как и тот практикант, ты не сможешь увидеть главного в меру своей недалёкости. У пациента больны не кишки, в которых так тщательно копаются… И вообще, знаешь что? Иди-ка ты к Чёрту со своими анализами!

– К Чёрту? – поразилась Миррил. – Так ты ещё и многоверец?..

– Зачем ты это делаешь? – спросил Дирок. – Зачем? Что я тебе сделал? Я ведь только хочу сохранить твою соблазнительную задницу в целости и сохранности. Чтобы какой-нибудь новый молокосос Джошуа её хорошенько выфарлил! Зачем ты лезешь мне в душу? Не лезь в неё. Никогда больше не лезь. Я прошу тебя…

На какое-то мгновение, Миррил стало жалко наёмника. Но лишь на мгновение – возобновилась боль в спине (на которой, если бы не Дирок, сейчас вместо громадного синяка красовалась бы смертельная рана). И эта туповато-ноющая боль в голове, особенно в левом виске – всё не давала забыть тот удар костлявым кулаком. Нет, мучитель не заслуживает на прощение! Он должен получить сполна!

– Совмещать столь радикальную религию как Христианство и истинное учение о Святых Уродцах… Да ты, батенька, болен на всю голову. Понятно теперь, почему притворяешься атеистом…

– Замолчи, – взмолился Дирок. – Перестань.

– О нет, дружок, я только начала! Я тебя насквозь вижу. Лицемер и трус – вот кто ты на самом деле.

– Замолчи…

– О да, в самое яблочко! Все свои проблемы ты привык решать ложью и кулаками. Все, кто возражают тебе – могут погибнуть от одного единственного удара. Да, конечно же! Самый трусливый из всех поступков – УБИВАТЬСВОИ ПРОБЛЕМЫ, так и не решив их. Ты мечешься по этому миру как слепой щенок. Да, слепой, ссыкливый щенок, отрастивший себе громадные клыки. Едва на кого наткнёшься – сразу кусать с перепугу. Загрыз первым – и хорошо, можно бродить дальше…

– Да заткнись ты, дура, – прошипел Дирок. – Ты разве не слышишь?

– Слепой, тупой и, к тому же, уродливый щенок с пигментными пятнами на лысине! – не унималась Миррил.

Дирок закрыл ей рот рукой. Даже в темноте это не составило труда – уж слишком много громких слов из него лилось. Миррил укусила его ладонь, но наёмник даже не думал её убирать. Наоборот, прижал сильнее, больно ущипнув другой рукой девушку за бедро. После прошептал раздражённо:

– Дура, ты разве не слышишь?

Миррил перестала кусаться и прислушалась. То, что она услышала, совсем не обрадовало.

Кроме привычного журчания нечистот, было ещё что-то…

Кррууууу… – тихо разнеслось по канализации. Этот отдалённый звериный вопль не сулил ничего жизнеутверждающего.

– Шо та? – сквозь ладонь прогудела Миррил.

– А я откуда знаю, – прошипел Дирок. – Мало ли чего в канализации этого долбаного Мистора жить может. Пошли-ка лучше отсюда…

Миррил не стала спорить. Она поднялась на ноги и последовала за сжимающим её руку Дироком. Шли они медленно, наощупь вдоль стены. Под ногами хлюпала зловонная жижа. Вернее, Миррил она уже не казалась столь зловонной. Действительно, человеческий нюх способен подстраиваться под обстоятельства. Чего нельзя сказать о нюхе Дирока. Бедняга вдыхал ужасный смрад, чувствовал отвращение, вот-вот способное опорожнить желудок. Но держался. И шёл, ведя за собой красавицу Миррил. Кто ж о ней, такой глупенькой вредненькой дурочке, позаботится, кроме него?