Пока Кожаный Чулокъ болталъ такимъ образомъ, молодой человѣкъ влѣзъ въ сани, a негръ положилъ оленя къ прочей поклажѣ. Судья приглашалъ сѣсть также и Натти.

— Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ этотъ, качая головой; y меня есть дома дѣло въ сочельникъ. Поѣзжайте съ молодцомъ и пусть докторъ осмотритъ его руку; да если вы случайно встрѣтите на дорогѣ или y озера стараго Джона, то не забудьте взять его съ собой. Онъ имѣетъ больше понятія объ излѣченіи ружейныхъ ранѣ, чѣмъ всѣ доктора на свѣтѣ.

— Натти! прервалъ молодой охотникъ, не говорите дома ничего о выстрѣлѣ, и какъ только пуля будетъ вынута, я принесу вамъ на сочельникъ четверть оленя.

— Тише! сказалъ Кожаный Чулокъ, знаменательно поднявъ палецъ и тихо окидывая глазами вѣтви красной ели и опушку лѣса. Скоро, однако, онъ остановился, поднялъ курокъ, сталъ на колѣни въ снѣгу протянулъ лѣвую руку къ ружью и направилъ его къ стволу дерева. Сидѣвшіе въ саняхъ внимательно слѣдили за движеніями его, и такимъ образомъ скоро увидѣли предметъ, въ который цѣлился Натти. На маленькой, сухой вѣткѣ высокой красной ели, возвышавшейся на 70 футовъ, сидѣлъ дикій фазанъ. Испуганная лаемъ собакъ, птица прижалась къ стволу, и только вытянула голову и шею, чтобы взглянуть на своего преслѣдователя. Какъ только курокъ Кожанаго Чулка былъ направленъ на фазана, онъ выстрѣлилъ, и птица съ такою силою упала съ дерева, что совсѣмъ зарылась въ снѣгъ.

— Кушъ, Гекторъ! закричалъ Кожаный Чулокъ собакѣ, хотѣвшей подбѣжать къ дереву.

Собака тотчасъ послушалась, и Натти снова зарядилъ ружье съ заботливостію, доведенной до высшей степени. Окончивъ это, онъ досталъ убитаго фазана, и показалъ прочимъ, что отстрѣлилъ ему голову.

— Ну, теперь ты можешь оставить свою дичину, мой милый: эта курица будетъ лакомымъ кускомъ старику для сочельника. Посмотрите-ка, судья, развѣ вы можете достать вашимъ ружьемъ на такое разстояніе, не испортивъ ни одного пера.

Старый лѣсникъ смѣялся своимъ обыкновеннымъ, тихимъ смѣхомъ; потомъ, взбросивъ свое ружье на плечо, кивнулъ обществу въ знакъ прощанія, и быстрыми шагами пошелъ въ лѣсъ. Скоро онъ и его собака исчезли за высокими деревьями, между тѣмъ какъ сани поднимались на гору.

До этого времени, судья Темпль былъ слишкомъ изумленъ, чтобы могъ ближе разсмотрѣть своего спутника, но теперь онъ замѣтилъ, что это былъ юноша лѣтъ 23, статный и красивый; глубоко погруженный въ мысли, молча сидѣлъ онъ противъ него.

— Я думаю, молодой человѣкъ, замѣтилъ судья, обращаясь къ незнакомцу, что испугъ мой заставилъ меня забыть ваше имя, если оно уже было произнесено, однако лицо ваше мнѣ кажется до того знакомымъ, что я думаю, что видѣлъ васъ уже гдѣ-нибудь раньше.

— Я здѣсь всего только три мѣсяца, a вы, кажется, это время были въ отсутствіи, отвѣчалъ молодой человѣкъ такъ холодно, что y судьи прошла всякая охота продолжать разговоръ. Онъ молча отвернулся и нѣсколько времени спокойно наблюдалъ его.

Лошади въ это время достигли вершины горы, и чувствовали инстинктивно, что скоро конецъ ихъ путешествію. Бодро закусивъ удила и забросивъ головы, быстро понеслись онѣ по ровной, снѣжной поверхности, и скоро достигли мѣста, гдѣ дорога была довольно крута и извилинами вела въ долину.

— Теперь, Лиза, сказалъ судья, пробуждаясь отъ задумчивости, теперь ты можешь видѣть свою родину. Тамъ мѣсто покоя на всю твою жизнь, и на вашу, молодой человѣкъ, если вы захотите остаться.

Тѣ, къ кому относились эти слова, обратились въ ту сторону, и глазамъ ихъ представился великолѣпный видъ. Подъ ними лежала обширная равнина, покрытая снѣгомъ и окруженная лѣсистыми горами. Тамъ и сямъ чрезъ засѣки виднѣлись открытыя мѣста, которыя хотя были невелики и островообразны, но доказывали обитаемость свою тѣмъ, что надъ верхушками деревъ виднѣлся дымъ. Съ восточной стороны развивалась обширная плоскость, на которой не было ни одного растенія, и только шероховатая поверхность и дымившіяся изъ нея испаренія показывали, что это было озеро, подъ своимъ зимнимъ покровомъ. Узкій ручеекъ протекалъ по упомянутому мѣсту, и теченіе его на нѣсколько миль можно было узнать только по елямъ и пихтамъ, окаймлявшимъ берега. На крутомъ берегу озера лежала деревня Темпльтонъ, состоявшая изъ 50 деревянныхъ домовъ, раскрашенныхъ пестрыми красками. Домъ судьи возвышался надъ всѣми, и хотя былъ построенъ въ оригинальномъ стилѣ, но все-таки импонировалъ своею величиною. Онъ былъ возведенъ, изъ камня, и тѣмъ отличался отъ другихъ зданій.

Пока всѣ смотрѣли на долину съ напряженнымъ вниманіемъ, они услышали веселое бряцаніе саней, которыя, казалось, быстро приближались къ нимъ. Такъ какъ вся дорога была покрыта кустарниками, то сани можно было разглядѣть лишь тогда, когда упряжки совершенно сблизились другъ съ другомъ. Съ перваго же взгляда судья узналъ находившееся въ саняхъ общество. Оно состояло изъ четырехъ мужчинъ, изъ коихъ одинъ правилъ четырьмя превосходными конями, и гналъ ихъ по скату съ увѣренностью и безъ боязни. Это былъ шерифъ графства, Ричардъ Джонъ, двоюродный братъ судьи. Въ саняхъ сидѣлъ господинъ Грандъ проповѣдникъ околодка, Лекуа, первый купецъ Темпльтона, и маіоръ Гартманъ, нѣмецъ по происхожденію; всѣ трое были друзьями дома.

Ричардъ Джонъ остановилъ лошадей, и обои сани стояли другъ противъ друга, такъ что сидѣвшіе въ нихъ могли обмѣняться поклонами. Когда это кончилось, то Ричардъ снова повернулъ лошадей, по направленію къ деревнѣ. Какъ разъ подъ мѣстомъ, гдѣ стояли сани, была каменоломня и потому надо было много осторожности повернуть ихъ такъ, чтобы они не скатились въ пропасть. Негръ предложилъ отпрячь переднихъ лошадей, и это мнѣніе сильно поддерживалъ судья. Но Ричардъ, бывшій весьма самонадѣяннымъ, отвергъ это съ пренебреженіемъ.

— Зачѣмъ отпрягать, кузенъ, сказалъ онъ съ не удовольствіемъ, — лошади такъ смирны, какъ овцы; сѣрыхъ, какъ ты знаешь, я выѣздилъ самъ, a вороныя такъ близки къ кнуту, что ими можно управить. Спроси господина Лекуа, есть ли тутъ хотя малѣйшая опасность.

Французъ былъ слишкомъ вѣжливъ, чтобы разочаровать Ричарда въ его увѣренномъ ожиданіи, хотя, когда тотъ повернулъ къ каменоломнѣ, самъ съ ужасомъ посмотрѣлъ на эту бездну.

Нѣмецъ оставался совершенно спокойнымъ, но внимательно наблюдалъ за каждымъ движеніемъ. Грандъ уперся о стѣнки саней, чтобы быть готовымъ выскочить.

Ричардъ, между тѣмъ, притиснулъ лошадей къ снѣжной плотинѣ, окаймлявшей каменоломню. Лошади замѣтили, что чѣмъ далѣе онѣ подвигались, тѣмъ погружались все глубже; упрямо противились онѣ идти дальше, и отступали на заднихъ лошадей, не смотря на крики и кнутъ своего вожатаго; дышловыя тоже попятилась назадъ, сани вышли изъ колеи, и покрытые снѣгомъ колья оставались единственнымъ препятствіемъ паденія ихъ въ пропасть. Сани безъ труда перекинулись чрезъ эту слабую преграду, и, прежде чѣмъ Ричардъ могъ сообразить опасность, уже половина ихъ висѣла надъ пропастью, глубиной въ 100 футовъ. Французъ первый замѣтилъ опасность, и въ ужасѣ вскрикнулъ:

— Ахъ, мосье Ричардъ, что вы дѣлаете. Боже мой. Боже мой!

— Чортъ возьми, неужели вы хотите опрокинуть насъ въ пропасть, закричалъ нѣмецъ, выглянувшій изъ саней съ необыкновенною живостью.

— Милѣйшій господинъ Джонъ, сказалъ пасторъ, прошу васъ, будьте осторожнѣе.

— Впередъ, упрямые черти! вскричалъ Ричардъ, увѣрившись наконецъ въ опасности угрожавшаго ему положенія и толкая нетерпѣливо ногами: — впередъ, проклятыя животныя.

— Боже, мы всѣ погибли! вскричалъ судья. Елизавета пронзительно вскрикнула и цвѣтъ лица негра, сидящаго въ другихъ саняхъ, сдѣлался грязно-сѣрымъ. Въ этотъ ужасный моментъ, когда сани Ричарда уже перевернулись, молодой охотникъ наскочилъ на упрямыхъ сѣрыхъ, которые отъ кнута совершенно одичали и все болѣе пятились назадъ, чтобы покончить съ страшнымъ мученіемъ. Молодой человѣкъ сильно ударилъ ихъ по головѣ; онѣ быстро бросились въ сторону, и попали на прежнюю дорогу. Сани, спасенныя отъ ужаснаго положенія, перевернулись, выкинувъ, безъ особыхъ приключеній, всѣхъ сидящихъ въ нихъ. Ричардъ полуоборотомъ полетѣлъ по воздуху, и не достигъ всего на 20 шаговъ снѣжной плотины, которой лошади такъ боялись. Онъ держался крѣпко за возжи, и такимъ образомъ имѣлъ видъ якоря; французъ, готовый выскочить, полетѣлъ головою въ снѣгъ, и ноги его, вытянутыя кверху, представляли собою птичье пугало. Маіоръ Гартманъ, не терявшій ни на минуту присутствія духа, первый поднялся на ноги, и сказалъ;