На этой пасеке и закончилась по существу наша экспедиция. Уже в первый день по выходе отсюда мы к обеду попали на колесный путь, а вечером следующего дня добрались до железной дороги.

Но день, который мы провели под кровом немыслимо гостеприимного пасечника, остался ярким до сих пор в моей памяти.

Собственно, сделали мы очень мало, кое-что поправили из снаряжения, кое-что разобрали, кое-каких лошадей подковали, а в основном отдыхали. Отдыхали и смотрели на яркую зелень ореховых лесов, уходящих по склонам, и на скалистые вершины хребта, откуда только что спустились и которые уже закрыло белое покрывало. Мы слушали шум реки и рассказы нашего разговорчивого хозяина, ели оладьи милейшей хозяйки.

Нам было тепло, хорошо и спокойно после законченного пути.

Кругом шумели листвой великолепные орехи, цвели огромные запоздалые мальвы. Осыпались яблоки, и туча птиц кочевала с одной поспевшей алычи на другую.

Мы все лежим на кроватях, кровати стоят вдоль стен, а вся середина комнаты завалена снаряжением.

Мы не то в шестой, не то в двадцать шестой раз обсудили все, что только можно обсудить. Мы еще раз перечитали список снаряжения с указанием веса каждой вещи и решили, что выкидывать больше ничего нельзя.

Еще раз прикинули – когда приедет шофер Миша и когда, следовательно, можно выехать; попутно его, конечно, обругали кто как смог. Мы еще раз выслушали заявление студента Олега о том, что все отвечают перед ним в том смысле, чтобы козлы ему были; заявление сотрудника Памирской биостанции – Тадеуша Николаевича (Тадика), что бидончик берется только для научных целей, что он ни капли никому из нас не даст, что бы ни случилось. Мамата мы сегодня не слушаем (обычно он выступает насчет фуража и плохих седел) – его уже нет.

Все это мы выслушали, все обсудили, и говорить нам было больше не о чем. Миша еще не приехал, выезжать нам было не на чем, и мы со скукой и отвращением смотрели друг на друга. Слава богу, хоть Мамата на нашем единственном коне Партнере со всеми ишаками отправили сегодня вперед, а то и он торчал бы у нас в комнате.

Мы пролежали по существу целый день, переругиваясь, и почти ничего не сделали. Вечером продолжалось все то же, за тем, однако, исключением, что было несколько ложных тревог.

Раздавался крик: «Машины!» – и все кидались вон из комнаты. Снаружи мы выстраивались в темноте, долго и тщательно вглядывались в движение фар на тракте. Но тревоги все были ложные, машины по тракту шли и ночью и вечером, но они шли мимо, не заворачивая к нам на станцию. Поэтому, простояв некоторое время в темноте и убедившись, что огни не поворачивают к нам, мы шли домой. Перед этим мы, конечно, ругали того, кто поднимал ложную тревогу.

Машина пришла, как водится, ночью, когда ее уже никто не ждал и все спали. Проснувшись утром, мы обнаружили, что она была налицо, а Миша спал. Будить его не стали, но выкрали у него из кармана ключ, завели машину и подогнали к складу грузиться. Так что, когда шофер проснулся часов в одиннадцать и, потянувшись, начал, что «вот, мол, ребята, сейчас позавтракаю и подгоню вам машину под погрузку, чтобы сегодня как следует погрузиться, а завтра пораньше выехать», мы ему сказали, что завтракать действительно надо – и надо поскорей,- потому что все уже погружено и через час надо выезжать.

Торжественно оптимистическое выражение лица у Миши перешло в безразлично кислое, и он. молча начал обуваться.

Затем был завтрак, затем мы с криком садились в кузов, а провожатые с криком бегали вокруг, и мы махали руками, и они махали руками.

А потом мы тронулись.

Район, растительность которого мы хотели обследовать,- это бассейн целого веера рек, образующих реку Муксу. Бассейн этих рек ограничен с севера Заалайским хребтом, с востока-хребтом Зулумарт, а с юга и запада – целым узлом хребтов вокруг ледника Федченко.

Реки, составляющие Муксу, многоводны и бурны, особенно в период таяния снегов. В это время переправы через них становятся положительно опасны. Из четырех этих рек, сливающихся, чтобы образовать Муксу,- Саукдара, Каинды, Баляндкиик и Сельдара, особенно страшна Саукдара. Со страшной силой и скоростью выскакивает она из своего ущелья на широкие галечники у Алтынмазара, чтобы влиться в Муксу. Если лечь на берег так, чтобы глаза были на уровне воды, то вы не увидите противоположного берега. Водяной горб в середине реки загораживает его.

А когда вы будете лежать так на берегу реки,- не только смотрите, но и послушайте. Вы услышите гулкие удары, точно кто-то бьет под водой чем-то большим и тяжелым. Это стучат валуны, которые катит река под водой. Большинство из них небольшие, а есть и очень солидные. Горе тому, кого во время переправы стукнет по ноге такая многокилограммовая каменная бомба.

Самая большая река из образующих Муксу – Балянд-киик.

Она берет начало с ледников Кукуйбельсу и Тахтакорум, оканчивается у огромной ледяной пещеры в конце ледника Федченко. Из этой пещеры стремительно вытекает холодная Сельдара и здесь же сливается с Баляндкииком. Сюда на Муксу по дну долины проникают деревья я кустарники из Дар-ваза, терескеновые пустыни с Памира, степи из Алая.

В 1936 году, еще будучи студентом; я прошел по Балянд-киику, но тогда я торопился, и мне удалось только бегло ознакомиться с этим нетронутым краем. Да в то время у меня и не было достаточно опыта, чтобы оценить и понять своеобразный растительный мир, лежащий между пустынями высокогорного Памира и степями Алая.

С тех пор я мечтал попасть сюда снова.

Теперь нас пятеро: Мамат – наш караван-баши, Тадик – ботаник, Олег – зоолог, Аркадий – практикант, а я – тоже ботаник.

Наш транспорт состоит из четырех ишаков и одного коня по кличке Партнер. Партнер – бывший военнослужащий и покинул ряды армии по состоянию здоровья после ранения.

Ишаков, как я сказал, четыре; они были куплены на базаре в Оше. Затем их. посадили на автомашину, привезли на Памир и здесь окрестили. Ишаки были выбраны самые здоровые и сильные. Для придания им дополнительной крепости им были присвоены нужные названия. Самый крепкий из ишаков получил наименование Коньяк, чуть послабее были Портвейн и Кагор. Самым слабым был Лимонад.

Итак, мы все же едем.

Кругом типичные памирские ландшафты: широкие просторные долины, невысокие горы с пологими склонами. Пленка темно-коричневого пустынного «загара», покрывающего с поверхности все скалы и камни, делает пейзажи Памира удивительно однотонными. Все буро и в долине Акбай-тала, по которой мы едем. Только изредка слева, там, где расположен высокий Музкольский хребет, из-за сухих и бесснежных отрогов, подходящих к дороге, покажется ледяная вершина и опять скроется.

И по самому дну долины и по склонам – всюду идут однообразные терескеновые пустыни. Маленький, корявый, ушедший в землю полукустарничек терескен почти везде господствует в высокогорных пустынях Памира.

Однако не везде так бедна и жалка растительность. По понижениям, куда скатывается вода во время таяния снегов или после дождей, яркими желтыми полосами горят цветущие куртины памиро-алайской лапчатки, белеют седые мохнатые подушечки тяньшанского остролодочника и яркие фиолетовые цветки остролодочника Понцинза. Это все растения-подушки с мелкими беловатыми от сильного опушения листочками, вдавленные в землю, низкие, жалкие на вид, но необычайно выносливые, стойко противящиеся всем ударам памирского климата.

Несмотря на то что к разреженному воздуху мы привыкли, подъем и пребывание на перевале Акбайтал, имеющем высоту свыше 4700 метров (то есть примерно высота Монблана), действует на всех – появляется вялость, чуть поташнивает.

На самом перевале, по сторонам дороги, возле своих нор столбиками стоят сурки. Машины по дороге ходят настолько часто, что эти толстяки к ним привыкли и равнодушно провожают их глазами; в других местах Памира менее образованные сурки стремительно удирают, чуть только заслышат шум мотора.