Когда во второй половине дня Димон вернулся на участок, привезя очередной воз отборной рыбы, он застал потрясающую картину. На большом пне, ещё оставшемся почему-то с краю уже расчищенного угла вырубки, сидел Сидор, держась за голову, а перед ним сидел огромный медведь и что-то ему вещал. Ну, вещал, это громко сказано. Медведь ему громко вещал. Честнее будет сказать, что медведь орал благим матом, разевая свою чудовищную пасть, сидя в двух шагах от Сидора и крича что-то прямо ему в лицо. По-видимому, медведь до того уже достал последнего, что Сидор, судя по взглядам, бросаемым периодически на медведя, был готов его убить, или, во всяком случае, стукнуть черенком лопаты, на которую он опирался, сидя на пеньке.

— Что это тут происходит, — проорал Димон Мане, пытаясь хоть как-то перекрыть ор, стоящий на поляне. — Может ты мне, хоть что-нибудь, объяснишь.

Сияющая непонятно с чего Маня, схватила Димона за рукав и потащила подальше от громкой парочки, на другой конец поляны, туда, где Димон устроил коптильню. За следующие двадцать, если не больше, минут, она, захлёбываясь от возбуждения, поведала Дмитрию, что оказывается с самого раннего утра, к ним на участок заявился бывший кадр медведицы.

— Прощения просит, — гордо заявила Маня, как будто это её лично касалось. — И притащил Рыбу, — Маня развела руки в обе стороны настолько, насколько только смогла. А Катька её есть отказалась. Вот теперь сидит, Сидору жалуется, бедненький, — жалостливо покачала она головой.

— Кто бедненький, — очумело помотал головой Димон. — Медведь, что ли?

— Да какой медведь, — раздражённо махнула рукой Маня, — Сидор! С самого утра терпит. Как только выдержать такое можно. А этот, — осуждающе кивнула она в сторону медведя, — совсем совесть потерял. Орёт и орёт.

— Ну и пусть орёт, — добавила она довольно. — Вам мужикам полезно иногда помучиться.

— Вот, все они такие, — раздался из-под руки Димона тоненький голосок Сучка. — Как мужиков мучить, так первые. Жалости нет совершенно.

— Это у кого жалости нет, — схватилась за валявшийся рядом дрын Маня. — А ну ка, иди сюда. Я тебе покажу, у кого жалости нет. Я тебе покажу жалость. Ты только подойди поближе. Оно сразу жалостнее будет, — орала Маня, в спину улепётывающего без оглядки лешего. — Ишь, солидарность проявляет. Козёл! — победно припечатала Маня.

— Чего это он? — удивлённо посмотрел Димон вслед Сучку. — Припустил, как будто ты его дрыном огрела.

— Э-э. Кхм. Это, — замялась Маня. — Тут он у меня получил. Ну, ты не подумай, я слегка. Так, для порядка. А то совсем распустился, мерзавец, — опять стала набирать обороты Маня. — Ишь, защитничек выискался.

— Дурдом, — схватился Димон за голову. — Полный звиздец. А больше у нас ничего не произошло, — обратился он к Мане. — Прошло то, всего ничего, каких то пол дня, а тут такое, что без поллитры не разберёшься. Может, ты Маня, сгоняешь? А? — обратил Димон на неё невинный взгляд. — Глядишь, тебе в долг дадут.

— Та-ак! Счас, кто-то тоже огребёт, — зловеще протянула Маня, подбирая поближе брошенную дубину.

— Что за шум, а драки нет, — неожиданно услышали Димон с Маней громкий голос прямо над ухом, и увидали Сидора, в пылу разговора, незаметно подошедшего к ним.

За его спиной маячила огромная туша пещерного медведя, ведущего себя на удивление мирно и тихо. Димон с Маней неожиданно осознали, что на поляне, последние пять минут, стоит удивительная, оглушающая тишина, которую они в пылу разговора умудрились не заметить.

— Ну, так что стряслось то ещё. За что ты бедного Димона решила жизни лишить, — кивнул Сидор на дрын в руках у Мани.

— А чего это он тут делает, — вместо ответа, агрессивно поинтересовалась Маня, кивая на медведя. — Кто его сюда звал?

— Работает он здесь, — заступился за медведя Сидор. — С этого часа и работает.

— Кто? — ошарашенно потыкала концом дубины в бок медведя, Маня. — Этот?

— Этот. Этот. И прекрати тыкать ему в бок, — раздражённо заметил Сидор. — Нанят на корчевательно-таскательные работы сроком на один месяц. Оплата? Нет оплаты. Работает за право помочь любимой женщине, якобы неправильно его понявшей. Питаться будет у себя, где у него яма с потрохами. У рыбацкой бригады, на лове, — ехидно пояснил он ничего не понявшей Мане.

— Неправильно понявшая его женщина, тоже не возражает, — пресёк он попытку Мани что-то сказать.

Больше Сидор не стал ничего пояснять, сказав, что со всеми вопросами пусть обращаются к главной виновнице бардака и, кивнув в сторону медведицы, удобно устроившейся возле воза с рыбой, отправился закапывать ямы от вывороченных пней, закинув на плечо лопату. Димону он посоветовал заняться обучением молодняка, а от него, чтобы все отстали, надоели. Возмущённая до глубины души Маня бросилась выяснять отношения теперь уже с Катькой, издалека начав обвинять её в непоследовательности и попустительстве своим слабостям. Димон остался один, наедине с огромным мишкой, с любопытством, таращившимся на него.

Растерявшийся, поначалу, Димон, быстро взял себя в руки, и приступил к исполнению своих прямых обязанностей — обучению новобранцев.

— Та-ак, — задумчиво протянул он, обходя далеко по кругу, огромную тушу медведя, отдалённо напоминающую карьерный самосвал. — И что мы имеем? — протянул он, старательно стараясь близко не приближаться. — Ну, силушка у нас, пожалуй, есть, — прикинул он на глаз размеры бицепса медведя, превышающий его в талии, вдвое то уж точно. Тогда проверим мозги, — заключил он, и решительно направился к ближайшему пню.

— Эй, ты, — крикнул он медведю, так и сидящему на прежнем месте, — как там тебя, мишка. Иди сюда.

— Тащи, — ткнул он пальцем в огромаднейший полуобгоревший пень, едва, едва возвышающийся над землёй. Медведь остался сидеть.

Димон стал медленно звереть. Наломавшись на рыбной тоне, он думал немного отдохнуть на вырубке, попить чайку, а заодно и попробовать вчера запечённой рыбки. За весь сегодняшний день, он не имел не то, что минуты свободной, у него не было времени даже присесть. А не то, что перекусить. Он был голодный, усталый и злой. А, тут такое неповиновение! Мало ему одной медведицы, которую вчера полдня пришлось обучать, что и как делать, так ещё один свалился на его голову. И Димон, не выдержав сосущего чувства голода и бурчащих кишок, рявкнул на медведя.

Тот рявкнул в ответ. Его рявк оказался намного внушительнее и громче. Когда Сидор подошёл разобраться, в чём дело, и чего это они опять шумят, на земле сидел Димон и очумело, уже не менее пяти минут, тряс головой. Рядом с ним, согнувшись в пополам, заливалась от хохота Маня, а рядом с Маней сидели два огромных мишки с откровенно довольными рожами.

Обругав хохочущую Машу, за то, что она сразу не оказала, контуженному звуковой волной Димону, первой помощи, Сидор отвёл последнего к кухонному костру и уложил несчастного на охапку лапника, специально им заготовленного для того, чтобы можно было полежать после обеда.

Вернувшись к довольной компании, до сих пор никак не угомонившейся, Сидор, рассерженный дурацким весельем незамедлительно выложил весёлой публике своё мнение, на сей счёт. Не вникая в детали, он посоветовал Мане поменьше веселиться, а медведю думать, хотя бы немного, когда пасть разевает, и соизмерять свои голосовые связки и человеческие уши.

Самое любопытное здесь оказалось то, что этот инцидент сразу помирил обоих медведей и дальше они уже вместе, что называется бок о бок, корчевали всё, на что им только указывали. Димон, правда, к мишкам больше не подходил. Обиделся.

Следующая неделя прошла спокойно, в размеренном ритме между работой на заготовке икры и корчёвкой пней. Маша, довольная жизнью, сияла. Её подопечная тоже ходила довольная. Бока её, до того какие-то облезлые, со свалявшейся после голодной зимы шерстью, теперь округлились, а шерсть лоснилась, как начищенная ваксой, отблёскивая на солнце.

Установившаяся идиллия кончилась опять по вине неугомонной медведицы. К ней заявилась конкурентка. И началось. Сначала, они ходили кругами друг против друга, просто переругивались. Потом, видимо, Катеньке нашей это надоело, и она перешла к активной фазе. И начала она, не много не мало, с корчёвки пней. Что ей в голову стукнуло, один Бог ведает, но, видимо, устав просто ходить по кругу и орать, она решила использовать приобретённый опыт корчёвки и утвердить своё физическое превосходство перед соперницей. И в один прекрасный момент, взяла и разом выворотила из земли здоровенный пенёк, победно рявкнув на соперницу. Однако та, на удивление, не осталась в долгу, и, правда, поднатужившись, тоже выворотила немаленький пень. Обиженная таким оборотом Катенька, не придумала ничего лучше, как взяла и выворотила второй пень. И пошло. Одна тащит один пень, а вторая следом за ней, тащит другой. Вытащат и сидят, орут друг на друга. Два дня так они орали, и пни тягали, пока, наконец-то, виновник конфликта не вмешался. Видать его заело, что бабы пни тягают, а он как бы в стороне и ни причём. И этот ловелас в медвежьей шкуре не придумал ничего лучше, как тоже показать свою силушку, и включился в соревнование по корчёвке пней. Что тут началось. Медведицы орут, и пни из земли прут. Мишка орёт, и пни из земли прёт. Шум, гам, ор. Не выдержав накала страстей, Сидор с Димоном смотались на рыбную ловлю, в тишину и покой, и готовы были работать задаром, лишь бы не видеть любовных мук сбрендившей троицы медведей, изо дня в день устраивающих соревнования по корчёвке пней. Но не тут то было. Активная работа на свежем воздухе разбудила Катенькин аппетит, и ей теперь, томимой любовной мукой и активной физической работой, уже не хватало одной подводы рыбы в день на пропитание. Тем более что соперница её, не спрашивая ничьего разрешения, тоже пристроилась к халявной кормушке и активно поедала Катенькин провиант, сидя по другую сторону привезённой телеги с рыбой. Наша Катенька, борющаяся за звание Ударницы Корчёвного Производства, всем на удивление, не обращала на это безобразие совершенно никакого внимания, допустив к столу свою соперницу. Мужикам пришлось поднапрячься и вытребовать у бригадира разрешения ещё на одну ездку с телегой рыбы, мотивируя это тем, что большой отход в производстве копчёностей. Мол не хватает умения коптить, много пропадает. Посмеявшись над умельцами, бригадир дал своё согласие, и теперь у ребят ещё больше сократилось время для сна. Им приходилось постоянно мотаться между берегом реки и участком вырубки, постоянно подгоняя лошадь, стараясь побыстрее доставить рыбу к изголодавшимся медведицам, пожирающим это добро в неимоверных количествах. О всяком копчении пришлось забыть. Не было ни времени, ни сил. Они теперь только тупо кидали рыбу с земли, на воз, и с воза на землю, стараясь поскорее освободить транспорт для следующей ездки.