Зорин уверенно поднимался по тихим, ласковым улочкам — все ближе к огромному, буйно поросшему холму. Вот он уже и наверху. Вот, подчиняясь чьей-то воле, свернул влево, на боковую дорожку, и та вывела его к крутому обрыву. Перед самым обрывом, в двух шагах от старого, доживающего свой век вяза, выросла из земли стройная каменная стела. Черный обелиск, устремленный ввысь. Ровная полированная поверхность, темная гладь. Лишь на самом верху, ближе к небу, — несколько ровных белых букв. То ли слишком они высоко, то ли слезятся глаза от нарастающего ветра, но прочесть начертанное слово не удается. Хотя Зорин знает, что прочесть его совершенно необходимо, что слово это — очень важное, и в нем, может быть, заключен потаенный смысл всей его, Зоринской, жизни.

Зорин никогда не был склонен к мистике, не трепетал перед непознанным. Почему же сейчас все сильней и все тревожней стучит сердце? Почему из смутных омутов души поднимается жгучее ожидание чего-то главного, о чем мечталось в детстве, а может, еще раньше: в других, прежних жизнях?

В этот миг твердыня холма под Зоринскими ногами возмущенно вздрагивает и резко опадает куда-то в сторону и вниз. А мрачная, цвета ночи скрижаль многотонно обрушивается на Зорина.

«Землетрясение. И какое мощное! Таких не бывает…» — еще успевает пронестись в голове.

Пробудившись в поту, с жалобно трепыхающимся пульсом, Зорин еще минут пять приходил в себя. Медленно, по миллиметру он выбирался из-под спуда тяжкого сна — словно из-под громады рухнувшей стелы.

Полгода один и тот же сон повторялся из ночи в ночь и с непонятным упорством уводил Зорина по цветущим солнечным улочкам к исполинскому черному камню на краю обрыва.

Откуда взялось все это? Его мало волновали глобальные тайны бытия. Гораздо больше терзало его собственное бытие — бытие крепкого технаря, двадцать лет оттрубившего в мощной оборонной фирме. Фирма именовалась Центральным конструкторским бюро «Аметист» и некогда победно выдавала на-гора новые типы боевых подводных кораблей, а ныне пускала пузыри и пыталась ваять то океанские яхты для «новых русских», то стиральные машины, то черт те что еще.

И вместе с ней пускал пузыри Денис Зорин — опытный инженер-конструктор, который все больше походил на бомжа. Поношенные брючата, пиджак-долгожитель с аккуратными кожаными нашлепками на локтях… Нашлепки, впрочем, тоже уже лоснились и сверкали, как стальные налокотники у средневекового рыцаря.

Обе дамы сердца этого скорбного рыцаря ощущали себя столь же бесприютно. Жена Лиля больше года сидела без работы. Да и здоровьишко Лилино стало крепко сдавать, дом напрочь пропитался назойливыми запахами многочисленных лекарств. Дочь Алена заканчивала школу, а дальше — сплошной туман. Мечтала в Финансово-экономический, но шансы поступить на бесплатное обучение были более чем призрачны. Об учебе же на коммерческом отделении не могло быть и речи: от тамошних расценок у папы пупок развяжется.

Словом, все было обыденно, мерзко и беспросветно. И тут…

И тут в его жизнь ворвалась какая-то несусветная чертовщина. Сперва тот навязчивый ночной кошмар, раздавливающий его из ночи в ночь, словно бы насылаемый кем-то свыше. А теперь вот еще и этот сюрприз из почтового ящика!

…Нынешнее утро поначалу ничем не отличалось от череды прочих. Ровно в семь Зорин уже переминался подле плиты, варганя себе ненавистный геркулес. Потом в кухню, протирая заспанные очи, вплыла Алена — живое напоминание, что через пару месяцев — вручение школьного аттестата и выпускной бал. Но откуда же взять деньги, хотя бы на бальное платье?

Затем тихим привидением заглянула жена Лиля. Эта — уже не напоминание, а прямой укор. При ее дикой астме, помноженной на гипотонию, аритмию и тахикардию, настоящий муж давно бы уже отправил супругу в приличный санаторий. И снова Зорину прямо в лицо гнусно скалился и издевательски подмигивал тот же мерзкий вопросец: где раздобыть проклятые деньги?

Пытаясь малодушно сбежать от тягостных дум, Зорин включил висевшее возле плиты радио. Но сволочной ящик словно бы подслушал его мысли и сочным баритоном загудел: «Кто честной бедности своей стыдится и все прочее…».

В итоге, наскоро проглотив тарелку безвкусного геркулеса, Зорин позорно ретировался. С облегчением захлопнув за собой дверь квартиры и прыгая по лестничным ступенькам, нервно повторял про себя: «Откуда деньжишки? Из банка, вестимо! Откуда деньжишки? Из банка, вестимо…»

На первом этаже притормозил перед ящиком для писем. Отомкнул ключом фанерную дверцу, но вместо бесплатной газеты объявлений или квитанции от Петроэнергосбыта растерянно выгреб из пыльных недр изящный, ослепительно белый конверт. Злобно скривился: «Почтальонша, чмошница, ящик перепутала!»

Но на глянцево-отсвечивающем прямоугольнике горело золотое тиснение: «Господину Зорину Д. В.».

Господином Зорина в его инженерской жизни называли всего единожды. Тогда его вызвали повесткой в районную налоговую инспекцию, и замотанная инспекторша тусклым голосом внушала, что господин Зорин обязан подавать декларацию о доходах, какие бы гроши и сколь бы нерегулярно он ни получал в своем богом забытом ЦКБ. А все — только лишь потому, что кандидат технических наук Зорин тиснул в отраслевом журнале научную статейку, за которую получил вполне смехотворный гонорар!

И вот теперь второе напоминание о том, что он — господин (да еще исполненное золотом по изысканному глянцу), не сулило Зорину совсем уже ничего хорошего. Почему — он и сам не мог себе объяснить. Ибо понимал, что милиция, прокуратура, а равно прочие контролирующие, надзирающие и карающие органы не оформляют свои повестки столь элегантным образом. Рэкетиры же не оформляют их вовсе, отдавая предпочтение исключительно личному общению с клиентом.

Впрочем, в списке клиентов для рэкета Зорин мог бы претендовать лишь на второе от конца место. Ибо на трассе суровой жизненной гонки сумел обойти только тихого бомжа, нашедшего приют в подвале их шестиэтажки и получившего от юных аборигенов кличку «Гундос-паровоз».

Короче, Зорин так и не понял, отчего при виде нежданного почтового отправления у него вдруг пробежал холодок меж лопаток и бешено заколотилось сердце: «Ну вот, началось!» Что началось? Почему началось? Где? И откуда это тревожное предощущение?

Зорин тряхнул тяжко набухшей головой, отгоняя «все эти чмошные хиромантии», и рванул конверт с чувством, с каким, наверное, рвут чеку из последней гранаты в смыкающемся окружении врагов.

Из глянцевого кокона вылупилась изящная открыточка и золотыми буквами оповестила: «Многоуважаемый господин Зорин! Агентство «Утренняя звезда» имеет честь пригласить вас на спектакль-антрепризу «Горе от ума». В антрепризе занята труппа артистов московских театров под управлением народного артиста РФ Олега Меньшикова. Спектакль состоится на сцене Санкт-Петербургского Большого драматического театра имени Г. А. Товстоногова 25 мая сего года. Начало в 19.30».

Тут же оказался и билет: третий ряд в партере. Больше в конверте ничего не было.

Название «Утренняя звезда» не говорило ему ровным счетом ничего. «С неба звездочка упала — прямо к милому в штаны!», — не к месту вспомнилась дурацкая частушка. Кому же столь приспичило, чтобы он, Денис Зорин, всенепременно посетил спектакль-антрепризу, припал истосковавшейся душой к бессмертному творению классика? Откуда таинственным меценатам вообще известен сам факт существования господина Зорина?

Вопросов было много, но Зорин благоразумно решил не забивать ими голову. Членораздельных ответов все равно не было.

На работу многоуважаемый господин Зорин, как всегда, тащился в переполненном, трещавшем по швам троллейбусе. Впрессованный в угол салона, он сквозь замызганное стекло хмуро наблюдал, как, обгоняя их гроб на колесах, мимо пролетали веселые, удачливые «форды», «вольво» и всякие прочие «тойоты». Зорин тупо провожал безнадежным взглядом эти изящно-обтекаемые порождения какой-то инопланетной реальности, люто их ненавидя и еще больше презирая себя.