— Вселенское, мирское, какая разница? — раздраженно спросил Зорин. — Все равно ведь — зло! Согласно закону Авогадро!
Глаза Фабиана Небесного блистали. В них светилось что-то вроде вдохновения:
— Да, мы творим зло! Как, впрочем, и все остальное человечество! Обратите внимание, в нашем великом и могучем языке прекрасно прижились слова «злодеи», «злодейство», а вот понятие «добродейство» не существует, отвергнуто за ненадобностью. Все ступени так называемого развития человечества — это восхождение по лестнице Зла. Когда прото-обезьяна превратилась в человека? Когда взяла в лапу здоровенный сук, чтобы проломить им черепок другой обезьяне! Следующая ступень — человек обтесал каменный наконечник для копья. Следующая — изобрел порох. А дальше — атомный гриб над Хиросимой, водородная бомба и прочий кафешантан. Что и требовалось доказать: человек сделался человеком, совершенствуясь в искусстве убивать.
Фабиан взял в руки изящную пиалу, наполненную светло-желтой жидкостью. Отпил с видимым удовольствием, посмаковал. И вернулся к импровизированной лекции:
— Вы, Денис Викторович, уже не впервые беретесь рассуждать о том, в чем, извините, не сведущи! Зло! Дьявол! Ужас вселенский! Вы произносите «дьявол» и ждете: сейчас из темного угла выскочит некто козлоногий и примется уламывать, чтобы вы ему продали свою бессмертную душу. Ну, далее, понятное дело, контракт, скрепленный кровью, да чтобы серой воняло на весь Васильевский остров! Признавайтесь, так вы это себе представляете?
Зорин уклончиво пожал плечами. А циник Фабиан хладнокровно добивал беспомощного оппонента:
— И что же вы за шишка такая, чтобы Люцифер с вами контракты подписывал? Не жирно ли будет? Нет, любезный, это не с ним и даже не с «Утренней звездой» вы заключили договор, а с самим собой. Или, говоря языком пошлой беллетристики, с собственной совестью.
Тут небесный механик неожиданно предложил:
— А хотите, я вам продемонстрирую подлинный облик Сатаны?
— Что ж, пожалуй, — согласился заинтригованный Зорин.
— Извольте! Вот он, собственной персоной! — С бокового столика Фабиан подхватил зеркало на длинной серебристой ручке и протянул гостю.
Зорин послушно сунулся навстречу зеркальной глади. И, разумеется, не узрел в ней ничего, кроме собственной глуповато вытянувшейся физиономии.
— Вы что же, — оторопел он, — хотите сказать, что дьявол — это я? Спасибо, конечно, но не слишком ли высокое мнение о моей скромной персоне?
Фабиан поднял глаза на гостя:
— Нет, уважаемый центрфорвард: при всем моем к вам почтении, вы — не дьявол. Но дьявол — это и вы тоже. Я сейчас не жонглирую словами! Просто существуют Сатана и Сатана. Один — всемогущий Князь Тьмы, фундаментальное вселенское начало. А другой — маленький такой, микроскопический Сатаненок, который живет в вашей душе. И от вас зависит — задавить ли в себе это славное существо, похоронить под спудом христианской чепухи, или же дать ему вырасти в мощную самостоятельную сущность, которая будет вести вас по жизни. Заметьте: ни грана принуждения! Каждый сам делает свой выбор. Такой вот кафешантан…
Зорин завороженно молчал, поглаживая бокал с недопитым коньяком. А Фабиан утомленно вздохнул:
— Так что это не мы вас выбрали. Это вы, центрфорвард, выбрали нас. И не в тот счастливый момент, когда Администратор предложил вам новую судьбу, а значительно раньше.
— Это когда я накатал про Игоря Анисимова?.. — пробормотал вопросительно Зорин.
— Именно! Когда вы рабскому послушанию предпочли активную борьбу.
От Фабиана он уходил с легким сердцем. Ибо утвердился в главном: он, Денис Зорин, — не подлец и не убийца. Зла наворотил? Так все человечество живет по законам зла! И вообще это — спасительный скальпель хирурга! Согласно закону Авогадро!
Досье
Распечатка переговоров по рации, зафиксированных начальником опергруппы Управления Федеральной службы безопасности по Санкт-Петербургу и Ленинградской области старшим лейтенантом Сохатых.
— Диспетчер? Говорит Начальник участка Пути. Докладываю: поезд Художника злостно нарушает график движения и следует по незапланированному маршруту. Прием.
— Он что, заблудился? Прием.
— Нет, ориентируется вполне грамотно. Видимо, Художник решил без согласования изменить маршрут следования. Может, загнать его состав в тупик? Прием.
— Этот идиот сам себя загнал в тупик! Даю указание: пускай Стрелочник на ближайшем разъезде переведет поезд Художника на Путь к Обрыву. Начальник участка, как поняли? Прием!
— Прошу уточнить. Продолжая следовать по избранному маршруту, поезд Художника может столкнуться с другим составом, или нарушить общий График Движения? Прием.
— Ни в коей мере, это исключено. Прием.
— В таком случае надо ли его к Обрыву? Может быть, пускай себе катит, куда ему хочется? Прием.
— Нет, не пускай! Я как Диспетчер Дороги не намерен допускать, чтобы всякий сам выбирал себе маршрут, вне Всеобщего Графика. Наказать ослушника, и — примерно! Срочно оповестите Стрелочника. Об исполнении доложить незамедлительно! Отбой.
Глава девятнадцатая
Игра в куклы с летальным исходом
«Я знала! Знала, что дерьмовый Скарабей не остановится! Что за первым сволочным заказом последуют второй и третий! — В глазах у Анабеллы стояли слезы. Слезы ярости. — Вот и поимел тебя этот узкоглазый засранец — но самый Галапагос! Как самую заурядную шлюху. И то, что он тебя не лапает за задницу и не тянет в койку, ровным счетом ничего не меняет! За каким диабло ему твое тело? Он — самец утонченный: насилует душу! Уж лучше бы он и впрямь сделал тебя шлюхой!»
Анабелла метала молнии и сходила с ума. Да, ей уже доводилось убивать, и — немало! Но тогда она была бойцом, партизанкой, освободительницей. А теперь этот вонючий генерал превратил ее в наемного убийцу, в уголовную сволочь.
«Убью к диабло! Его, а потом — себя!»
И через пару секунд — «Нет, не убью! Скарабей слов на ветер не бросает: если я его прикончу, Зорину тоже не жить!»
Она намертво застряла в сволочном Скарабеевом капкане. Что ж, тогда остается одно — покорно исполнять приказы товарища генерал-лейтенанта, Намжила Банзаровича Скарабея, ее шефа, хана, рабовладельца, мерзопакостной и вонючей игуаны. Ладно, приступаем к исполнению! Где там фото следующего «клиента»?..
Но тут вышла закавыка. У нового приговоренного оказалось неожиданно мощное защитное поле. То ли свое собственное, то ли на него работали очень сильные экстрасенсы. В общем, Анабеллины флюиды смерти не сумели пробить эту броню. Но мексиканскую ведьму уже ничто не могло остановить:
— Что ж, тряхнем стариной, попробуем старую добрую технику вуду!
Еще два дня приготовлений — и вот она, отключив телефон и дверной звонок, задернула оконную штору, набросила на стол траурную парчу и по углам запалила четыре погребальные свечи.
Сперва, не спуская цепко прищуренных глаз с фотографии своей жертвы, она мяла в руках серый кусок воска, шептала над ним туманные слова. Но вот уже воск насытился теплотой ее сильных пальцев и магическим огнем заклятий. И женщина начала лепить из него фигурку, которую ей предстояло убить на двух планах бытия.
Со стороны Анабелла казалась сгустком наползающей тьмы, живым порождением траурной парчи, жрицей Царства Теней с застывшим, безжалостно-отрешенным лицом. Постепенно она стала раскачиваться, отдаваясь зазвучавшим в ней ритмам. Испанские слова срывались с губ резче и яростней, каплями яда падая на крохотную куклу. Глаза Анабеллы полыхали черным ведьминым огнем.
Она раскачивалась все сильнее, и с далекого, поросшего слоновыми пальмами берега до нее долетал завораживающий голос асо — шаманской погремушки, испещренной магическими узорами из искусственного жемчуга и змеиных позвонков. Еще две минуты — и женщина уже не слышала колдовской музыки асо. Потому что она уже сама сделалась этой музыкой. Она умирала в неистовых ритмах волшебной погремушки, она протаскивала их сквозь пламя преисподней и обрушивала на тщедушную куколку, корчившуюся в горячих ладонях.