— Все сделаем, — пообещал Джон. — И подключим, и договоримся, и натренируем… Сам все сделаешь. Я тебе, конечно, советом помогу, если надо, но основная работа будет на тебе. Ты теперь парень опытный, справишься, я в тебя верю. Бомбардировку я, так и быть, проведу, а дальше ты сам. Сегодня-завтра будем отдыхать, а послезавтра полетишь в Барнард-Сити. Если на следующий день не станешь генералом, я свои портянки съем.

Джозефу показалось, что он ослышался.

— Генералом? — переспросил он.

— Генералом, — подтвердил Джон. — И звезду геройскую получишь. Чего лыбишься? Великому подвигу великая награда, все нормально.

— Какой, к демонам, подвиг?! — воскликнул Джозеф. — От моего распиздяйства люди погибли! Сколько ты говорил, семьдесят…

— Семьдесят четыре, — уточнил Джон. — И это делает твой подвиг еще более великим. Сам посуди, какой это подвиг, если никто не погиб? Ерунда это, а не подвиг, это как взбунтовавшихся рабов вразумить. А у нас совсем другое дело. Не забывай, в столице верят в эльфийское подполье, вам я признался, что все выдумал, а им пока не признавался. Ты тоже не признавайся, все равно никто не поверит, кроме Рейнблада.

— Ерунду ты говоришь, — заявил Джозеф. — Про звезду геройскую, например. У меня уже одна есть, за оборону Идена, ту самую, первую. Две звезды одному человеку не дают.

— Раньше не давали, а теперь будут давать, — возразил Джон. — Подвиг-то беспримерный. Возглавил героический рейд на территорию противника, захватил две сотни боевых дисколетов, вырвал их из поганых рук беложопых агрессоров, которые уже были почти готовы нанести смертельный удар…

— Ты чего несешь?! — возмутился Джозеф. — Какие агрессоры?

— Да ну тебя, непонятливый ты, — махнул рукой Джон. — Не буду я тебе ничего объяснять, пусть Рейнблад тебе объясняет, как все было и почему ты герой. Ну сам подумай головой своей дубовой, как эти летающие тарелки народу преподносить? Не говорить же прямым текстом, что Каэссар вернулся.

Джозеф надолго задумался, затем сказал:

— Ну ты и сволочь.

— Ну вот, дошло, — улыбнулся Джон. — Садись поудобнее и за что-нибудь ухватись, в атмосферу входим, сейчас трясти начнет.

— А теперь настало время воздать героям заслуженные почести! — провозгласил сэр Морис Байтер. — Сэр Пайк, сэр Слайти, прошу вас.

Министры и депутаты радостно зааплодировали, кто-то уже встал, готовясь к овации, но овации не получилось. По Большому Залу Совета Нации разнеслось многоголосое «Ах!» и наступила мертвая тишина.

Когда герои Битвы В Пустошах и Битвы При Дарвине входили в зал, мало кто обратил на них внимание. Поэтому для большинства присутствующих их нынешний облик стал сюрпризом.

Дьякон Герман Пайк ковылял по проходу, одной рукой опираясь на костыль, а другой — на плечо полковника Слайти. Обе ноги дьякона были железными, одна из них не работала, а бестолково волочилась, позвякивая при каждом шаге. А из другой ноги при каждом шаге доносился хруст и скрежет. У Слайти ноги тоже были железными, но более исправными — не хрустели и не скрежетали, а всего лишь посвистывали, а сгибались и разгибались вполне нормально. Еще у Слайти кисти обеих рук тоже были железными, при этом на левой руке не было пальцев, кроме большого, остальные пальцы срезало под корень чем-то острым, наверное, мечом. Лица у обоих героев были опухшие и расцарапанные, выглядели они ужасно. Каждый, кто смотрел на этих людей, понимал с первого взгляда, что высокие слова, которыми только что словоблудил Байтер — не просто слова, а безжалостная реальность. Одно дело слышать ушами: «Семьдесят четыре убитых, тридцать пять раненых», и совсем другое дело — видеть воочию тех, кто вышел из этого ада только лишь благодаря божьей милости. Особенно впечатляли сломанные протезы. Это, значит, им сперва конечности поотрывало, потом вместо них протезы приспособили, и их потом тоже поотрывало. Это какой же ад там творился — непостижимо!

Герои кое-как дохромали до лесенки, ведущей на сцену, и замерли в нерешительности. Но ненадолго — министры повскакивали с почетных мест в первом ряду и пришли на помощь героям, не чинясь и не брезгуя. Даже сам сэр Байтер протянул руку сэру Слайти, но когда тот ухватился за нее железными пальцами, спикер завизжал, отпрыгнул и долго тряс отдавленной кистью в воздухе. Но этого почти никто не заметил, потому что на Байтера не смотрели, смотрели на героев.

Сэр Морис Трисам, задремавший было в своей ложе, очнулся и самостоятельно вспомнил, зачем он здесь и что нужно делать — редчайший случай. Многие потом говорили, что это было хорошее предзнаменование. В общем, встал Самый Дорогой Господин и провозгласил:

— Дьякону Герхарду Пайку даруется геройское звание!

Конечно, дьякона звали не Герхардом, а Германом, но это ничего, вот, помнится, когда сэр Трисам Джейкоба Адамса в рыцари производил, назвал его не Джейкобом, а Рокки, пришлось сэру Адамсу имя менять официально. И вообще, если Самый Дорогой Господин в такой длинной фразе ошибся только один раз — это хороший знак.

— Полковнику Джозефу Слайти быть генералом! — продолжил великий вождь.

Это заявление встретили бурной овацией. Мало того, что хорошую вещь сказал, так еще ни разу не оговорился, какой молодец!

— И героем тоже быть, — добавил Вождь Нации.

— Дык я уже… того… оборона Идена… — смущенно пробормотал Слайти.

— Дважды герой! — воскликнул Байтер. — Беспрецедентный случай в истории отечества! Беспрецедентный героизм…

Его божественность кардинал-первосвященник сэр Герхард Рейнблад незаметно ущипнул спикера за тощую задницу и тем самым оборвал его словоизлияние.

— Спасибо, сэр Морис, — сказал кардинал. — А вам, сэр Герман, и особенно вам, сэр Джозеф — особое спасибо. От лица народа и правительства благодарю вас за мужество и героизм, и выражаю самую искреннюю и сердечную признательность. Низкий вам поклон!

Произнеся эти слова, он встал и (беспрецедентный случай) низко, до земли, поклонился героям. Получилось, правда, не очень зрелищно, потому что стол президиума скрыл от зрителей большую часть этого широкого жеста. Но все равно было круто.

— Я тоже всех благодарю! — закричал сэр Трисам

Он тоже попытался поклониться, но ему прострелило позвоночник радикулитом, и он застыл в позе, которую знаменитый журналист Артур Мамут позже сравнил с позой упоротого козла, чесавшего зад о забор и случайно надевшегося на торчащий дрын. Не в газетной статье сравнил, разумеется, а в частной беседе за косяком. Также Артур говорил, что внезапный приступ радикулита в такой торжественный момент — знак недобрый, и что он как бы предвещает.

По протоколу вручать геройские и генеральские звезды должен был лично Вождь Нации, но сейчас это было невозможно по медицинским причинам. Возникло минутное замешательство, которое решительно прервал сэр Рейнблад — вышел из-за стола президиума, подошел к почетному столу Самого Дорогого Господина, взял с него три коробочки и раздал героям. Позже выяснилось, что он ошибочно выдал генеральские звезды сэру Пайку, а сэру Слайти дал сразу две геройские звезды. Обнаружив эту ошибку, сэр Слайти развеселился и заявил, что быть трижды героем ему нравится, и по этому поводу надо покурить, а еще лучше хлебнуть запрещенного спирта. Тогда сэр Пайк сказал ему, что быть генералом ему нравится еще больше, чем сэру Слайти быть трижды героем, но надо и совесть иметь, потому что иначе получается совсем конкретная профанация и вообще неприлично. Сэр Слайти немного поупирался, затем уступил. Они обменялись коробочками, и инцидент был исчерпан. Широкие народные массы так о нем и не узнали.

Герои в обнимку уковыляли из зала, некоторое время из коридора доносились их радостные возгласы, непристойная брань и дебильный хохот, затем кто-то закрыл дверь, и неподобающие звуки перестали смущать руководство страны. Кардинал Рейнблад вышел на трибуну и заявил следующее: