Войско Долины Радуги — три десятка отлично вооруженных гоблинов под предводительством моего знакомца Цмуба — я встретил на половине пути к городу.

— Я вернул ветвь, Цмуб, — сообщил я, демонстрируя свой трофей.

— Цмуб Чвегрумх, — вежливо, но с достоинством поправил меня гоблин. Он все-таки заслужил прибавку в виде второго слова к своему имени! — Наверное, не обошлось без кровавой битвы?

— Лучше я не буду об этом рассказывать. Крепче будете спать. Может быть, ваш шаман что-то узнает. Но не раньше, чем я отдохну, поем и высплюсь. Мне действительно это необходимо. Тело чувствует усталость…

— Позвольте почтительно проводить вас в город, — заявил Цмуб Чвегрумх.

— Позволяю, — согласился я.

Спустя три четверти оборота неба мы сидели перед костром с пожилым шаманом, вдыхали дым от сгорающих трав, растущих на высокогорных плато, и беседовали о жизни. Жемчужногривый, стоя, похрапывал рядом. Конь уже отошел от действия лавровых листьев, наелся зерна, и ему опять было хорошо. Правда, не исключено, Нга Тха тайком угостил его лавром?

В руках у нас были золотые чаши, в них — самое лучшее вино. Шаман гоблинов после того, как я вернул ветвь, проникся ко мне большим почтением. Впрочем, золото не было такой уж редкостью у гоблинов, а вино они выменивали у сатиров — так я полагаю…

— И было мне видение, — сообщил я гоблину, когда о многом уже было говорено. — Словно бы я — человек, и живу среди таких же, себе подобных.

— Много говорится в легендах о людях, — многозначительно пробормотал шаман, прихлебывая вино.

— И люди в моем сне были странными, — добавил я, ставя чашу на плоский камень, закопченный некогда костром. — Совсем не теми легендарными героями, о которых говорят предания… Меньше в них было злобности, рока и коварства. Но еще меньше — благородства и самоотверженности…

— Легенды говорят и о ярком, всеосвещающем Солнце, которого еще нет, — усмехнулся гоблин. — Ты веришь, что Солнце когда-то появится на нашем небе и затмит звезды?

С этими словами шаман кинул в костер очередной пучок травы. Пламя вспыхнуло, на миг осветило ближние скалы — но разве могло оно сравниться с ярким и чистым светом звезд?

— Верю, — ответил я шаману. — Правда, в голове не укладывается, как что-то может затмить звезды… Будь этот светильник даже в тысячу раз ярче любой звезды. Но Солнце взойдет. В это мы верим, на том стоим, этого ждем.

— Раз солнце взойдет, то и люди появятся… Наши легенды говорят, что они пойдут от эльфов и хоббитов…

Я не выдержал и рассмеялся глубокомысленому тону Нга Тха.

— Такую несуразицу могли придумать только вы! Хотя, кто знает, кто знает… По характеру людей из моего сна, можно предположить и такое…

— Может, твой сон и не был сном, — задумчиво ответил шаман. — Может, ты просто увидел себя — другого. Того, кем ты будешь после разрушения и нового сотворения мира. Ведь сознающее себя существо не может исчезнуть бесследно — даже если вселенная рушится. А может, в другом мире дела обстоят так, как виделось тебе… Кстати, там было Солнце?

— Солнце? — переспросил я. — Не знаю… Я не смотрел в небо и не видел ни звезд, ни Солнца… Мне было не до того… Это может показаться диким, но я совсем забыл о звездах! Но если я чего-то не видел — это ведь не значит, что его не было?

— Да, не значит. Поворот мира — и ты будешь совсем не тем, кем являешься сейчас…

— Поворот?

— Ну да. Если ты смотришь на камень под одним углом, то видишь одну его грань… Если повернешь — увидишь совсем другую.

— Да, пожалуй, — согласился я.

А сам задумался о своем. Вряд ли гоблин изучал кристаллы так, как это принято у нас, знатоков камня. Любой кристалл составляет кристаллическая решетка. Упорядоченные ряды атомов. Разная симметрия, различное чередование атомов образуют разные сингонии. Небольшое смещение кристаллической решетки, ее поворот — и камень уже другой. Вроде бы, все на месте, все такое же. Но графит стал алмазом, прозрачный драгоценный камень превратился в темный булыжник.

Мы не слишком задумываемся о жизни в других мирах. Хотя их, несомненно, множество. Нам бы постичь все тайны своего мира…

— И мы можем выбирать, в каком мире жить?

— Без всякого сомнения, — уверенно ответил гоблин. — Но разве ты променяешь на что-то свою бесконечную жизнь в красоте и гармонии? Медовый поток напоенных светом звезд веков?

— Не знаю, — неожиданно для себя ответил я. — Может быть, лучше триста лет питаться нектаром, чем тридцать тысяч лет — гнилой корой… Эльфы, конечно, могут обойтись вообще без еды… Нам противно убийство живых существ. Но в последние столетия меня терзает непокой. Я хочу чего-то… Хочу, чтобы жизнь была ярче. Потому что ничто не ново под этими звездами.

— Да, — пробормотал гоблин, подбрасывая в костер очередной пучок ароматной травы. — Вы, эльфы, бессмертны… Что для тебя это тело? Не больше, чем инструмент. Ты можешь пользоваться им, можешь ходить без покровов… Тебе ничто не грозит. Ни разлука с близкими, такими же, как ты сам, ни расставание с этим миром… Только когда мир будет разрушен, ты изменишься… Не это ли тебя страшит?

— Нет. Меня ничего не страшит.

Я поднял с камня золотую чашу, в гладко скругленном желтом боку которой отражался костер, и Нга Тха, и скалы за его спиной. Отражались искаженными и изломанными.

— Но ведь и люди будут жить вечно! — воскликнул шаман. — Они будут сильны и скоры… Правда, уходя из мира, они будут уходить навсегда. Туда, откуда не придет вести. Не в этом ли будут заключены корни их гордости и могущества?

— Навсегда — слово для высшего существа, — заметил я.

— Да. И не в этом ли секрет тех, кто придет? Ты можешь прожить долгую и славную жизнь, совершить многое, изменить мир… Но ярка ли твоя жизнь? Что может быть ярче, чем короткая вспышка падающей звезды в непроглядном мраке ночи?

— Дело в сроках?

— В ответственности, — ответил шаман. — В праве сделать только одну попытку. Принять только одно решение…

— Это грустно. И величественно. Я хотел бы попробовать быть человеком. Когда-нибудь. Когда люди придут.

— Человеком нельзя побыть когда-нибудь, — покачал головой шаман, допивая вино. — Если есть путь к отступлению — ты так и останешься эльфом. Люди идут только вперед. И до конца.

— Много ты знаешь.

— Много, — многозначительно кивнул Нга Тха. — Не только тебе снятся сны… Тебе привиделось, что ты был человеком. А мне кажется, что когда-то я был Дипломатором.

Край неба над горами вдруг вспыхнул нестерпимым оранжевым светом.

— Пожар? — предположил я.

— День пришел. Солнце всходит, — ответил шаман. — Теперь мир будет отдан людям.

Глава 5

Погружение

7 мая, 11.45.

Маша с Николенькой на руках стояла на набережной, не сводя глаз со «Сварога», пока мы выходили из бухты. Народу на прощание с нашим ракетным крейсером пришло не так много — человек сто. Город давно не подвергался воздушным нападениям противника, но атаки террористов становятся все чаще, и люди боялись собираться большими группами. Даже сто человек — очень много.

Маша махала вслед крейсеру платком, опустив Николеньку на землю. Он тоже махал. Другие офицеры, кажется, даже немного мне завидовали. Многих пришли проводить жены, но платок догадалась взять только Маша. Вот ведь как — платков давно не носят, на берег можно позвонить по сотовому телефону, а традиция провожать моряков, держа в руках яркую тряпицу, которую видно и за милю, осталась…

На прощание жена подарила мне диктофон. Как сказано в инструкции, сегнетоэлектрический. Из курса радиофизики знаю кое-что о сегнетоэлектричестве. Сонар на нашей подводной лодке, кажется, использует сегнетоэлектрические свойства кристаллов титаната бария. Но что еще за сегнетоэлектрический диктофон? Скорее всего, назван так для красоты. Очередная «удачная» находка «Крафта и сыновей». У них недавно и телевизоры появились «Биполярные». Ни один грамотный человек не может получить внятного объяснения, что это значит. Выходит, есть и монополярные? Или многополярные? А вот простой народ теперь жаждет покупать только «биполярные» телевизоры. И никаких других. От «биполярных» и герань на окне ряснее цветет…