В руке у Кожина словно сам собой появился револьвер — наверное, американский — слишком уж большой.

— Не в том дело, я тебя спас, или ты меня. Ты же офицером был! Мы же с тобой чарку вместе поднимали!

— Был, да весь вышел, — мрачно вздохнул Виктор. — Жизнь такая. Мне детей кормить надо. Ты уж прости, Латышев. А не простишь — и не надо. Не нужно мне твое прощение. Отдай алмаз — Ольга слышала, как ты брату говорил, что он у тебя. И себя от мук избавишь, и нас от трудов.

Такого поворота событий я не ожидал. Пусть громила, имени которого я так и не узнал, грозил бы мне, даже мучил — его можно понять. Я для него — как кукла. Неизвестный без родных и привязанностей. Помеха на дороге. Коварная Ольга — что с нее возьмешь? Но человек, с которым ты был знаком, с которым прожил несколько самых трудных часов в своей жизни… Которому передачи в госпиталь носил, судьбой которого интересовался, в молитве поминал… И угрожает он мне не из страха, не по крайней необходимости — только потому, что могу его карьере помешать. А что такое карьера? Кусок колбасы вместо куска хлеба? Один автомобиль вместо другого?

Кожин поступил глупо, решив сыну знаменитого Латышева показаться, не отказав себе в удовольствии на него посмотреть. И ведь наверняка ничего плохого не задумывал. Ведь отпустили же они Дмитрия, еще и в больницу отвезли. Действительно, ну как потом найти одного из трехсот миллионов россиян? По одной внешности? А если кто что и заподозрит — свидетелей ведь нет…

Но со мной дело обстояло сложнее. Я Кожина хорошо знал. И, стало быть, вернись я к отцу, в безопасности он чувствовать себя не мог. Хоть и без свидетелей, я был уверен в своей правоте. И доказательства его участия в этом деле мог найти.

Все было ясно. По брошенной в запале фразе я понял — из списка живых Виктор меня уже исключил. Только для того, чтобы проверить его еще раз, может быть, дать последний шанс, спросил:

— Может, закроете меня в какой-то яме на месяц? Или за границу вывезете? Убивать-то зачем?

— Да кто же вас убивать будет? — спросила Ольга. — Вы алмаз отдайте — и ступайте на все четыре стороны!

Но Виктор зыркнул на нее злым взглядом, коротко бросил:

— Любого бы обманул, Никита, а тебя не буду. Не жилец ты. Поэтому отдай бриллиант.

И Ольга, и громила уставились на своего босса с удивлением. Чего это ему пришло в голову откровенничать? Хочешь убить — убей. Но когда дело сделано будет.

— Ну да, ну да! — заорал Виктор. — Правду говорю! Не вру! Всегда этот святоша меня раздражал! Не смылся потихоньку, когда наш грузовик подбили, не уполз по канаве этой вонючей — меня тащил. Смотрел, кого бы еще из огня выудить. Да только всех картечью посекло! Булки мне белые в госпиталь таскал — я таких прежде и не пробовал никогда, семья бедно жила… Сразу я понял — не из простых он. Простой бы кусок сала принес. И на войну черти понесли. А зачем? Ведь сразу ясно, богатенький, сытенький… Вот я и хочу посмотреть — купит он себе легкую смерть, или нет? Жизнь легкая, деньги, богатство — это все ладно. Это все у него было. А вот смерть — это серьезно!

Ольга вздрогнула. Потом усмехнулась. Похоже, ей тоже стало интересно. Верзила смотрел равнодушно — только достал из-под полы пиджака пистолет.

— Да ты не бойся, Рустам! — заорал опять Виктор. — Он и мухи не обидит. Драться не умеет, стрелять — тоже. Потому, наверное, меня с собой и взял. Тоже ведь не железный, хоть и святоша! А в паре с ним мы отлично смотрелись. Прекрасная боевая единица — как жаба со скорпионом! Он не умеет жалить, я не умею плавать. А вместе — почти миноносец! Ноги у меня пробиты были. Даже ползти не мог…

Я сделал шаг назад, к глухой стене. Посмотрел Кожину в глаза.

— Помнишь про ноги, стало быть? Да, смерть — это серьезно… Только со смертью все не кончается… Ты об этом не забыл?

— Не помню, не знаю, и знать не хочу! — закричал бывший лейтенант. — Слышал уже. От тех душманов, что себя вместе с нашими ребятами взрывали… От учителей их, которых мы живьем на кострах поджаривали. Не все веру-то сохранили… Не все!

— Но большинство — сохранили, — заметил я.

— Ты-то откуда знаешь? — взбеленился Виктор. — Ты же поп! Они враги твои!

— Нет, мои враги — люди злые. Независимо от того, во что они верят. А сильнее всего — любовь.

— Вяжи его, Рустам! — приказал Виктор. — Сейчас посмотрим, какой он герой!

Громила двинулся ко мне. Я вздрогнул. С одной стороны, отец Никита — то есть я, конечно — уже лет пять не занимался физическими упражнениями, за исключением поясных поклонов, не учился стрелять, дрался последний раз в третьем классе гимназии, да и то, был бит. С другой — я чувствовал в себе силы. Такие силы, о которых ни Виктор Кожин, ни его подельники не имели ни малейшего представления. Из глубин моей памяти всплывали занятия рукопашным боем в кадетской школе и мореходной академии, бои на ринге, в которых участвовал Кит, стычки с тварями древними и ужасными, лицом к лицу, когда в руке только копье или меч…

Но не в том было дело, могу одолеть я Рустама, или нет, лучше ли я стреляю, чем Виктор… Имею ли я право их убивать? Не должен ли показать на своем примере, что вера — выше насилия, что правда — выше боли, что любовь — выше смерти? Но почему я должен любить негодяя Кожина больше, чем своего отца? Почему обязан сохранять ему жизнь, когда это будет стоить жизни мне, благополучия и спокойной старости — моему отцу?

Рустам, убаюканный словами Виктора, спрятал пистолет и выхватил из потайных ножен кинжал. Ольга открыла сумочку, быстро вытащила сигарету, нервно прикурила. Виктор помахивал своим револьвером.

Я сделал шаг в сторону и шаг навстречу Рустаму. Тот даже не успел сообразить, что происходит, когда я резко сместился вперед и вывернул ему руку. Нож упал на пол.

Виктор вскрикнул:

— Обманул меня, гад!

Поднял пистолет, собираясь стрелять по ногам. Я довернул Рустама, оказался за его спиной. Пуля из огромного револьвера раздробила великану ногу, но не задела меня. А я уже катился по полу, схватив упавший кинжал.

— Дверь, Оля! — вновь закричал Виктор.

Сигарета тусклой звездой упала на пол. В сумочке у девушки была не только косметика. Она выхватила оттуда маленький пистолет. Я даже узнал марку — «Беретта». Такой пистолет лежал в сейфе отца, когда я учился в гимназии.

Виктор продолжал целить мне по ногам. Попадание из такого пистолета — и останешься инвалидом на всю жизнь. Огромная пуля дробит кости. Да и о сопротивлении речи уже не будет.

Перехватив нож, я метнул его в Виктора. Так, как умели делать это только лесные жители, предугадывая и каждый поворот ножа, и каждое движение противника. Здесь не нужна была сила. Требовалась только точность. И хороший клинок.

Пуля из револьвера прошла в паре сантиметров от моей ноги, а нож вонзился точно в глаз Кожина. Все-таки он, а не я прожил на свете шесть лишних лет…

Кожин умер сразу. Тело упало на пол с глухим стуком. Револьвер наделал куда больше шума.

Ольга уже держала меня на мушке. Почему-то не стреляла. Надеялась все-таки выбить из меня сведения об алмазе? Не понимала, что связалась не с тем человеком и не в то время?

— Сдавайся, — предложил я ей. — Отпущу. Даже в полицию сдавать не стану…

— Да ты в своем уме, поп? — скривила рот девушка. — Завалил Виктора, думаешь, выиграл? Я сейчас Вадима позову, и мы из тебя всю информацию выбьем. А что с Рустамом ты справился — он всегда увальнем был. Слишком силен. Никого не боялся.

Рустам хрипел на полу. Полагаю, ему было очень больно.

— Ты себя не успокаивай. Брось пистолет по-хорошему.

— Лицом к стене! Руки за голову! — приказал девушка.

Сейчас! Не для того я все это начинал, красавица. Нечего рассуждать, кто прав, кто виноват. Кровь пролилась. И теперь смертью больше, смертью меньше — значения не имеет. А избивать до бесчувствия моего брата? Ломать ему ногу, ребра? Я цивилизованный человек, но и для меня родственники много значат! Помню, как Димка бегал по дому в одной распашонке, толстенький, кудрявый, шаловливый мальчик. Помню, как он хохотал, когда мы с ним играли, какие милые ямочки появлялись у него на щечках… И вы ему кости ломаете? Из-за какого-то бриллианта?