— Шуль! Царица Суламита!.. Ну что ты все читаешь? Что делать будем, давай решать!

— Сходи посуду помой, — буркнула Аня. Саргон не тронулся с места.

— Шуль, а Шуль? А если по кризе?

— Что?..

— Ну, типа мы не понимали, что делаем. Типа мы на голову больные?

Аня подняла голову от бумаг и глянула через стол.

— Ага. Даже притворяться не придется. Саргончик, сходи помой посудку! Пожалуйста. Или помолчи хотя бы.

— Слушай, хватит уже! Я серьезно!

— А если серьезно, мне не нужен такой финал карьеры, не знаю как тебе. Думай дальше. Только молча, молча...

Молчал Саргон недолго.

— Шуль, а если... эмоциональные мотивы?

— Что еще?

— Ты не знаешь, что такое эмоциональные мотивы? Мы были вне себя, потому что он нас довел! Издевался и мучил!

— И не приходя в себя, написали программу, подобрали тучу текстов, раздобыли клетку... хе-хе-хе. И все это в состоянии аффекта. Саргоша, ты гений.

— Что ты из меня идиота делаешь? Не в состоянии аффекта, а... ну, должно быть понятие. Он над нами издевался, систематически унижал наши личности, вот мы и...

— Так и скажешь на суде?

— А что?

— Да ничего. Но я бы предпочла до суда не доводить. Хотя эмоциональные мотивы — это правильно. Эт-то оч-чень правильно, я подумаю, спасибо...

Аня взялась за сапфировый кулон на шее. Повертела, выдернула одну из флешек и вставила в разъем на краю стола. Хозяин компа немедленно встрепенулся:

— Антивирусом проверь, суют тут всякое!

Аня ничего не ответила, но что-то в осторожных движениях ее рук привлекло внимание Саргона, а может быть, он просто соскучился страдать. Он встал и попытался прочесть имена файлов вверх ногами...

— Ауч-ч! А это у нас что? — ткнул пальцем в угол документа, вычертил вопросительный знак, пытаясь повернуть окно.

— Не лезь! — Аня шлепнула его по руке.

— Да ладно, ну покажи, ну по...

— Не лезь, говорю!

— Ты царица. — Саргон снова сел, потирая бородатую щеку, изобразил почтительный поклон. — А в морду-то сразу за что?

— Чтоб не лез.

Девушка схлопнула папку и потерла глаза, размазывая краску. Согнулась, уронила голову на руки.

— Шиз инсэйн, — Саргон сокрушенно покачал головой. Интонация почти удалась, но улыбочка была бледной тенью былого.

— Анька. Ты не думай, я все на себя возьму.

— Сам ты шиз, — сказала Аня ласково. И добавила.

— Ты бы, что ли, принял цивильный вид. А то смотреть больно. У тебя тушь потекла.

* * *

— Володя, наконец-то. Мы уж решили, ты там и спать будешь. Давай шапку, снегом не тряси на пол… А тут у тебя что?

— Халтурку на дом принес.

— Какую еще халтурку?

— Анекдот забыла? Приходит палач домой, несет мешок, а в мешке что-то шевелится...

— Ну тебя! — засмеялась жена. — Крысы или мыши?

— Крыса.

— Хорошо. Только не упусти. Если она мне в ноги бросится, я тут же умру, имей в виду!

— Понял.

— Володя, что-то случилось?

— Да нет, все… — соврать «как всегда» язык не повернулся. — Студенты... Потом расскажу. Пожрать дашь?

— Поесть дам, — привычно поправила Маша. – Раздевайся. В столовую придешь или тебе принести?

— Приду.

После ужина он взял «для крыски» морковку и хлеб, а между кусками хлеба спрятал утаенный кружок колбасы. Лад принялся за еду, а Владимир Данилович стал смотреть в камин. Камин в кабинете был бутафорский, электрический. Не из-за нехватки денег, разумеется — на свое жалованье и гранты профессор еще и не такие архитектурные излишества мог себе позволить, — а из-за нехватки времени. Ну кто бы этот камин топил? У Маши и так забот хватает, а сам хозяин кабинета обычно попадает домой к вечеру и до предела измотанный. Другой камин, в холле, по выходным разжигали, чтобы порадовать внуков, а также детей, когда те приезжали навестить старых и малых.

Трое внуков практически постоянно жили с дедом и бабушкой. Сын Викторовых, отец Данилки и Наташи, несколько лет назад развелся с их мамой (которая на детей не претендовала) и вел, как в старину говорили, рассеянный образ жизни. Родителей, дочку с сыном и племянника он любил, но, будучи человеком творческим, не выносил семейной атмосферы, совместных ужинов и утренних очередей в ванную комнату. Дочь с зятем, родители Дениски, второй год работали в Америке. Сейчас малые спали в своих комнатках наверху (если только не секретничали и не смотрели видео под одеялами). И в любом случае, вход в дедушкин кабинет малым был строго воспрещен. Теперь Владимир Данилович по-новому оценил мудрость этой традиции.

— Мне лучше оставаться здесь? — спросил Лад, проглотив кусок. — В контейнере?

— Пожалуй, да, — медленно сказал Владимир Данилович.

Ну, допустим, сегодня сделаем так, но долго ли я смогу его прятать? Еду ему таскать, задвигать контейнер на шкаф, когда Маша прибирается... А засвечусь — как буду оправдываться?.. Он понял, что ему хочется обо всем рассказать жене. Так же сильно хочется, как давеча не хотелось звонить на кафедру и Анохину. И похоже, интуиция на сей раз находилась в гармонии с логикой.

— Нет, — уверенно закончил он. – Сейчас я вас с женой познакомлю.

— Но...

— Не волнуйтесь, все будет хорошо. Подождите минутку.

Он вышел в коридор и постучался в спальню:

— Маша, не спишь? Зайди ко мне, помощь нужна.

...Воистину род человеческий изведут под корень магические числа «90-60-90». С тех пор как женщины забрали себе в головы, что этими числами означен верхний предел полноты, за которым начинается страшное уродство, одиночество и мужское невнимание, они обрекли цивилизацию на медленную смерть. Стараются, худеют, а толку-то?! Сзади глянешь на иную — вот-вот в поясе переломится, девочка-студентка, а зайдешь спереди — ой нет, бабушка студентки, если не прабабушка... Не то Мария Алексеевна, супруга профессора Викторова. Сзади ее никто не примет за юную барышню, зато веселое круглое лицо — совершенно такое же, как тридцать лет назад. По крайней мере, Владимир Данилович особых перемен не видел. И ходила она легко и тихо. Свои шаги он слышал, ее — нет.

— Ты угадала насчет неприятностей.

— А я всегда угадываю, — улыбнулась она. — Что-то серьезное?

— Как сказать... И да, и нет. Я хочу тебе кое-что показать. Только спокойно, не пугайся, хорошо?

Последнее он добавил второпях, уже на пороге кабинета, ища глазами Лада, — тот, видно, спрятался за контейнер. Только сейчас Владимир Данилович сообразил, что на взгляд небиолога зигонт — существо, мягко говоря, жутковатое. Большая голова, легкая диспропорция черт, длинный затылок при маленькой лицевой части, наконец, присутствие мимических морщин и отсутствие возрастных — специалисту все это понятно, а неспециалист бессознательно фиксирует одно: отклонение от нормы. И видит, следовательно, что-то вроде крохотного дауна. Маленький гадкий уродец…

— Здравствуйте, — сказал Лад, церемонно наклонив голову. Маша ахнула, но тут же закрыла рот рукой и сняла очки, чтобы вглядеться повнимательней.

— Ой... Он же на тебя похож!?

— Вот в этом и проблема.

— Как ты, только маленький... Так это же домовой! Володька, ты сделал домового?

— Разреши задать два вопроса. — Кажется, сорок лет вместе, а предсказать ее реакцию до сих пор не могу! — Почему ты думаешь, что это сделал я? И, на Божескую милость, почему домовой?

— Не ты, а кто?

— Студенты на практикуме. Шутку пошутили.

— Психологи, да? Паршивцы какие. — Маша говорила серьезно и негодующе, но как-то так это у нее получалось, что у Владимира Даниловича сразу отлегло от сердца.

— Согласен с тобой. Так почему домовой?

— Да нет, — Маша смутилась, — это ерунда…

— А все же?

— Я в энциклопедии вычитала... Ой, а ничего, что мы при нем...

— Я все понимаю. Ну, почти все, — заявил Лад, — и с интересом слушаю.