До райвоенкомата мне недалеко — менее километра. Хотя он уже и не райвоенкомат, а филиал ясненского или вообще сборный пункт? Да какая сейчас разница!
Улица в этот час полнее обычного. И не только из-за высокого солнца. Если еще вчера по ней шли на работу чиновники, школьники в школы да мамаши с детьми в детсады, то теперь почти каждый второй был в форме и с чемоданчиками. Лейтенанты, прапорщики, полковники, старшины давно расформированного 412-го истребительного авиаполка с женами и детьми шли в одном со мной направлении. Этот поток принимал в себя ручейки одетой в гражданку и камуфляж молодежи и, изгибаясь вслед за родной мне улицей имени Полины Осипенко, вливался в уже шумящее у военкомата многонациональное море призывников и добровольцев, их жен, подруг и матерей…
Идя рядом со мной, жена как-то подобралась, прониклась. И у военкомата никак не хотела оставлять меня, обнимала и порывалась заплакать… Пришлось чуть ли не приказать ей идти на работу, ведь на ней школа и многие стоящие здесь отправили на ее ответственность своих детей…
— И не оглядывайся, родная! Будь уверена — свидимся.
— Обещаешь?
— Да, любимая.
Мы поцеловались, и я проводил ее взглядом, насколько это можно было в такой толпе. Если б я только мог быть уверен в том, что только что пообещал! Но при любом исходе она справится! И со мной, и без меня!
Дежурный по военкомату поначалу попытался приглашать только получивших повестки. Но наши летчики как старшие по званию потребовали начать с них. Дежурный уступил и пустил в военкомат полковника Чемаева и подполковника Свирцова — старших офицеров бывшего гарнизона. Используя свои габариты, я прорвался к крыльцу и спросил уже уходившего прапорщика:
— Товарищ Тыщенко! Разрешите обратиться.
Иваныч немного остолбенел от такого моего к нему обращения, но выдал на автомате:
— Обращайтесь, Вита…
— Сержант Сергеев. Я приписан к вашему призывному пункту в качестве специалиста на случай развертывания. Жду ваших приказов.
— Пока никаких. Как решим развертывать второй призывной пункт — так и отзвоним. Будь у телефона.
— Слушаюсь.
Петр Иваныч скрылся за дверями военкомата, а я стал медленно выбираться из толпы. Что ж, он прав, я им скорее пока обуза, после передачи моих документов в наш военкомат они не знали, куда меня пристроить, а после того как нашли куда, у них уже не было времени обучить меня согласно новой ВУС.
Продираться пришлось минуты три. Обратно пошел уже мимо райадминистрации. Перед ней стоял не вохровец, а нормальный часовой. Из погранцов. Думал было зайти. Но меня остановил «товарищ в штатском».
— Вы к кому?
— В администрацию!
— К кому конкретно?
— К главе, наверное.
— Он уже не может никого принять.
— Извините.
Я отошел. Ничего не понимаю! Арестовали наших немцев, что ли? А вот одноклассница моя, Ольга Киреева, в райимуществе работает, сейчас спрошу.
— Оля, привет!
— Здравствуй, Виталь! Как ты, как сын?
— Хотел к военкомату идти. Но вызывали в казначейство на усиление. А здесь что? Швиндт куда делся?
— Умер он. Вчера как узнал, что фашисты напали, — так его второй инфаркт и разбил.
— А за него кто? Майер?
— Нет. Он еще вчера вместе с Шубертом в военкомат пошел.
— И?
— Забрали по эмчээсовской линии. Так что и район, и поселок пока без начальства. Ждем, кого военные пришлют.
— Да уж…
— Пора мне. А то дисциплина теперь военная.
— Пока, Оля. Держитесь.
Да. Дела. Подрубило время наших немцев. А как красиво семнадцать дней назад они выборы выиграли! Вот уж действительно: человек предполагает, а судьба располагает!
Что ж пойду пока домом да сыном заниматься, кто знает, когда еще будет у меня такая возможность.
Год выдался жарким. Сначала лето выжимало все соки сорокаградусной жарой, теперь вот октябрь решил посоревноваться с июлем! Пока дошел домой, под пиджаком весь взмок, пришлось принять душ и переодеться. Газа по-прежнему не было. Включив электрочайник, я позвонил «04».
— Алло, газовое хозяйство!
— Да. Слушаем.
— Сергеев позвонил. У нас с утра газа нет.
— У всех нет. Газопроводы остановлены.
— А что случилось?
— Не могу сказать. Аварии какие-то. Не у нас.
— Понятно. Можно бригаду вызвать, мне котел сменить и счетчик.
— Нет. Все заняты. К концу недели позвоните.
Дела… Хотя куда я тороплюсь? За окном опять лето! Дров полон двор! Даже если свет отключат — без горячей пищи не останемся! Оптимист, нах… Так на натуральное хозяйство переходить придется. Хотя это идея. Если уж лето, то можно и огород вскопать, даже картошка еще поспеть успеет.
— Ма, где ключи от гаража?
— Что?
— Ключи от гаража где?
— Откуда я знаю? Я туда хожу? Над трюмо посмотри или в карманах у себя…
— Угу, пасиб, ма.
— Нашел?
— Да, в куртке были.
Целой штыковой лопаты в гараже не нашлось. Современный металл не терпит моей хватки. Держится только саперная — еще советская, память моя армейская. Но ею огород копать не будешь! Найдя в гараже черенок, я насадил на него плоские вилы. И до обеда перепахивал свои свободные сотки. Давно я не работал с таким энтузиазмом. Сын работал рядом. Нет, я не заставил пятилетнего ребенка копать огород! Я его вообще ничего делать не заставлял. Он сам нашел себе дело: собирал сухие, сорванные ветром с деревьев ветки, опавшие и подгнившие уже яблочки. Для него это была игра, и он бегал по желтой подсохшей уже листве, размахивая очередной «саблей», и кидал «гранаты» в обтянутый сеткой каркас огуречной грядки овощника. На втором часу тренировок в меткости ему удалось-таки направить свой фруктовый снаряд через сетку прямо под крыло стоявшей в метре за грядой «Сандеры». Машина ойкнула и залилась нудным воем.
— РОМА! — начал я, поворачиваясь. Но, увидев сына, сам осел. — Хватит, сын, пошли в дом.
Подобрав моего чумазого снайпера, я отнес его к крыльцу, на которое уже вышла испуганная сиреной мама.
— Принимай внука. Я за ключами. А то еще подумают, что воздушный налет.
Шутка явно не получилась. И чтобы успокоить, я приобнял мать, поцеловал в щеку.
— Где ключи?
— В зале, в секретере…
Скинув сапоги, я прошел в зал и прямо оттуда отключил сигнализацию.
— Па, а мама ругаться будет.
— Будет, когда узнает. Но ты же будешь вести себя хорошо?
— Буду!
— И больше в нашу машину кидать ничем не будешь?
— Не буду!
— Ну, тогда мы ей не скажем. Иди — умывайся. Как зайду — будем обедать.
Я снова вышел на двор. Убрал инструмент. Посмотрел результаты меткого броска юного гренадера. Под подкрылком, собственно, ничего и не было видно. Уже повернувшись к дому, я увидел входящую во двор жену.
— Привет. Ты что-то рано.
— Мы после пятого урока всех отпустили. Тебя берут?
— Пока нет.
— Слава богу!
Она прижалась ко мне, пыльному и потному огороднику, и впервые за наши семь супружеских лет первой поцеловала меня. Весь оставшийся день был волшебной восточной сказкой, в которой не хочется думать о быте, о работе, о грохочущей где-то войне.
Капитан воздушно-десантных войск Белоруссии Николай Климанович, окраина Дзержинска (Республика Беларусь)
Начало войны капитан воздушно-десантных войск Белоруссии Николай Климанович встретил так, как и подобает профессиональному военному, без отчаяния «все! мы погибли», но и без щенячьего восторга. Собственно, он понадобился для того дела, к которому он готовился долгие восемь лет, — защищать свою страну…
Конечно, все было. И ночной звонок со срочным вызовом в расположение, и тревожные глаза жены, и суматоха первого дня, когда его батарею «зушек» перебрасывали то в одно, то в другое место. И некоторый шок в момент, когда до него дошли сначала неясные слухи, а потом — официальная информация о том, что, собственно, произошло и с кем ему предстоит воевать.
К вечеру второго дня войны капитана начал слегка угнетать тот факт, что пострелять по реальному врагу ему так и не пришлось. Климанович всегда со всей белорусской серьезностью относился к своим обязанностям, и на учениях его батарея всегда выглядела очень неплохо. Нет, он, конечно, понимал, что «ЗУ-23–2» — оружие, так сказать, прошлого века, и в общей структуре ПВО, куда его временно передали со всеми причитающимися батарее средствами, оно играет роль пистолета на поясе оператора ПТРК. Оружие, так сказать, последнего шанса. Помнил он и про «ноль целых двенадцать сотых» — именно так в документах определялась вероятность поражения огнем батареи самолета противника. Речь, конечно, шла о современных реактивных самолетах, но все же… Как любят шутить зенитчики: «Сбить не собьем, но напугаем до смерти». Понимал он и то, что война — это не пионерская игра «Зарница» и что профессионалу не пристало сожалеть о невозможности погеройствовать. И все же некий червячок постоянно грыз его самолюбие. Потому что Климанович видел в бинокль вражеские машины, видел, как они вспыхивают и падают на землю после попаданий зенитных ракет, но ни один «Мессершмит» или «Юнкерс» так и не дошел до зоны действительного огня его автоматов. Николай гнал от себя эти мальчишеские мысли, стараясь занять и себя, и своих бойцов реальным делом, но все-таки он очень хотел хотя бы раз врезать по немчуре, отомстить за прадеда, пехотного летеху, который сгинул где-то под Гродно в том сорок первом…