С Кристофом, который уже три дня дневал и ночевал в Мельбахе, он договорился встретиться поутру, в половине десятого. Тот позвонил ему вчера после заката и без обиняков заявил:
– Привет, Макс, слышал, ты только из Пекина, – его голос был бодр и полон ребяческого, восторженного задора.
– Да, моя контора выиграла тендер на поставку трансформаторов, теперь осваиваю китайский, – Макс усмехнулся.
Он знал Кристофа долгие годы, в первый раз они встретились еще во время его учебы в Берне. В те далекие времена Кристоф защищал докторскую по истории средних веков, и они проводили немало вечеров в спорах об инквизиции, королях и крестьянских восстаниях. Спустя три года Кристоф получил кафедру в Женеве, и жизнь растащила их по разным окраинам маленький Швейцарии.
– Новые раскопки в Обвальдене, очень многообещающие. Немного неожиданно, тут был оползень, старая церковь… Мы нашли прорву всего интересного…, – он начал что-то рассказывать, но на другом конце провода кто-то тонкоголосый выкрикнул его имя.
– Извини, Макс, меня зовут, приехала новая группа добровольцев. Их нужно проинструктировать. Если хочешь, приезжай завтра сюда, в Мельбах. Я был бы рад увидеть тебя. Расскажешь о своих приключениях в Азии, заодно поможешь нам немножко, – торопясь быстрее закончить, затараторил он.
– Да ты хитрец, Кристоф. Тебе нужны волонтеры или я?
– Мне нужен волонтер в твоем лице. Так на тебя можно рассчитывать?
– Ладно, уговорил, профессор. У меня как раз есть пара дней, и я тебя не видел полтысячи лет.
Кристоф засмеялся:
– Полтысячи?! Это вряд ли. Тогда до завтра?
Макс остановил машину на крохотной гравийной парковке у опушки леса, сразу за съездом с дороги. Размял уставшие от долгой неподвижности ноги, радуясь небольшой прогулке по заросшему соснами и пахнущему хвойной смолой лесу.
После долгих дождей лес пропитался влагой, ботинки продавливая слой отсыревшего дерна, оставляя маленькие лужицы воды на грунтовой тропинке. Где-то в глубине сосен чирикали наперебой какие-то пичуги, постукивал, рассекая сухостой, красноголовый дятел.
– Ты-таки добрался в эту глушь! Это хорошо, ты мне нужен, – Кристоф, как часто у него бывало, вырос из под земли, прямо перед носом Макса, – Кстати, я рад тебя видеть, – он стянул измазанные глиной перчатки и сунул ему ладонь.
– И я…, – Макс пожал протянутую руку.
– Мы оставили тебе самую чистую работу. Пойдем, покажу тебе наше хозяйство.
Церковный двор уже был практически расчищен маленьким трактором, который впустили через поваленный забор. Для помощников оставили полоску не шире полуметра вокруг церкви и камни ограды.
– Вот тут нужно немного раскопать. Ты пока начни, а я потом приду – расскажешь, что да как.
Кристоф подвел его к группе, копошившейся с небольшими лопатками и ножиками у старого каменного забора.
– Здесь, с краю. Камни ограды, конечно, все развалились. Когда до них докопаешься, будешь работать ножиком, а пока лопаткой кидай глину вот сюда – он показал на объемистую трехколесную тачку, наверное, одолженную у кого-то из местных фермеров.
– Я вернусь чуть позже…, – и, не закончив фразы, профессор исчез так же моментально, как и появился.
Глина была мокрой, так что работа продвигалась медленно. Солнце подошло к зениту и стало печь, когда Макс отвез в отвал четвертую тележку с грунтом. Он устал и хотел, было, устроить перерыв, выбравшись из своего окопа, чтобы погреться на полуденном солнышке, когда лопата заскрежетала по камню. Прикинув, что это, возможно, просто очередной крупный булыжник Макс попробовал обозначить ножом контуры, но камень оказался изрядных размеров прямоугольной плитой.
Соскребя липкие куски глинозема с гранитно-красной поверхности, совершенно не похожей на простой песчаник соседних столбов ограды, он принялся за боковые торцы и уже почти отчистил их, когда его нож выпал из руки и, соскользнув в полость под камнем, стукнулся обо что-то деревянное.
– Вот черт, деревяшка… Могила? – выругался молодой человек, стараясь пальцами зацепить лезвие.
Металл проскальзывал, и в конце концов, после очередной неудачной попытки, нож провалился совсем глубоко, так что даже не стало видно блеска лезвия. Теперь в ход пришлось пустить лопату. Он взмок и измазался, расширяя отверстие, и, прокопав лаз величиной с кулак, посветил в открывшуюся нишу фонариком.
К его облегчению гроба или усыпальницы под плитой не было. Выпавший нож лежал на небольшом деревянном ящике, покрытом черным лаком. Сверху ящика красовался символ, который он никогда не видел ранее. Три треугольника выстроенных в ряд – один, побольше – в середине и два по сторонам. Изгиб волны бегущей у их основания. И путанный, сложный узор украшающий эмблему с четырех сторон.
Он раскопал отверстие, чтобы рассмотреть находку получше, перегнулся на корточках сгибаясь к яме. Приноровился, чтобы достать из схрона нож, а возможно, и попытаться извлечь и саму находку…
…В голове запульсировала тяжелым набатом настойчивая боль, в глазах потемнело, и он почувствовал, что теряет сознание… Перед ним была обочина стеклянной дороги, уходящей за горизонт. Где-то там, на границе неба и гор, величаво опускалось закатное фиолетовое солнце. Дорога отполированным зеркалом сверкала в лучах заходящего светила. Он стоял на кромке обочины рядом со странной машиной из трех громадных капель, объединенных между собой. Центральная капля, самая большая, была покрыта прозрачным колпаком, светящимся изнутри голубоватым мерцанием. В нижней части машины, освещая дорогу, горела узкая полоска ярко-белого света. Боковые капли прикрывали массивные черные колеса. Дверь, словно крыло птицы, приподнята вверх.
– Эй, Макс, – голос Кристофа оборвал мираж. Макс потер виски, еще не вполне осознав переход между воображаемым и реальным миром.
– Ты в порядке? – удивленно спросил его друг.
– Да…кажется, уже. Наверное, перелет, смена часовых поясов, устал.
– Ты выглядишь бледным. Я велю сменить тебя. Ой! – воскликнул он, – Чуть было не забыл! – он обернулся, – Эмма, идите сюда!
Из-за его спины показалась коротко стриженная брюнетка с профессиональным Nikon'oм. Она улыбнулась, бросив взгляд на него. Какая нестандартная девушка, подумал Макс. Редкое, и от того удивительное сочетание спокойной и естественной красоты, не испорченной модой, и ясного блеска ума в глазах.
– Это Эмма, она снимает репортаж для газеты. Ты не возражаешь, если она тебя сфотографирует?
Еще не вполне очнувшись от странной галлюцинации, Макс неуклюже кивнул головой и, чтобы сгладить оплошность, вежливо улыбнулся.
– Это Макс, мой давний друг, – представил его девушке Кристоф.
– Очень приятно, меня зовут Макс, я… – он замялся, быстро соображая, что бы еще такого, полагающегося в подобных случаях, сказать. Кажется, девушка почувствовала его смущение и понимающее улыбнулась.
– Эмма, – она, не пряча взора, взглянула в его глаза, так, что он ему пришлось отвести взгляд, – Мне нужно сделать несколько снимков для "Вечернего Цюриха". Просто обычный репортаж. Вы не против, Макс?
– Нет, конечно, фотографируйте. Я тут кое-что нашел – возможно Вам,… ну, и Вашей газете… будет интересно. Вот там, под плитой, Кристоф, – он повернул голову к профессору. – Там деревянный сундучок. Я почти его выкопал, но мешает плита.
– Сундучок? Очень интересно! – в глазах ученого заблестели искорки, – Ну-ка!
Он придвинулся к прокопанному отверстию и, нисколько не чураясь грязи и фотографирующей процесс исследования девушки, стал рассматривать находку.
– Хм…забавно. В вязи нет ничего необычного для его периода. Это могло быть… скажем, одиннадцатый-двенадцатый века. Но сочетание его с таким символом крайне нетипично. Влияние мавров? – забормотал он, – Очень любопытно. Очень…
Ножом с широким плоским лезвием он выверенными движениями отделил находку от глины, чтобы вытащить ее на свет.
– Посмотрим, посмотрим, что ты тут обнаружил, кладоискатель, – объявил Кристоф, когда деревянный ларец был, c предосторожностями извлечен из-под гранита. С этими словами он открыл верхнюю крышку сундучка. Скрипнули проржавевшие петли, рассыпаясь от времени в пыль. Крышка съехал в бок, отрывая внутренности, обитые прогнившим от старости бархатом. На дне сундучка были сделаны три ниши, в двух из которых лежали, поблескивая зеленоватым нефритом, четырехгранные пирамидки.