Начал он махать купеческую дочку, забрало ее за живое, хорошо показалось; она и говорит:

— Мажь, бабушка, мажь! Хорошая твоя мазь!

Сделал молодец с нею раз и спрятался; старуха развязала купеческой дочери глаза. Та посмотрела, а под нею кровь.

— Что это, бабушка?

— Это дурная кровь из тебя вышла; полегчало тебе?

— Полегчало, бабушка! Ах какая у тебя славная мазь, слаще меда! Нет ли еще?

— Разве еще хочется?

— Очень хочется, бабушка! Что-то живот опять начал побаливать.

Завязала ей старуха глаза, положила на лавочку, а молодец опять стал ее махать по-свойски.

— Мажь, бабушка, мажь! Хороша твоя мазь! — говорит купеческая дочь.

Отделал ее молодец и спрятался: купеческая дочь встала и просит:

— Принеси мне, бабушка, этой мази, вот тебе сто рублей за лечение!

Так дело и кончилось.

Вот идет молодец мимо купеческого дома и опять говорит:

— Гуся ел, да запершило в горле!

А купеческая дочь кричит в окно:

— Сальную свечу с кашей ел!

А молодец в ответ:

— Мажь, бабушка, мажь, хороша твоя мазь!

Стало у купеческой дочери брюхо расти; приметила мать и спрашивает:

— Что это, дочка, никуда ты из дому не ходишь, а брюхо у тебя выше носа поднимается?

— Ах матушка, ведь это от того, как ходила я с бабушкою в баню, а она все мазала мне живот мазью, да такою славною, слаще меду!

Мать догадалась, позвала к себе нищенку и спрашивает:

— Ты, бабушка, мазала мою дочь в бане мазью?

— Я, сударыня!

— Помажь и мне!

— Изволь, помажу!

Тотчас побежала за молодцом.

— Одевайся, иди, купчиха мази просит!

Пришли в баню; старуха завязала купчихе глаза и положила ее на лавку. А молодец влез на нее и ну отжаривать. Тут купчиха поскорей платок с глаз долой, увидала молодца, поцеловала его за работу и говорит:

— Ну, молодец живу я с мужем двадцать лет, а такой сласти не испытывала. Вот тебе сто рублей, будь мужем моей дочери.

Женился молодец на купеческой дочери и задал пир на весь мир, я там был, мед-вино пил, по усам текло, а в рот ни капли не попало!

Жил-был солдат, любил выпить. Напала на него одышка, и пошел он к лекарке, лекарка была хоть и старуха, да еще крепенькая; как увидала солдата, засвербело у нее между ног.

— Что, служивый?

— Да вот, полечи от одышки.

— Раздевайся да садись.

Солдат сел, а лекарка поставила перед ним бутылку водки:

— Пей, служивый, на здоровье!

Солдат не заставил себя просить, так нализался, что в глазах зарябило: тут же повалился да и заснул.

Старуха ну солдата ощупывать, добралась до пупа и пониже; да как завоет:

— Ах, я взбалмошная! Что наделала, кляп-то у него не то чтобы ожил, а совсем загнулся…

Уложила солдата на кровать и сама улеглась возле, лежит да все щупает, не ожил ли хуй у него? А солдат храпит себе во всю ивановскую. Дотронулась она в последний раз до корня, и корень-то глядит за спину, и уснула. Перед рассветом солдат очнулся, увидал бабу — возле себя и думает:

— Дай-ка ее сбоку хвачу!

И придвинулся как следует. А старуха была чутка, говорит спросонок:

— Что ты, служивый, делаешь? Как тебе не стыдно?

А сама еще больше на хуй навертывается.

— А что, бабушка, разве для больного это вредно? Я, пожалуй, выну.

— Что ты, служивый! Засовывай, да нельзя ли поглубже; тебе от этого полегче будет!

Солдат отработал ее и ушел, приговаривая:

— Хоть не легче, так сытно!

На горе солдата, на ту пору спала на полатях девка, старухина племянница, она все это видела и рассказала другим девкам. Стали они солдата дразнить:

— Старуху качал! Старуху качал!

Солдат терпел, терпел и пошел с жалобой к старухе.

— Ах, благодетель! — сказала старуха. — Да что ты давно мне не рассказал про это, я бы отучила смеяться мерзких девчонок! Ах они такие-сякие! Да разве у старухи хуже ихней-то дыра? Да где им, паскудным, так подмахивать! Послушай же, ко мне ходит лечиться одна девка от грыжи; так ты, служивый, приходи завтра вечером сюда, я тебя спрячу на кровать, а девку-то поставлю на четвереньки, да и заставлю тебя откатать ее на все корки!

Вот на другой день солдат по-сказанному, как по писанному, пришел и лег на кровать. Прошло с полчаса — глядь: идет молодая девка. Как увидал ее солдат, у него жила натянулась и приподнялась не хуже штыка. Старуха оглядела девку и говорит:

— Что ты, родимая! Да у тебя между ног блохи гнездышко свили, и вывесть их нельзя ничем, как только рукой; а то, пожалуй, умрешь.

— Яви, бабушка, божескую милость, вылечи!

— Ну, делать нечего; не хотелось бы рукой туда лезть, да надо. На вот тебе платок, завяжи глаза, разденься наголо да встань на четвереньки.

Девка все то сделала. Тут солдат подошел, взял хуй в обе руки и стал всаживать ей в пизду. Девка ну кричать:

— Больно, бабушка, больно!

— Терпи, кормилица, видишь, проклятые блохи как расплодились.

Солдат всунул ей на целую четверть, девка взвизгнула:

— Ой, бабушка, умру; больно, родимая, больно!

— Постой, девка, я с деготьком попробую, небось легче будет.

Солдат всадил хуй под самый корешок — девка и язык прикусила — и давай ее насаливать. Стало у них заходиться.

— Вот теперь, бабушка, хорошо! Правда, хорошо! Да нельзя ли еще деготьком подмазать? С деготьком-то оно приятнее. Я уж у отца целое ведро с дегтем утащу да тебе принесу.

Солдат слышит, что девка-то разогрелась на гвоздю, и ну тискать свой хобот вместе с бубенчиками, да так разутешил, что сделал пизду шире шапки.

— Ну что, легче ли? — спрашивает старуха. — Кажись, все подохли!

— Конечно, бабушка, теперь полегчало.

Солдат спрятался; девка встала, оделась и ушла. На другой день девка-широкопиздка повстречала солдата и стала его дразнить:

— Старуху качал! Старуху качал!

А солдат ей говорит:

— А с деготьком-то ведь лучше!

В некотором царстве, в некотором государстве жил барин, да еще был мужик, такой бедный, что и представить нельзя! Призвал его барин и говорит:

— Послушай, мужичок! Долг свой ты не платишь, и взять с тебя нечего, иди ко мне и живи за долг три года.

Прожил у него мужик год и другой и третий.

Барин видит, что мужику скоро срок придёт, и думает, какую бы найти вину, чтоб еще оставить мужика при себе на три года. Позвал его барин и стал говорить:

— Послушай, мужичок! Вот тебе десять зайцев, гони их пасти в поле, да смотри, чтоб все были целы! А то опять оставлю при себе на три года.

Только погнал мужик зайцев в поле — они все у него разбежались в разные стороны.

— Что делать? — думает он, — теперь пропал я!

Сел и плачет. Откуда ни возьмись — явился старик и спрашивает:

— О чем, мужичок, плачешь?

— Как мне, старик, не плакать! Дал мне барин пасти зайцев, они все и разбежались; теперь беда мне неминуемая!

Старик дал ему дудочку и говорит:

— На тебе дудочку; когда заиграешь в нее, они все к тебе прибегут!

Мужик сказал спасибо, взял дудочку и только заиграл в нее, как тут же все зайцы к нему прибежали. Он погнал их домой. Барин пересчитал зайцев и говорит:

— Все целы! Ну, что нам делать? — сказал барин своей барыне, — какую вину на мужике сыскать?

— А вот что, душенька, когда он завтра погонит зайцев, я переоденусь в другое платье, пойду к нему и куплю одного зайца.

— Ну, хорошо.

Наутро погнал мужик зайцев в поле, и только подошел к лесу, они тотчас все разбежались в разные стороны, а мужик сел на траву и начал лапти плесть. Вдруг едет барыня, остановилась, подошла к нему и спрашивает:

— Что, мужичок, здесь делаешь?

— Скотину пасу.

— Какую скотину? Мужик взял дудочку и заиграл — все зайцы сбежались к нему.

— Ах, мужичок, — сказала барыня, — продай мне одного зайчика.