— Спасибо. Свежий воздух — это хорошо, — отведя взгляд, согласился квартирант. «Но лучше, когда воздух свободный».
— А вас и не узнать, такие перемены! — отчего-то перешла на вы Дора и провела рукой по своей щеке: надо же, как небритый отличается от бритого. — Прямо не квартирант, а профессор! — с непонятной улыбкой рассматривала она его, и глаза вдруг затуманились: вспомнила, где видела этого профессора? Новости-то она хоть изредка, но ведь смотрит! Может, и о побеге уже говорили? Чёрт, зачем он надел очки, обходился же как-то без них! И бриться не надо было, теперь вот сам выставился. Нет, определённо Дора что-то заподозрила. Но только женщина сама взяла и переменила тему.
— Бабуля сказывала, супом вас покормила? Ну, как? Съедобно?
— Спасибо, очень вкусно.
— Ну, тогда пойдёмте, покажу, что взяла в магазине…
Пришлось подняться и тащиться на кухню. И Дора стала выкладывать на стол покупки, приговаривая: два пакета кефира, а это шоколад, куда ж ещё одна плитка подевалась… да вот она! А это вода ваша! — бухнула она на стол бутылки. — Я ещё и колбасу взяла, хоть и не заказывали, свежей завезли…
И присев у стола, он повертел бутылку с минеральной водой, пить не хотелось.
— Ну, что ж вы? Отэтывайте крышку-то, — наклонилась к нему Дора.
— Извините, не понял…
— Открывайте, открывайте! Такая-то вода? Ну, другой и не было… Ой, а вас никак опять знобит? Что это вы так? Давайте я вас прикрою. — И пока квартирант соображал, что имела в виду женщина, Дора метнулась в чистую половину и вернулась с зелёной шалью. И не успел он запротестовать, как она накинула на него этот большой тяжёлый, пахнущий лекарствами платок. Он, было, дёрнулся, хотел выбраться, но Дора положила на плечи руки и будто придавила к стулу. И не отошла, осталась стоять за спиной, и зачем-то провела рукой по голове. «Прямо как одуванчик!» — хихикнула она. Ничего ласкового в её жесте не было, но пришлось прикрыть глаза: а то проглянет вдруг ненужное от забытых ощущений. Странная всё-таки особа, совсем недавно выставляла его из дома, теперь-то что хочет? Дора стояла так близко, от её большого тела исходило такое тепло, такой одуряющий запах женщины…
Спасла положение Анна Яковлевна, она и на этот раз вовремя появилась в доме. И Дора, не успев убрать рук с мужских плеч, быстро нашлась:
— Что-то нашего квартиранта знобит, вот шалькой твоей прикрыла.
Только старушка, бросив зоркий взгляд и, как показалось, усмехнувшись, посоветовала:
— А ты ему чаю согрей. Воды-то теперь много, вот отстоянной и залей в самовар.
— Спасибо, не беспокойтесь, не надо чаю, — выбираясь из-за стола, отбивался квартирант.
— Дак ты ж, батюшка, не один ведь в дому. Согреем чаю, а там кто захочет, тот и похлебает. Ты это, Коль, глянь-ка, чевой-то самовар включасса стал плохо.
— Да у него, ба, вилка разболталась… Только ручки у нашего инженера… — рассматривала его Дора. — Он, может, и чинить-то не умеет?
— Отвёртка есть? — усмехнувшись женской колкости, квартирант и взялся за шнур. — Или нож небольшой? Тут надо просто подтянуть…
— Ну, тогда и это посмотрите, — вручив и отвёртку, и ножичек, Дора поставила на стол и утюг.
— Пойду, прилягу, нашлёндралась с утра, так чевой-то раскурепалась… Сердце чевой-то прихватило, — пожаловалась Анна Яковлевна. И, шаркая войлочными тапочками, прошла в чистую половину с окнами на улицу и телевизором, а оттуда в боковушку.
— Ну, не изба, а лазарет прямо! — хихикнула Дора.
— А игде это пуховая подушка, котора большая! — крикнула Анна Яковлевна из дальней комнаты.
— Да отдали её тетке этой, как её… Она ещё холодильник заберет!
— Так принеси мне каку-небудь, штоб высоко было, а то сердце так стукает, так стукает…
Старушке понадобилась и подушка, и лекарство, и вода. Потом Анна Яковлевна принялась выговаривать что-то внучке сначала шепотом, потом всё громче, не особо стесняясь чужого человека. А человеку и неловко было, и нельзя бросить мелкий ремонт.
— …А деньги-то она отдала?.. Кто?.. Да приходила женщина за одеялами, она ещё конторку обещалась взять… Отдала, отдала… А с холодильником мы не продешевили, холодильник-то хороший был… Господи, бабаня, да ему триста лет в обед… А ты што ж это навострилась до квартиранта, нравится мужик, чё ли? Дак, зачем он тебе женатый?.. Ба, не выдумывай! Ну, что ты всё выдумываешь?.. Я к тому, што ты одно место нагрей, или на твово, про которого гуторила, надёжи нету? Ты скажи, нету?.. Ба, ты легла? Вот отдыхай! То говоришь, сердце, сердце, а сама…
Дора вернулась, прикрыла створки дверей и с какой-то непонятной улыбкой приблизилась к столу.
— Вот, всё отремонтировано! — протянул ей в руки утюг квартирант, будто защиту выставил. А женщина, не обращая внимания ни на утюг, ни на самовар, спросила шепотом:
— Может, согреться хотите? Так я согрею и полечу…
«Полечиться, это как? Назло бабушке поиграться решила? — злился беглец. И видел только смуглые пальцы в колечках, и пальчики эти двигались по столу. — Ей-то игра, а мне… Мне точно сейчас не до гендерных забав». А Дора, отодвинув стул, села напротив и весело уставилась, будто хотела смутить. «Кто кого пересмотрит? Так оба из того возраста давно вышли».
— Мне нужно привести вещи в порядок, там, в бане, — сумел выговорить он. И, избавляясь от наваждения, отвёл взгляд. Да, может, он всё неправильно понял? И Дора ничего такого и не имела в виду, а ему померещилось.
— А чай как же? Вы воды принесите, и будет вам через десять минут чай. Ведёрочко в сенцах стоит… А могу и чего покрепче налить. А вы что подумали? — рассмеялась Дора.
— Да, да, сейчас принесу, — не откликаясь на чего покрепче, кинулся он в коридор, который, оказывается, называется сени. Там, на лавке, стояли два ведра, накрытые кругами из фанеры.
— Что ж вы такой пугливый? — услышал он насмешливый голос Доры за спиной, она зачем-то вышла вслед за ним. Пришлось не поворачиваясь, промолчать: что тут скажешь? Не уверять же: нет, нет, я такой храбрый!
— Дайте уж я! — перехватила дужку ведра женщина. — И он, не переча, отступил, боясь, что она коснётся его, наэлекризованного.
Но тут послышался далекий механический гул, и он сразу насторожился: снова милиция? И кинулся к двери: ничего пока не было видно, но шум мотора был куда мощнее милицейской машины. А если это армейский «Урал»? А тут и Дора заволновалась и, отодвинув квартиранта, выскочила на крыльцо. И через полминуты оба увидели, как по улице, громыхая железом, несётся огромный оранжевый «Камаз». И женщина ойкнула, заметалась и, предупреждая, заговорила быстро-быстро:
— Это друг мой! Если спросит, вас баушка пустила в дом, а не я, поняли? Поняли? — отодвигала она квартиранта вглубь коридора. А тот всё не мог сообразить, чего так испугалась Дора — это ему надо бояться, но кивал головой: понял, понял.
— Вы сюда, в чулан! — теснила его женщина к маленькой дверце. — Да открывайте же дверь, открывайте! А, когда мы в дом зайдём, вы тогда быстренько в баню идите! Вы же там что-то хотели делать, — стала отчего-то сердиться женщина. И, открыв дверь чуланчика, всё повторяла: быстрей, быстрей! Она загоняла его в каморку как кота, только «брысь!» не хватало.
И беглец чертыхнулся: кретин! Надо было сразу уходить! А то ведь не дом, а проходной двор! Но Дора, Дора! Она что, не знала о приезде своего друга? Могла бы сказать об этом раньше, он бы тотчас убрался. Да причём здесь Дора, сам виноват! Супчика захотел, прихорашиваться зачем-то стал…
Он ходил из угла в угол, то и дело на что-то натыкаясь, потом свалился на лавку, крашенную отвратно коричневым цветом, и прислушался: скоро этот приезжий зайдёт в дом? Но за дверью — ничего определённого, голоса ещё там, у машины, судя по всему, Дора и ее приезжий друг не торопились. Чёрт, сколько же ему тут сидеть? И нервно огляделся: каморка вполне этнографическая. Маленькое пыльное окошко, бочки, решето, пучки травы, на вешалке старые полушубки, куртки, в дальнем углу чулана возвышался топчан, покрытый чем-то пестрым, сверху покрывала лежала подушка в зелёной наволочке… Только здесь он, как в мышеловке. Ну, тогда что переживать, тогда только и остается, что наблюдать за развитием событий. «А ты, оказывается, ещё и фаталист!» — с усмешкой глянул на себя со стороны беглец. Фаталист, фаталист, только отчего-то руки подрагивают. Пришлось погладить ближний округлый бок огромного бревна, он был как шёлковый. И, приглядевшись, удивился переливам розовато-дымчататого цвета и у других бревен. А что удивляться! Именно такими они и становятся, когда годами стоят под крышей, дерево ведь тоже седеет…