Получив новые доказательства преступных умыслов своего старшего сына, император пришел в неописуемую ярость и приказал вельможному советнику Астрахану за сговор с валенсийскими пиратами доставить Тезей-хана и его сообщников на Альхон, живыми или мертвыми. Вскоре советники императора представили план военной операции и смету расходов на ее проведение. Император все это утвердил, и Астрахан в начале зимы приступил к подготовке Северной экспедиции, которую сам впоследствии и возглавил.
Это он добился у главнокомандующего сухопутных войск наследного принца Банзай-хана перевода лейтенанта кавалерии Виктор-хана (Виктора Дорохова) из дальнего гарнизона, куда его отправили служить после чистосердечного раскаяния в пособничестве государственному преступнику Тезей-хану, в свое распоряжение. Он также ходатайствовал о повышении Виктора в воинском звании "за мужество и отвагу, проявленные во время битвы при Гамбите". Без артиллерии и знатока ее материальной части, по его мнению, справиться с Тезей-ханом было весьма затруднительно.
Пока на речной верфи шла сборка "Ласточки" и "Стрижа", Виктор Дорохов занимался обучением расчетов "шайтан агни кирдык" и заготовкой необходимого количества пороха и боеприпасов. Его семья: жена Настя и двое детей,– были вместе с ним: они жили в двухэтажном купеческом особняке на берегу озера Тулук. Между прочим, этот дом с большими окнами, придворными постройками и конюшней на несколько лошадей когда-то принадлежало бывшему полковнику-интенданту Урхану, объявленному властями империи и провинции Ротон преступником и находившемуся в уголовном розыске.
Для Виктора Дорохова, наконец-то, наступил "звездный час". После всех пережитых им страданий и унижений в качестве бесправного раба на медном руднике и вольноотпущенника при дворе Тезей-хана он стал старшим офицером и владельцем поместья с 50 рабами и рабынями. Словом, как когда-то писал Гомер, он получил "все то, что служителям верным давать господин благодушный должен, когда справедливые боги успехом усердье его наградили". И то, что власти империи призвали его на борьбу с бывшим покровителем, конечно, очень смущало.
– Пусть Тезей-хан – герой, возможно, даже мессия, но у меня нет выбора,– убеждал себя Виктор Дорохов, в душе мечтая о том, чтобы повторить карьеру Наполеона Бонапарта (который, как известно, тоже был артиллеристом) и когда-нибудь самому стать Императором и вершителем судеб человечества.
Его супруга Настя, пережившая не менее ужасные страдания и унижения, после благополучного родоразрешения двойней очень сильно переменилась. Впервые оказавшись лицом к лицу с двумя кричащими младенцами (мальчиками, названными ею Ромулом и Ремом), она без остатка посвятила себя выполнению материнского долга и о возвращении в свое время уже не мечтала.
Первые полгода после родов она прожила в бывшем дворце Тезей-хана на мысе Принцессы Грез в качестве дальней родственницы управляющего Казимир-хана, который после избавления от бездетной Марины был не прочь взять ее в жены. Настя уже было смирилась со своей судьбой, как во дворце появился Виктор (после того, как получил прощение от наследного принца Банзай-хана) и забрал ее с собой в дальний гарнизон, который размещался в пограничной крепости в провинции Ротон.
Только они обустроились на новом месте, как из канцелярии императора Агесилай-хана IV фельдъегерской почтой в крепость был доставлен патент о присвоении Виктору-хану капитанского чина и наделении его и его наследников поместьем в провинции Сиракузы (юго-восточное побережье Байкала). Настя слышала, что там растут пальмы и виноград, и была очень обрадована. Однако съездить и осмотреть пожалованные им владения Виктору и Насте удалось не сразу. Вначале на военно-транспортном корабле они прибыли в провинцию Тхэбай и пару месяцев в период самых жестоких морозов и суровых метелей, прожили в купеческом особняке на берегу озера Тулук.
Новая служба отнимала у Виктора все светлое время суток, и, кажется, даже все силы. Изо дня в день он возвращался домой поздно вечером, и, смертельно усталый, частенько засыпал прямо в столовой, даже не разувшись. Только в разгар весны, когда в тайге сиренево-розовыми облаками зацвел багульник, Виктор получил долгожданный трехнедельный отпуск. На попутном купеческом судне в сопровождении чиновника Министерства казенных и поместных земель, денщика и служанки-кормилицы они отбыли в Сиракузы.
Дорога заняла долгие и утомительные пять дней и ночей. Столько же времени, а то и больше, в зависимости от ветра, Виктору требовалось, чтобы вернуться на место службы. Таким образом, в своем поместье Виктор смог пробыть совсем недолго – каких-то три или четыре дня.
Хозяйство, которое он осмотрел, вопреки его опасениям, оказалось хорошо устроенным. На плодородных нивах колосилась озимая пшеница, в садах отцвели оливковые деревья и смоковницы. На сочных зеленых лугах паслись овцы, козы и лошади. Амбары под завязку были забиты зерном: пшеницей, ячменем и овсом,– еще позапрошлогоднего, не реализованного из-за войны с парсами, урожая. В винных погребах в бочках из ротонского дуба зрело знаменитое сиракузское розовое вино. С десяток рабынь из козьего пуха усердно вязали платки, шарфы, шапочки и кофточки, пользовавшиеся большим спросом у модниц северных провинций империи. Ветряная и водяная мельницы обеспечивали мукой и крупами не только обитателей поместья, но и крестьян соседних деревень.
Вот, только господский дом, немного подвел. Очевидно, его построили давным-давно еще в те времена, когда климат был жаркий и засушливый. С тех пор дом практически не перестраивался. Центральное помещение, называемое по обычаям илинойцев атриумом, представляло собой прямоугольную башню высотой в десять сажен, сложенную из отесанного камня. Под проемом в крыше устроен был неглубокий водоем, куда с четырех обращенных внутрь скатов сбегала дождевая вода. Из водоема вода по глиняным трубам поступала в цистерну, устроенную под полом; ее черпали оттуда через отверстие в виде невысокого круглого колодца. Рядом с водоемом, несколько поодаль, был расположен очаг, – с таким расчетом, чтобы огонь сверху не заливало дождевой водой, а дым вытягивало наружу. Там же в атриуме находился массивный дубовый стол на десять персон, на котором пищу не только поглощали, но, очевидно, и разделывали. Одно слово – антисанитария.
К атриуму примыкали жилые и хозяйственные постройки, сложенные из необожженного кирпича, с узенькими окнами, закрывавшимися деревянными решетками. Гостиная, то есть комната для размещения на постой уважаемых людей, была заставлена чересчур громоздкой для нее мебелью с гобеленовой обивкой,– так что в ней нельзя было ступить шагу. Господская спальня вообще не выдерживала никакой критики,– вместо добротной деревянной кровати с балдахином в ней находились два гамака, сплетенных из растительных волокон, да еще в углу прямо на неокрашенном деревянном полу валялась свернутая в рулон перина.
Управляющий поместьем по имени Мефодий принадлежал к племени илинойцев, и с радостью признал в Викторе и Насте людей, близких ему по крови и староотеческой вере. Прежний владелец поместья из знатного рода джурджени год тому назад был объявлен государственным преступником. Все члены семьи этого офицера, известного Виктору под именем капитан Крусахан, были выдворены из поместья и лишены гражданских прав. По сведениям, полученным Мефодием из достоверных источников, домочадцы Крусахана (две жены и их несовершеннолетние дети) были обращены в рабство и проданы на невольничьем рынке в Сиракузах какому-то купцу из Ротона.
Чиновник из Министерства казенных и поместных земель объяснил Виктору, что договор управления, заключенный государственным преступником Крусаханом с илинойцем Мефодием уже недействителен, поэтому он должен либо перезаключить данный договор, либо заключить его с новым управляющим. Не найдя в хозяйственной деятельности Мефодия сколь-нибудь серьезных упущений, Виктор предложил ему остаться в прежней должности. Как и следовало ожидать, Мефодий принял предложение нового господина со слезами благодарности, и обещал в кратчайшие сроки избавить Виктора-хана от вещей и предметов, которые вызвали у него сильное раздражение: географические карты и глобусы, макеты парусных кораблей и росписи на стенах в духе военно-морской символики.