И тогда завязался неравный бой. У Павла и сейчас пробежал по спине мороз, когда он вспомнил рассказ уцелевшего матроса. К Остапу подполз еле живой комендор, у него были перебиты ноги.
— Патроны кончились, командир, — только и успел сказать он, и его огромное тело распласталось по палубе.
Главстаршина закусил губу. Решение пришло внезапно. Припав к прожектору, Остап Зарва просигналил в темноту: «Гибну, но не сдаюсь!»
Фашистские катера подошли вплотную. Остап сорвал с гранаты предохранитель, швырнул его на стеллажи, где лежали глубинные бомбы. Взрыв страшной силы всколыхнул штормовое море. И катер ушел на дно.
Павел вынимает из коробки выцветшую муаровую ленточку с матросской бескозырки. Эту ленточку передал Зарвам в память об отце матрос с катера.
Он подходит к окну, становится на табурет и, погасив свет, смотрит на краешек глубокой бухты, которая переходит в морскую даль. Тут был последний бой катера, которым командовал главстаршина Остап Зарва. Тут они пошли на дно. «Но где, в каком квадрате? На каком румбе, отец, искать твою могилу! Море. Везде море. Оно не оставляет следов. К матери я еще приду, цветы ей принесу. Посажу калину в изголовье. А где же твоя могила, отец? Куда к тебе прийти? Кто покажет мне тропку, отец?»
Не зажигая огня, Павел закурил и вышел на веранду. Заметил Ольгу Чередник, которая кралась вдоль забора, где густо разрослась вся в цвету сирень. Что это она прячется? Странно. Ведь она давно ушла из дома, сказала, что гулять в город. Хорошо, что увидел ее вовремя и не вышел во двор, не то перепугалась бы. Еще подумала бы, что он за ней следит. Вот неувязка.
Кто-то быстро прошагал вдоль забора, но Ольга не дала ему дойти до калитки. Остановила, протянув руку из-за штакетника. Потом выбежала на улицу, взяла этого человека под руку, прижалась головой к его плечу, и они ушли.
— Будь счастлива, Ольга, — пожелал ей Павел.
Если бы он услышал, о чем те двое говорили, он, может быть, и не пожелал бы ей счастья.
Ольга первой начала разговор:
— Я так боялась, Василек, что ты придешь и тебя увидят. Скандал…
— Кто увидит? — удивился Василий Бурый.
— Ну, как кто, Павел и Искра, ты уж про все забыл.
— Да я и не подумал про это, — свистнул Василий, прибавляя шагу. — Значит, нужно принимать кардинальные меры.
— А что?
— Ну переведу тебя в другую бригаду, чтобы не тыкали в глаза, если начнут догадываться… Моральный фактор у нас на первом месте, Ольга…
— А любовь на каком? Какой это фактор, если она искренняя и горячая? Что молчишь? Скажи мне, объясни…
— Нам с тобой хорошо, когда мы вместе? Хорошо. Вот и весь тебе фактор, Оля. Давай гулять, пока гуляется…
— А жена? А дети?
— Это мое личное дело…
— Личное? А если о нем узнает хозяин моей квартиры. А потом Олеся. Что тогда, Василек? Ох, боюсь я. Чует мое сердце беду… Уж и встречаться нам негде… На квартире у меня каюк…
— Что-нибудь придумаем… Давай в лес пройдемся… Там свидетелей нет. Корзун со своей братией ушел… Везде приволье. Рай для влюбленных…
Они ушли, тесно прижавшись друг к другу.
Павел уже забыл о них, вслушиваясь в притихший говор города и шум моря, бившегося о каменные глыбы на песке.
Он снова закурил, глубоко затянулся едким дымом сигареты и двинулся по тропке.
Под ногами зашуршал мелкий гравий, напоминая о далеком детстве, в котором было так много солнца, ветра, морской воды и цветов. Цветы росли вот тут у окон, а теперь их нет. Кусты разбежались во все стороны, заглушили цветы. Кто их насажал? Мать не сажала деревья, а все больше цветы и виноград. Виноград пропал, а за деревьями, наверное, присматривают, вон как вытянулись… Свет не без добрых людей…
И на сердце сразу стало легко и спокойно, словно грудь согрело отцовское тепло. Павлу захотелось упасть на траву и так лежать и лежать.
Он подошел к калитке. Оглянулся, словно хотел увидеть кого-нибудь у себя во дворе. Но там было пусто. Павел был один.
Шумит на море шторм, крепкая волна разбивается о берег, даже далекие звезды начинают, словно с испугу, мелко дрожать. Кажется, еще один такой удар — и звезды посыплются на землю, как райские яблоки в бурю. Откуда-то с гор, из лесной чащи, доносится далекая песня. И Павел завидует, потому что два голоса ее тянут. А он один-одинешенек. А тут еще воспоминания переворачивают всю душу. Грустно, горько и немножко жаль себя. Такая досада, что Павел снова закурил, чиркнув о коробок сразу тремя спичками. Этот огонек, вероятно, привлек чье-то внимание, потому что из темноты улицы кто-то предупреждающе кашлянул и громко проговорил:
— Добрый вечер, коллега! Что скучаешь один?
— Давай вдвоем поскучаем, — улыбнулся Павел, силясь узнать этот голос.
— Некогда, Павло! Пойдем со мной, если хочешь.
— А кто ты? — так и не угадал Павел.
— Летучий голландец, — засмеялся неизвестный. — Вот дай огонька, тогда и увидишь.
Павел при свете спички узнал Андрея Мороза. Андрей стоял рядом, у калитки.
— А ты что ж это? — спросил Зарва. — Без девчат скучаешь?
— Да ну их! — махнул рукой Андрей. — Очень уж у них гонору много, внимания им много уделяй, а тут такое случилось. Всех дружинников подняли по тревоге. Кто-то женщину зарезал на путях.
Павел тут же вскочил и мигом вылетел на улицу, грохнув калиткой.
— Ты что, спятил? Женщину? Перестань ты!
— Не до шуток мне. Я уж к бригадиру бегал. А его дома нет.
— Зачем он тебе?
— Он у нас дружинник. В городе тревога. Все выезды из города надо закрыть.
— Возьми меня с собой, — попросил Павел. — Эх, попался бы мне кто-нибудь из этих мастеров мокрого дела… Всю жизнь мне искалечили. Ведь я тогда совсем мальчишкой был. Ненавижу я их, Андрей, люто!
— Ладно, Павло, хватит, — к чему старое вспоминать? Пойдем. Наш район возле вокзала, — проговорил Андрей. — Особенно внимательно приказали наблюдать за камерой хранения. Сколько я тут, ни одного такого случая не было. И вот на тебе. Женщину. У нас даже воров тут не было…
На привокзальной площади пустынно. Ни голубей, которые стаями ворковали на тротуаре весь день, ни длинных очередей возле троллейбусных или автобусных остановок, возникавших после каждого очередного поезда. Давно исчезли и настойчивые надоедливые носильщики, которые брались не только снести пассажирам вещи, а и найти желающим отдельную комнату или угол недалеко от морского пляжа.
Андрей хотел было выйти на ярко освещенную фонарями привокзальную площадь, но Павел рывком потянул его к себе.
— Назад! Ты что это, ведь площадь пустая и на ней каждый камешек виден!
— Ну и что?
— А то, что они первые нас увидят и своего носа тут и не высунут, браток. Их надо ждать в засаде. Садись на скамейку напротив калитки, а я сбоку. И ни гу-гу. Могила. Тогда, может быть, что-нибудь и заметим. А как высунемся на свет, тогда пиши пропало.
— А ты хитрый. Сразу видать, что бывал в переделках, — не то осуждающе, не то одобрительно сказал Андрей.
— Жизнь меня многому научила, — горько вздохнул Павел. — Только теперь со старым покончено…
К вокзалу подкатило такси, высыпалась веселая компания моряков китобойной флотилии, которые явно приехали догулять вечер, потому что остальные рестораны были теперь уже закрыты.
Потом одно за другим подъехали еще два такси. Сразу вслед за ними еще одно — к самому входу в вокзал. Из него вышел крепкий мужчина, с пышной шевелюрой, тряхнул головой, отбрасывая волосы со лба, направился к подвалу, где помещалась камера хранения. Как только он исчез в дверях, машина проехала вперед и остановилась на стоянке. Вскоре появилась еще одна машина, остановилась недалеко от главного входа. Из такси никто не выходил, и шофер не включил зеленый огонек. Это показалось Павлу подозрительным.
— Они! Вот побей меня гром, они! — шепнул он Андрею. — Вот увидишь, сейчас он вынесет чемодан, сядет в машину, и когда она будет проезжать мимо нас, я брошусь ей наперерез. Прямо под колеса. А ты сразу к водителю.