— Ну да, всё ты врёшь! Волосы светлой платины? Соответствует. Смазливая физиономия? Тоже галочка. Умение скорчить рожу, как будто ты пытаешься вспомнить, глотал ли ты своего утреннего слизняка на завтрак… Да-да, именно такую, даже цвет аристократически-зелёный!

— Куэс, прекрати!

— А теперь я скажу это: Лааааааапочкаааааа!

— Всё, я согласен на слизняка!!! Только не заставляй меня слышать это в триста девяносто первый раз на дню!

— Ты ещё и считаешь?! Какая прелесть! Только, погоди, у нас в школе всего триста шестьдесят одна девочка, на всех потоках…

— Ещё двадцать девять раз — это Анна.

— Ками. Сочувствую тебе, друг, крепись. Я слышала древнюю легенду, что однажды один храбрый рыцарь, чистый душой, смог выйти целым из покоев Анны-семпая…

— Не трави душу!

— … ибо стихи его были столь ужасны, что только доспех с латным шлемом спас его от карающей вазы… ночной.

— Кха. А это — идея!

— Ночная ваза?!

— Доспех! С глухим шлемом и забралом с замком изнутри! У нас дома как раз такие стоят, надо только подобрать не самый ржавый…

Парень и девушка переглянулись и рассмеялись, представляя себе эту сцену. Потом Куэс всё-таки встала с лавки и начала подготовку опытного инструментария, Малькольм взял на себя ингредиенты. Пока всё было расставлено — явно не в первый раз, изредка хихикающие дети успокоились, и в ожидании доктора Философии в Метафизике Треллони О'Райли, чистокровно-рыжего ирландца, опять затеяли пикировку.

— Ну как, редиски в ушах не жмут?

— Редиски — это не ко мне. А вот как тебя киношники проглядели, я понять не могу. Ты идеально подходишь на роль загадочного придурка.

— Развлекать плебеев и крестьян? — напоказ выпятил губу Малькольм. — Нет уж. Да и кто меня пустит. Я же а-рис-то-крат!

— Ну-ну, не хмурься! Слышала я, что за стенами наш весёлый колледж теперь только Хогвардсом и называют.

— Не произноси этого имени всуе! Говорят, наш магистр [тут — ректор] поклялся вышибить из Академии любого, кто упомянет это слово достаточно близко от его ушей, чтобы он его услышал.

— Ага, говорят, что на попечительском собрании какой-то остряк из америкосов умудрился спросить его, действительно ли он летает по делам на метле.

— И что?

— И ничего. Стол заменили, извинились, а заикания и сами на третий день прошли. У американца, я уточняю.

— Ого! Чем это так?

— Молния. Я бы тоже не сдержался.

— Ага. Помнишь, как вопил Мак-Дуган, препод по артефакторике, что этой самой Роулинг палочки не хватало в одном месте, когда она свою опупею корябала? «Любой предмет, играя роль медиатора, отнимает, отнимает, мать вашу, энергию и рассеивает направление заклятия»…

— Помню-помню…

Молодые люди замолчали, припоминая то удивительное по количеству нецензурных выражений занятие (многие ученики ещё и записали незнакомые слова, чтобы потом уточнить у одноклассников-англичан). Но вскоре Малькольм пошевелился и, покосившись на дверь (Учитель опять опаздывает!), опять повернулся к ведьмочке.

— Знаешь, Куэс, никогда бы не подумал, что смогу как с приятелем общаться с девочкой. Хорошо, что ты такая… эээ… нормальная!

— Да просто эти дуры, наши девчонки, пришли сюда не учиться, а мужа искать. Коровы! Хоть бы мозгами своими подумали, раз другого не выросло, — девушка качнула грудью. Потом искоса хитро перевела взгляд на Малькольма и продолжила, — может, я на тебя бы тоже повелась, но у меня уже есть жених. Не хуже тебя!

— Ха!

— Вот тебе и ха! Мы даже целовались!

— А-а… вот, блин! Правда? И как?

— Что как? Ну-у-у. Приятно. Очень, — «принцесса» стремительно наливалась румянцем. — И не смей у меня выспрашивать такие стыдные подробности, слизеринец чёртов!!

— Минус десять баллов с Гриффиндора! — В дверь лаборатории стремительно влетел доктор О'Райли и плюхнулся в заскрипевшее кресло. — За крики в рабочем помещении, мисс Лавгут.

[на два голоса] — Учитель! И вы туда же!!!

— Сегодня убили ещё троих. — Мизучи смотрела мимо приятеля-босса. Маленькая девочка, верхом на еловой ветви. Такая хрупкая и беззащитная… если не уметь видеть ауру могучей силы вокруг её тела.

«Говорят, что физическое тело аякаси отражает внутренний наш возраст или самое сильное переживание», — подумал собеседник Речной Змеи, — «и тут точно верно второе». — А в слух спросил:

— Охотники или разборки?

— Разборки, знаешь ли.

Мужчина мучительно потёр лоб. Эти самоубийственные в прямом смысле драки младших духов выбивали его из колеи. Понятное дело, что большинство духов не рождаются в семьях, где от союза родителей, если духам удаётся создать себе достаточно совершенные тела, получаются уже разумные и чрезвычайно сильные аякаси. Как вот Богиня Рек, например. Но большинство поднимается из животного царства, рождаясь от мест природной концентрации силы или людских эмоций. Подминая и убивая толпы таких же малявок, медленно они выходят на уровень осознания себя. А осознав, тянутся к поселениям людей — подглядеть и научиться, это происходит инстинктивно. И что? Получать энергию можно тысячей способов, впитывать, генерировать, красть или рождать. А разумные уже духи, стоит чуть отвернуться, впиваются всеми зубами, челюстями и конечностями, стремясь порвать и съесть ближнего своего. А то и просто порвать, без цели и смысла.

Аякаси вспомнил, как осознал себя на поле боя, среди сотен и сотен трупов японских и американских солдат. Как сначала с аппетитом, а потом со всё большим и большим ужасом он наблюдал за работой собственных челюстей. Остаточная энергия смерти переполняла его, но одна мысль, мысль о том, что он уничтожает последнюю память о разумных, заставила его тогда отойти от самого шикарного стола в его жизни. С тех пор много чего произошло: рухнула, захваченная врагом Япония, и восстала из пепла, как феникс яшмокрылый. Люди вылезли из нищеты, и даже стали давать возможность получить другим немного своих знаний. Он поправил галстук, на идеально-белой рубашке не было ни пятнышка. Он научился читать и писать, он прочёл множество книг во множестве библиотек. Он видел, как тотальная война сошедших с ума от взрывов и ужасов войны духов, и духов, потерявших разум от вседозволенности, и экзорцистов, постепенно сходит на нет. Двадцать лет назад он пришёл на этот склон и присел рядом с горным потоком. Девятнадцать лет не нашлось никого, кто оспорил бы его власть. Восемнадцать лет он стал учить всех желающих аякаси своим знаниям, добытых где случайно, где — с риском для жизни, а где — путём мучительных раздумий и бесчисленных попыток найти зерно в куче мусора. И чего он добился? Двое, их только двое, кого он может назвать своими единомышленниками, возможно, друзьями. Горбоносый, предпочитающий, что бы его звали по кличке, и не любящий человеческий облик, и Мизучи, ненавидящая экзорцистов лишь чуть слабее, чем дорожит своей жизнью.

Нет, было ещё около тридцати разных духов, как правило, раз в десять слабее каждого из тройки, считающих Пожирателя кто наставником, кто — старшим соратником, а кто — просто старшим накама. На них можно рассчитывать, давать несложные поручения… и ждать. Ками! Как медленно они прогрессируют… И сможет ли кто-нибудь из них понять его?

— Ситуация в городе ухудшается, знаешь ли, — продолжила отчитываться змея, убедившись, что её «начальник» опять вернулся мыслями с облаков на землю. — Мы едва сумели перехватить ещё двоих сумасшедших с гор, идущих поживиться человечиной. Нам безумно повезло тогда, когда кто-то смог прикончить Таяту-гусеницу. Знаешь ли. Охотники устроили рейд чисто по городу и городской части парка, мы успели и смогли укрыться. Ещё один прорыв с убийствами — и за нас примутся всерьёз, несмотря ни на какие манёвры, знаешь ли. А большая часть твоих «учеников» — просто неповоротливое мясо, что бы ты сам о них не думал. Знаешь ли.