— Не верю, чтоб не интересовался, — усмехнулся я. Герберт всегда слыл излишне любопытным.

— Пару раз. Запрет класса «А». Даже для меня. Вот и гадай — где мы живем. Какая гадость здесь была. И не осталась ли она до сих пор.

М-да. А ему не позавидуешь. Человек, облеченный властью и не могущий этой властью воспользоваться для получения возможно жизненно-важной информации. Я — так, любитель. Плюнули в лицо отказом — утерся и пошел своей дорогой. Герберт же действительно за всех отвечает.

— Узнаю — поделюсь.

Губернатор расплылся в улыбке, становясь похожим на того тинэйджера, который мог подбить ребят наплевать на уроки, свалить и махнуть на карьеры купаться. Тогда я уже жил в интернате. Герберт был в старшей группе, ему было уже четырнадцать. Он был практически единственным, кто не желал разделять по общепринятому признаку: они, живущие в семьях, и мы, живущие скопом.

Правильный человек.

Таким и остался.

Я радушно попрощался — от неприязни не осталось и следа, миновал силовой барьер, в очередной раз подмигнул администраторше, невнятно сообщив ей, чтоб она меня непременно ждала, и вышел на улицу.

План действий не то чтобы разваливался, но откорректировать его следовало.

Ни один терминал мне ничего не сообщит — запрет «А»-класса мне не обойти. Есть знакомые, которые смогли бы, но пока не стоит — оставим на крайний случай. К тому же до них быстро не доберешься.

Ладно. Не хотят официально, будем другие пути искать. С людьми поговорим. Начнем, пожалуй, с биологической станции — последнего места работы родителей.

Здание биостанции ничуть не изменилось: всё та же форма капли в состоянии покоя, наверченные вокруг широкие полосы палевой расцветки, стойки глушителей жизни. Когда я был маленьким, всё никак не мог понять — зачем стоят эти странные палки. И кем работают папа с мамой. Отец терпеливо разъяснял, что они с мамой изучают разных животных и растений.

«Живых?» — уточнял я.

«Живых».

«Вы сначала их глушите, а потом изучаете?»

«Вовсе нет», — сердился отец.

«Тогда зачем?»

«Это же чужие. Они просто не подходят сюда и не мешают нам работать».

Я надолго задумывался — что за чужие. Ведь и цвирры, и белки — это всё свои. Вон, как прыгают, чуть ли не на голову. Потом отвлекался, забывал — находилась сотня других, более интересных дел, которые надо было срочно сделать.

Это были мои дела

А у родителей — свои, не менее значимые для них…

Станция стояла так, что создавалось впечатление, будто она — центр, от которого и начал расти город. Доля истины в этом была. Но мне всегда казалось это неправильным. Нарочитое выпячивание чего-то одного — всегда ущерб для другого. Главное — люди. А строения — всего лишь место, где они могут находиться.

Я свободно прошел на станцию — охранный комплекс лишь пискнул, узнавая и пропуская меня. Но куда идти внутри? Спрашивать работников, иногда проходящих мимо, как-то не хотелось. Хотелось осмотреться, почувствовать себя здесь своим. Пусть не винтиком их био-машины, но и не песчинкой, попавшей между точно пригнанных шестеренок.

В холле мое внимание привлек небольшой зимний сад. Растения, высаженные за прозрачной загородкой, выглядели чахлыми и замученными. Неровные толстые стволы, покрытые разнообразными колючками, белые и красные цветки отталкивающего вида, каменистая почва. Что за опыты они проводят над несчастной флорой, видоизменяя ее до полной неузнаваемости?

Я поспешил отвернуться. И тут же мой блуждающий взгляд сфокусировался на человеке в униформе сотрудника биостанции — Евгении Кивинове, лаборанте, как значилось на нагрудной голографической карточке. Он целенаправленно шел ко мне.

— Вы хотите устроиться на работу? Отдел кадров в соседнем здании.

— Не хочу. С чего вы так решили?

Лаборант смутился.

— Ну, вид у вас какой-то ищущий.

— Да, я ищу знакомых.

— Кого, например?

— Меня интересуют люди лет на двадцать-тридцать старше меня.

— Разве у вас могут быть такие знакомые?! — тут он смутился еще больше.

— Ладно, я сам поищу, не беспокойтесь.

— Это невозможно! — с жаром возразил Евгений. — Во-первых, вас всюду и не пустят. Во-вторых, многие сейчас отсутствуют: часть — на полевых, часть — дома, отдыхают. А в-третьих… в-третьих, проще спросить в справочном.

— По внутренней сети? У меня нет допуска.

— Ну, могу я посмотреть, — юноша решил загладить неловкость.

Он подошел к служебному терминалу, присел на круглый табурет, ввел пароль и набрал запрос.

— Критерий поиска?

Я посмотрел Евгению через плечо.

— Пожалуй, лиц не моложе десятого года рождения. Локального летоисчисления, разумеется.

«Лица, соответствующие приведенным критериям, в штате биологической станции отсутствуют», — тут же выдала ответ справочная.

— Я же говорил! — радостно сообщил лаборант, повернувшись ко мне.

Плохо. Сразу расхотелось прикидываться вежливым и приветливым. Но ведь не могу же я уйти просто так!

— А нельзя ли узнать о бывших работниках биостанции? — чуть заискивающе попросил я.

— Почему нельзя? Можно! — юноша перестал чиниться и уже воспринимал меня, как своего приятеля, которому делает небольшое одолжение.

Тем лучше.

— Современное место жительство нужно? — уточнил он, не отрываясь от вирт-экрана.

— Конечно.

— Что-то на удивление мало, — несколько растерянно сказал Евгений. — Правда, я искал тех, кто живет на Тсаворите…

— Именно они и нужны, — перебил я и принужденно улыбнулся.

— Ага. Двое их. Лю Вэй, он в Бэе живет, и Виктор Степанович Постников — в Хвойном.

— Здорово! — я действительно обрадовался.

— Не знаю, как с Лю Вэем, а с Постниковым невозможно контактировать, — скептически сообщил юноша.

— Да?

— Мы как-то с ребятами пошли его навестить. Ну, там как раз сорокалетие основания колонии отмечали. Постников же с первой партией колонистов высадился. Так он даже калитку не открыл, не то, что дверь. Написал на экране, что просит не беспокоить, и разряд пустил над забором. Мы всё сразу поняли.

Я помолчал. Ну, не был учитель таким раньше! С Лю, конечно, можно увидеться, вспомнить прежние деньки. А надо ли? Вон, с Пашкой встретился и что? Сказали пару слов и разбежались. Виктор Степанович — другое дело. К тому же, Хвойный практически рядом с городом. А Бэй — на другом континенте.

— Рад, что помог, — разулыбался Евгений. — Вы еще заходите, поговорим о разном. А то с нашими только о работе и можно. Кстати, как вас зовут? Я на вас пропуск выпишу.

— Илья Манжос.

Было довольно занимательно видеть отвисшую челюсть у лаборанта.

Я чуть тронул рукой калитку, и она медленно распахнулась. После разговора с Евгением иначе, чем приглашение, не расценишь.

И дверь в дом Виктора Степановича оказалась незапертой. Я уже и отвык от такого. Да и стоит ли привыкать? Наедут туристы, а вслед за ними — всякая шушера. Спокойной жизни — конец. Хотя, возможно, всё это мимо меня пройдет — от разговора с Постниковым зависит.

Никто мне не встретился — ни в прихожей, ни в гостиной, ни в спальне. Виктор Степанович сидел на кухне, куда я заглянул в самом конце моих странствий по его дому.

— Илья? Ну, здравствуй! — сказал он почти приветливо. — Присаживайся.

— Здравствуйте, Виктор Степанович, — во рту пересохло, я облизал губы и сглотнул.

— Что веселого скажешь?

— Веселого? Ничего.

— А я думал — решил проведать старика, развлечь его, — Постников сощурил левый глаз и постучал ногтем по висящей на магнитных подвесках столешнице.

Я смутился. Некрасиво поступаю. Действительно, со своими проблемами пришел, а о самом Викторе Степановиче и не подумал. Мало ли ему помочь надо. Или просто недосуг ему в чужие дела вникать.

— Извините, Виктор Степанович. Может, вам помочь чем-нибудь?

— Да всё у меня есть, — грустно и с некоторым отвращением сказал Постников. — Ничего не надо. Рассказывай, с чем пришел.