Нет, это не для меня!

— Ты это, мужик, охолони маленько! — пробормотал я.

Но странный абориген, зажмурившись и раскинув руки, словно собирался сгрести меня в охапку, топал ко мне. Так что ничего не оставалось, как успокоить этого сексуального террориста ударом в глаз. Для верности я вложил в кулак немного магической силы. Однако голова у мужика оказалась на удивление крепкой. Обычно после моего бокового правого даже дварфы летят с ног, а этот не только удержался в вертикальном положении, но и, моментально отскочив назад, выхватил из-за пояса кинжал:

— Проклятая мавья! Нежить! Так ты не хочешь мне помочь? Или все беды — твоих рук дело, гадина?

— Чего? — возмутился я.

Однако мужик, не обращая внимания на слова, кинулся на меня. Пришлось выбить у него кинжал, а самого психа забросить в кусты. Хорошо еще, что для мужчины он весил не так уж много. Да и спущенные штаны мешали ему двигаться, а то, пожалуй, так просто с ним справиться не удалось.

Облегченно выдохнув, я посмотрел на лошадь и мельком подумал: «А вот и транспортное средство. Кстати, у седла какой-то тюк привязан, может, и нормальной одеждой разживусь».

Аборигена я уже не принимал в расчет. После такого полета, в который я его отправил, выживали немногие. Однако я ошибся. В кустах зашуршало, и из них появился мой незнакомец. Правда, перемещался он на четвереньках — видимо, ногу он все-таки повредил, — но зато штаны оказались уже на том месте, где им положено находиться.

«А силен мужик!» — с восхищением подумал я.

Стало даже жалко бросать такого хорошего бойца в лесу.

Собственно, абориген ни в чем не виноват. При виде такой киски, как я сейчас, любое нормальное существо мужского пола захочет секса. А то, что тут принято заниматься им, не снимая кольчуги, так это низкий уровень цивилизации виноват, а не данный конкретный мужик.

Тем временем он подполз ко мне, приподнялся и, стоя на коленях, произнес:

— Прости меня, мавья! Не сладострастия ради я к тебе шел, но токмо блага народного для!

И попытался поцеловать меня куда-то в район бедер.

Я шарахнулся от него:

— Ты это, толком объясни, а? Какое благо народное? При чем тут я? И вообще — почему ты считаешь, что я только о том и мечтаю, чтобы с тобой любовью позаниматься? В конце концов, я себя не на помойке нашла, а тебя даже звать как не знаю!

— Так ты же — мавья! — прошептал абориген.

И разрыдался.

Этого мне еще не хватало! Ненавижу утешать плачущих дамочек, а что делать с мужиком, который ревет в три ручья, вообще не имею представления!

— Слушай, мужик, я смотрю, у тебя на лошади переметные сумы, — сообразил я. — Может, там выпивка какая есть? Выпьем с тобой да посмотрим на проблему трезво, без этих ваших странных традиций. Может, я чем все-таки помогу…

— Есть выпить! — радостно закивал абориген. — Фляга с медом стоялым есть, ключница Агафья ставила, хороший мед, забористый!

— Ладно, сиди, я сама принесу, — бросил я аборигену, видя его мучительные попытки встать.

В седельной сумке нашлись фляга с чем-то приятно булькающим, серебряная чарка и вкусно пахнущий полотняный узелок. Я притащил все это к непогашенному костру, достал из своего рюкзачка походный стакан, налил мед и подал чарку аборигену:

— Ну, давай, за знакомство! Кстати, как тебя зовут-то? Меня — Ада. Аделаида то есть.

— А меня — Ингвар, я князь земель этих, кои Карачинским уделом зовут.

Я повнимательнее взглянул на собеседника. Что ж, в это вполне можно поверить. Сейчас, когда он снял шлем, стало понятно, что передо мной — далеко не юнец. Зрелый воин, причем черты лица благородные, короткая бородка аккуратно подстрижена и вообще производит впечатление аристократа. Даже с учетом набухающего под глазом синяка. Да и одежда на нем богатая. Кольчуга мелкого плетения, зерцало с насечками и чернью, а рукоять кинжала, который я у него отобрал, утыкана драгоценными камнями так же густо, как мой рюкзак — стразами.

— А что тебе от меня надо-то? Неужели у такого могучего воина женщин мало? Небось, и жена есть, и любая служанка готова за дешевенькое ожерелье ночью постель погреть.

— Нет жены, — опустил глаза воин. — Умерла. Черный мор не разбирает, кто смерд, а кто — властитель.

«Опа! — подумал я. — Видать, тут эпидемия какая-то!»

А вслух сказал:

— Что за мор? Расскажи! Из-за него ты меня искал? И почему — меня?

— Хорошо, — кивнул абориген, снова разливая мед по чаркам. — Только разговор долгий, а ты, мавья, все же прости меня — ты бы оделась, что ли? А то трудно говорить, когда ты рядом, плоть волнуется.

— Было бы во что — оделась бы, — фыркнул я. — Или ты думаешь, что тут, в лесу, под каждым кустом — платяная лавка?

Ингвар снял плащ и подал мне.

В общем, когда фляга опустела, я был в курсе местных событий.

Во-первых, зимой в Карачинске по ошибке утопили божью странницу, приняв ее за ведьму.

— Злобна да бранчлива была святая, словно шавка подзаборная брехлива, — горестно вздохнул Ингвар. — Вот и попутали…

Утопить — утопили, но перед смертью старуха успела проклясть все княжество. Видимо, странница была действительно на короткой ноге с местными богами, так что сразу же после этого на город и окрестные земли обрушилась эпидемия черного мора. Местные целители ничего не могли сделать, и уже погибла чуть ли ни треть населения.

— А что же к магам не обратились? — удивился я.

— Что ты, мавья, как можно нечистых призывать? — князь замахал руками, словно отгонял несуществующую нечисть. — Боги нам испытание послали для вразумления, чтобы мы крепче в вере стали, а маги и прочие нелюди — они богам противны! Это каждый знает!

«Тьфу, ну и мирок! — подумал я. — Ведь встанут дураки на техногенный путь развития, изведут всю энергию впустую».

Но вслух ничего не сказал.

А князь продолжал рассказ.

Магов здесь не уважают, а вот лекарей-колдунов да провидцев терпят. Когда умерла жена Ингвара, он обратился к карачинской провидице с просьбой погадать — как можно мор остановить. Та сказала, что надо ехать на восток, за реку, и там, на границе с Артанскими землями, Ингвар встретит рыжую мавью. При этом встретит днем, при солнечном свете. И надо дать мавье все, о чем она попросит, и тогда мор уйдет и не вернется.

Я задумался.

Видать, гадалка эта местная — не мошенница, действительно что-то может. Она как-то сумела увидеть нашу встречу. Почему меня за нелюдь приняла — тоже понятно. Если в этом мире царит Средневековье, то женщины должны ходить закутанными с ног до головы, чтобы только нос с глазами из тряпок торчат. Следовательно, такая цыпочка в бронелифчике, как я, ничем иным, кроме нежити, быть не может. Ведь мавьи, как я понял, — это такие местные то ли вампиры, то ли русалки. Занимаются тем, что морочат головы путникам, а мужиков залюбливают насмерть. В принципе, известный во многих мирах вариант нежити. Но — по легендам. В развитых магических мирах такие существа встречаются крайне редко. Видимо, это как-то связано с уровнем цивилизации. Мавий порождает дикость и пренебрежительное отношение к жизни.

«А ведь этот Ингвар — герой, — вдруг сообразил я. — Он же был уверен, что на смерть едет. Мавьи-то местные ни одного мужика живым не отпускают».

Мне захотелось помочь бедолаге. Правильный мужик, как ни крути, за своих подданных помереть готов! Такое не часто встретишь в любом из миров.

И, кажется, у меня должно получиться. Если гадалка сумела увидеть нашу с ним встречу, то уверена, что с проклятием я смогу справится.

— В общем, так, — сказал я. — Любить тебя мне как-то не хочется. Да и ты, хоть на мои ноги пялился, подозреваю, особого удовольствия сейчас, когда только-только овдовел, не получишь. Силы мне твои ни к чему. Зато нужна мужская одежда, доспехи и лошадь. Так что снимай кольчугу. А вот штаны с рубахой можешь оставить. Я видела у тебя в торбе чистое белье — возьму его.

Абориген покорно кивнул.

— А теперь — жди, — сказал я и пошел поглубже в лес, чтобы не отвлекаться на аборигена.