Здесь она неожиданно протянула мне руку.

– Не сочтите меня невежливой, – сказала она, – но дело в том, что мне надо побыть одной. Мне надо подумать о том, что я видела сегодня вечером. Разогрею суп и лягу в постель. Я вас подвела?

– Нет, – ответил я. – Я чувствую то же, что и вы.

– Значит, в другой раз. – Она кивнула. – Может быть, завтра. Все зависит… Во всяком случае, вы – мой сосед, живете в нескольких шагах. Мы всегда сумеем найти друг друга.

– Естественно, – сказал я. – Доброй ночи. И благодарю вас.

Она вошла в дверь дома номер 5, а я пошел дальше по улице к номеру 24.

Осторожно вошел. Никого. Из гостиной Сильвани доносились звуки телевизора.

Я взял телефонную книгу, которая лежала в холле на столике рядом с телефоном, и стал ее перелистывать. Донати. Профессор Альдо Донати. Адрес: виа деи Соньи, 2.

Я снова вышел на улицу.

Мой путь вел мимо нашего старого дома, почти к вершине виа деи Соньи до того, как она сворачивает к виа 8 Сеттембре над университетом. Дом под номером 2 был высоким, узким зданием, которое стояло особняком над расположенными ниже по склону церковью Сан Донато и опоясывающей город длинной виа делле Мура. В былые дни этот дом принадлежал нашему врачу, доброму доктору Маури, который навещал меня всякий раз, когда у меня разыгрывался кашель, – говорили, что я страдаю слабой грудью, – и, чтобы прослушать мое дыхание, никогда не пользовался стетоскопом. Он просто прикладывал ухо к моей голой груди и при этом вцеплялся руками в мои плечи, что всегда казалось мне крайне безвкусным. Он и тогда был в годах, а теперь, наверное, уже умер или отошел от медицинской практики.

Я подошел к дому и взглянул на табличку с именем – Донати – на правой двери под двойной аркой. Эта двойная арка открывала доступ как на виа деи Соньи, так и на поросший травой склон и лестницу, спускающуюся к церкви Сан Донато. Слева была квартира привратника, в которой когда-то жила кухарка доктора Маури.

Я пристально рассматривал табличку с именем. Точно такая же была на нашем доме номер 8. Для Марты предметом особой гордости было держать ее начищенной до блеска, и если дать волю воображению, не исключено, что это и есть та самая. Рядом с ней был звонок. Я положил палец на кнопку и нажал. Я услышал отдаленный звон. Никто не ответил. Скорее всего, Альдо живет один, но если и нет, то, кто бы с ним ни жил, находится сейчас в герцогском дворце, в комнате херувимов.

Чтобы окончательно убедиться, я еще раз нажал на звонок, но с тем же результатом. Я повернулся и посмотрел на дверь привратника. После некоторого колебания я позвонил в нее. Дверь почти сразу открылась, и появившийся на пороге человек спросил, по какому я делу. Кустистые брови, коротко подстриженные волосы, хоть и поседевшие, показались мне знакомыми. И я вспомнил. Этот человек – товарищ по оружию моего брата. Он очень привязался к Альдо, и однажды мой брат привез его домой в отпуск. С тех пор он поседел, но в остальном почти не изменился. Изменился я. Глядя на тридцатидвухлетнего мужчину, никто не вспомнит десятилетнего мальчика.

– Профессора Донати, – сказал он мне, – нет дома. Вы найдете его в герцогском дворце.

– Я знаю, – сказал я, – там я его уже видел. Но не с глазу на глаз.

У меня к нему личное дело.

– Мне очень жаль, – сказал он, – но я не знаю, когда профессор вернется. Обед он не заказывал. Если вы оставите свое имя, то всегда можете позвонить ему по телефону и договориться о встрече.

– Моя фамилия Фаббио, но она ему ничего не скажет. – Я и сам не знал, проклинать мне имя, унаследованное от моего отчима, или благословлять.

– Синьор Фаббио, – повторил мужчина. – Я запомню. Если не увижу профессора сегодня, то скажу ему завтра утром.

– Благодарю вас, – сказал я. – Благодарю и доброй ночи.

– Доброй ночи, синьор.

Он закрыл дверь. Я стоял возле выхода, ведущего на виа деи Соньи. И вдруг я вспомнил имя мужчины. Джакопо. Когда мой брат привез его домой в отпуск, ему было неловко, он чувствовал себя лишним. Марта с первого взгляда поняла ситуацию и взяла его к себе на кухню.

Я раздумывал, имеет ли смысл снова идти в герцогский дворец и искать моего брата там. Но я быстро отказался от этой мысли. При нем будет телохранитель, а то и целая толпа льстивых студентов.

Я уже собирался выйти из-под арки перед входом, как услышал приближающиеся шаги. Я повернулся на звук и увидел женщину. Женщина эта была Карла Распа. Я сделал несколько шагов и свернул за арку. Так она не могла меня видеть, а я ее мог. Подойдя к двери Альдо, она сделала то же, что и я, то есть позвонила. Она ждала, глядя через плечо на дверь Джакопо, но звонить ему не стала. Не дождавшись ответа, она пошарила рукой в сумке, вынула конверт и просунула его в почтовую щель в двери; письмо упало на пол прихожей. В ее опущенных плечах читалось разочарование. Она вышла на виа деи Соньи, и вскоре стук ее высоких каблуков замер вдали. Так вот для чего она отделалась от меня. Никакой тарелки супа и никакой постели для Карлы Распа.

Должно быть, этот план пришел ей на ум вскоре после того, как мы вышли из герцогского дворца. Теперь, когда она пребывает в растрепанных чувствах, суп ей будет весьма кстати, но есть его ей придется в одиночку.

Я дождался, когда, по моим расчетам, она уже скрылась из виду, намного опередив меня, и в свою очередь вернулся на виа Сан Микеле. На сей раз я проник в святилище Сильвани и объяснил синьоре, что ничего не ел. Сойдет что угодно. Она выключила телевизор и гостеприимно втолкнула меня в столовую. Ее муж решил составить мне компанию. Я рассказал им, что был приглашен в герцогский дворец. Казалось, это произвело на них впечатление.

– Вы собираетесь принять участие в фестивале? – осведомилась синьора.

– Не знаю, – ответил я. – Не думаю.

– Вам следует это сделать, – твердо сказала она. – Фестиваль – великое событие для Руффано. Чтобы увидеть его, люди приезжают издалека. В прошлом году многим пришлось вернуться. Нам повезло. Мужу удалось достать места на пьяцца Маджоре, и мы видели процессию папской гвардии. Это было очень реально, и я потом говорила, что мы словно жили в те времена. Когда ректор, одетый папой Клементом, меня благословил, то мне показалось, будто я получила благословение самого его святейшества.

Она суетилась по комнате, подавая мне еду и питье.

– Да, – согласился ее муж. – Все было просто великолепно. Говорят, что, несмотря на болезнь ректора, в этом году будет еще лучше. Профессор Донати – великий артист. Некоторые полагают, что он ошибся в своем призвании. Ему следовало стать кинорежиссером, а не тратить время на местный художественный совет. Ведь Руффано – город маленький.

Я ел скорее от внутренней пустоты, чем от голода. Волнение не улеглось, и меня все еще лихорадило.

– Что за человек этот профессор Донати? – спросил я.

Синьора улыбнулась и закатила глаза.

– Вы же видели его сегодня вечером, не так ли? – сказала она. – Поэтому сами можете судить, что думают о нем женщины. Будь я наполовину моложе, я не оставила бы его коротать жизнь в одиночестве.

Ее муж рассмеялся.

– А все его темные глаза, – сказал он. – Он знает, как подойти не только к женщинам, но и к местным властям. Он получает все, чего ни попросит. А если серьезно, то он и ректор очень много сделали для Руффано.

Конечно, он местный. Его отец, синьор Донати многие годы был хранителем дворца, поэтому профессор знает, что здесь требуется. Видите ли, вернувшись после войны, он узнал, что отец его умер в лагере, а мать сбежала с немецким генералом, забрав с собой его младшего брата. Можно сказать, всю семью как смыло. Чтобы пережить такое, нужно немалое мужество. Он остался. Целиком посвятил себя Руффано и никогда не смотрел в сторону. Таким человеком нельзя не восхищаться.

Синьора Сильвани подвинула ко мне фрукты. Я отрицательно покачал головой.

– Больше не могу, – сказал я. – Только кофе. – Я взял предложенную синьорой сигарету.