Все герои этой книги вымышлены, любое сходство с реальными людьми, ныне живущими или умершими, — чистое совпадение.

Монике Мадлен Поль Ренье

Когда местный поезд подъезжал к станции, я подумала, не вернуться ли мне, пока не поздно, назад?

Всю дорогу — со вчерашнего вечера, с самой переправы через Ла-Манш — я собиралась с духом, убеждала себя, что поступаю не как безрассудная девица, а как разумная женщина, которая приняла решение и собирается довести дело до конца. Что будет, когда я доберусь до замка? Это зависело не от меня, но я пообещала себе, что буду держаться с достоинством. Вести себя так, будто совсем не волнуюсь. Скрывать от всех панику, которая охватывает меня при мысли об их возможном отказе. Никто не должен знать, как много значит для меня эта поездка.

Я чувствовала — впервые в жизни, — что моя внешность говорит в мою пользу. Мне двадцать восемь. В дорожном сером плаще, такого же цвета фетровой шляпе (никто бы не заподозрил, что я ношу ее для красоты), да после ночной дороги, я, конечно, выглядела не моложе своих лет. Незамужняя, я часто ловила на себе сочувственные взгляды. Знала, что за спиной меня называют старой девой, говорят, что я засиделась в невестах. Меня раздражала всеобщая уверенность в том, что для женщины смысл жизни заключается в служении мужчине. Мужская самонадеянность! Когда мне исполнилось двадцать три, я решила доказать беспочвенность этого утверждения и теперь верила в успех задуманного. В жизни могут быть и другие интересы. Я подбадривала себя тем, что у меня такой интерес есть. Поезд замедлил ход. Кроме меня на этой станции сходила только какая-то крестьянка с корзиной яиц в руке и курицей под мышкой.

Я вытащила на платформу сумки. Тут были все мои пожитки: несколько платьев и необходимые для работы инструменты.

У ограды стоял один-единственный носильщик.

— Добрый день, — поздоровался он с крестьянкой. — Поторопитесь, а то ребенок родится без вас. Говорят, у вашей Мари уже три часа, как начались схватки. К ней пошла повивальная бабка.

— Хоть бы на этот раз был мальчик! Ох, уж эти девочки. Одному Богу известно…

Видимо, я интересовала носильщика больше, чем пол будущего ребенка. Пока они болтали, он наблюдал за мной.

Убедившись, что я выгрузила все сумки, он шагнул вперед, собираясь дунуть в свисток, чтобы отправить поезд дальше. В этот момент на платформе появился пожилой мужчина. Он явно куда-то спешил.

— Эй, Жозеф! — крикнул ему носильщик и кивнул в мою сторону.

Жозеф посмотрел на меня, покачал головой и произнес:

— Здесь не проходил какой-нибудь господин?

— Вы из Шато-Гайар? — спросила я по-французски.

Я знаю этот язык с детства. Моя мать была француженка и, хотя при отце мы говорили только по-английски, между собой пользовались ее родной речью.

Жозеф недоверчиво подошел ко мне. От удивления у него даже слегка приоткрылся рот.

— Да, барышня, но…

— Должно быть, вы за мной.

— Нет, я встречаю господина Лосона. — Он с трудом произнес английское имя.

Я напомнила себе, что это препятствие — мелочь по сравнению с тем, что меня ждет, и улыбнулась как можно беспечнее. Ткнула в ярлычки на багаже: «Д. Лосон». Затем, на случай если Жозеф не умеет читать, объяснила:

— Я — мадемуазель Лосон.

— Из Англии? — спросил он.

Я заверила его, что так оно и есть.

— Мне говорили об англичанине.

— Здесь какая-то ошибка. Не англичанин, а англичанка.

Он почесал затылок.

— Ну что, поехали? — спросила я и кивнула в сторону сумок.

Мимо как раз проходил носильщик, и они переглянулись. Тогда я сказала тоном, не допускающим возражений:

— Отнесите, пожалуйста, багаж в… экипаж. Едем в замок.

Я долго вырабатывала в себе выдержку и хладнокровие — никто не заметил мучавших меня сомнений. Дома моя манера держаться действовала безотказно. Здесь тоже. Жозеф и носильщик понесли сумки к ожидавшей коляске. Я пошла следом. Через несколько минут мы уже были в пути.

— Далеко отсюда до замка? — спросила я.

— Около двух километров, барышня. Скоро вы его увидите.

Вокруг расстилался богатый винодельческий край. Стоял конец октября. Урожай убрали и теперь, наверное, готовились к новому. В стороне от нас остался типичный провинциальный городок: площадь, а на ней церковь и мэрия, узкие переплетающиеся улочки, лавки, дома. Наконец, вдалеке показался замок.

Никогда не забуду этой минуты. Хваленое благоразумие подвело меня. Позабыв о трудностях, на которые столь опрометчиво себя обрекла, я громко рассмеялась и воскликнула:

— Будь, что будет! Все равно я рада, что приехала.

Хорошо, что я сказала это по-английски: Жозеф ничего не понял. Я спросила:

— Это и есть Шато-Гайар?

— Да, барышня.

— Во Франции такие замки — не редкость. В Нормандии, например. Там держали в темнице Ричарда Львиное Сердце.

Жозеф хмыкнул, но я продолжала:

— Обожаю руины. Но сохранившиеся старые замки намного интереснее.

— Наш замок не раз был на волосок от гибели. Да, в дни террора его чуть не разрушили.

— Какое счастье, что этого не произошло! — Мой голос дрожал от волнения. Надеюсь, Жозеф этого не заметил. Замок очаровал меня. Вот бы пожить в нем, изучить его как следует. Я чувствовала: это для меня. Какая неудача, если я не приживусь здесь. Главное даже не в том, что я не знаю, что буду делать, если придется вернуться в Англию. Где-то на севере у меня была дальняя родственница — двоюродная сестра отца. Иногда он говорил мне: «Если со мной что-нибудь случится, ты всегда можешь поехать к сестрице Джейн. У нее трудный характер, и тебе придется несладко, но, по крайней мере, она выполнит свой родственный долг». Блестящая перспектива для женщины, переставшей думать о замужестве и живущей только своей гордыней.

Тетя Джейн!.. Нет, ни за что! Я дала себе слово. Лучше пойти в гувернантки и зависеть от прихотей равнодушных хозяев или капризов их строптивых детей, которые порой еще бессердечнее своих родителей. Лучше я поступлю в компаньонки к какой-нибудь старой брюзге. Иначе — не просто одиночество и унижения, но и необходимость отказаться от любимого дела, которое могло бы украсить мою серую жизнь.

Замок превзошел все мои ожидания. Иногда так бывает — действительность оказывается более волнующей и пленительной, чем картины, нарисованные воображением. Такие минуты редки, но когда они приходят, ими грех не насладиться. Я не знала, что ждет меня впереди, и от этого, быть может, еще острее чувствовала свое минутное счастье.

Я предалась созерцанию. Вот он высится над виноградным краем, величественный памятник архитектуры пятнадцатого века. Наметанным глазом я определила его возраст с точностью до десятилетия. В последующих двух веках замок очевидно перестраивался, но новшества не нарушили симметрии, скорее подчеркнули ее. По обе стороны от главного здания круглые башни. Парадная лестница, должно быть, в центре. Я неплохо разбираюсь в старинных домах, и хотя в прошлом часто обижалась на отца за его строгость ко мне, теперь благодарна ему за все, чему он меня научил.

Замок выглядел средневековым в полном смысле слова. Крепкие подпоры и башни придавали ему гордый, неприступный вид. Мощные стены с узкими прорезями окон роднили его с крепостью. Со смотровой башни над разводным мостом я перевела взгляд на окружающий ров — высохший, конечно. Теперь там зеленела сочная трава.

Старина Жозеф что-то мне говорил. Наверное, решил, что мужчина приехал или женщина — это не его дело.

— Да, — говорил он. — В замке ничего не изменилось. Его Светлость следят за этим.

Его Светлость. Человек, с которым мне предстоит столкнуться. Воображение рисовало холодного аристократа. В дни террора такие с высокомерным, безразличным видом проезжали по улицам Парижа, направляясь к гильотине. Меня ждет позорное изгнание.