Как бы ни дорожил наш гость ножом — мяч все компенсировал.

В спрятанных за массивными надбровными дугами зеленых глазах зажглась прямо таки детская радость, широкий рот растянулся в ухмылке, обнажая десны и острые зубы, подкрашенные для устрашения кармином.

Орк бережно взял в руки мяч и недоверчиво спросил:

— Это мне?

Я молча кивнула головой, с трудом скрыв удивление: вот уж не думала, что этот орк умеет так хорошо говорить на русском.

Гость осторожно прижал мяч к широкой груди, потянул мне немытую конечность и представился: — Воржак — глава клана Кровавой росы. — А потом, слегка припечатав большим пальцем мою руку, добавил, — Если еще понадоблюсь — зови!

После чего, подмигнув, спешно покинул наше гостеприимное заведение.

Я посмотрела ему вслед, понимая, что обзавелась другом, и пошла сообщать мужу, что моя любимая поливальная машинка, увы, приказала долго жить, и чтобы он помог мне справиться с безмерной печалью по поводу ее преждевременной кончины.

Жизнь, похоже, снова стала хороша.

Напоследок я оглянулась на останки злополучного аппарата. Зеленый остов с укоризной тихо журчал водой, кот осторожно трогал лапой круглый желтый лепесток, но самое главное, вокруг как раньше царило спокойствие.

Я счастливо вздохнула и мысленно пообещала себе в следующее посещение выставить Воржаку за счет заведения пару кружек пива. Пусть орк хоть отчасти будет также счастлив, как я сейчас.

Темноволосый красавец эльф сладкозвучно играл на изящном музыкальном инструменте, одновременно напоминавшем и лютню и гитару. Его голос уводил в заоблачные дали, вызывая грезы наяву. Я сидела за стойкой, подперев ладонью щеку, и тихо млела.

Песни бардов всегда вызывали у меня томление души, а тут к тому же такой исполнитель.

Темноволосого эльфа звали Селливен, а его светленького друга, кажется Илваритель. С некоторых пор они радовали мою семью музыкальным фольклором дивного народа, собирая по вечерам аншлаг из любителей музыки перворожденных. Вот и сейчас за столами сидело десятка два молодых девиц разных рас и сословий (даже малолетняя великанша присутствовала). Мы же получали двойную выгоду: возможность заработать на поклонницах и на халяву послушать отличных певцов.

Селливен закончил песню, прокашлялся и потянулся к бокалу с соком. Инструмент сменил исполнителя, перекочевав к остроухому блондину, и снова полилась неземная мелодия.

Этнические вечера начались в нашем заведении после того, как однажды эльфы застали меня пялящуюся в плазму и вытирающую слезы.

По телевизору буржуйская певица грустно пела про свое нелегкое детство и глупых родителей. Неизвестно по какой причине, но стихи заморской дивы пробирались до самых глубин моей не знающей английского души, и над этим клипом я плакала всегда, а потому смотрела его только в периоды депрессии и в полном одиночестве.

В тот день причиной хандры явилась кончина обожаемой клумбы. По весне я купила дорогущие семена сортовой петуньи, взрастила их в рассадном ящике на подоконнике и с гордостью собственноручно высадила в грунт. Поливала и рыхлила, как ни одно растение прежде (сказалась, наверное, неудача с газоном). Как, оказалось, делала я это только для того, чтобы мой слишком умный кот загубил все на корню. Его черное величество быстро понял, что гораздо легче разгребать вскопанную и взрыхленную землю, чем шкрябать намертво утоптанную множеством ног, и посему устроил в клумбе туалет. Петуния почила раньше, чем я разобралась — в чем дело.

Муж моей печали не понял, сказал — ерунда и попросил не орать на самого лучшего в мире кота, Бутч ответил на эту мужскую солидарность довольным мявом, а я взяла диск Пинк и удалилась страдать подальше от мужской половины нашей семьи. Вот в тот момент эльфы и обнаружили меня проливающей слезы над мучениями далекой американской девочки.

Услышав музыку, они дружно скривились, но комментировать, слава богу, ничего не стали, просто на следующий вечер появились в обнимку с 'лютнегитарой', шелково блестевшей лакированной декой.

С тех пор я имела удовольствие наслаждаться мастерским исполнением и красивыми голосами, пока один из перворожденных не обронил небрежно, что, мол, он вообще не понимает, как можно слушать всякую чушь.

Намек был оскорбителен.

Я, конечно, не числила себя в заядлых меломанах, но и 'всякую чушь' тоже не слушала. В отместку пришлось включить на полную громкость МузТВ, где как раз прогоняли лучшую десятку российских клипов. Правда, уже через минуту я раскаялась в излишней строгости к эльфам и к самой себе. Заставлять слушать такое, можно только в следственной камере, в качестве особо изощренной пытки.

Когда телевизор отключился, я еще секунд пять по инерции давила на кнопку. Эльфы с немым укором взирали на меня, не говоря ни слова. Краска стыда за человечество и наш шоу-бизнес залила щеки розовым колером, и я поклялась исправиться.

Лучше бы мне этого не делать, потому что, как не секрет — благими намерениями дорога в одно известное место вымощена.

Подфартил с намерениями сибирский театр балета и оперы, так не вовремя явившийся с гастролями в город. Обрадовавшись возможности поразить иномирных гостей земным искусством, я купила три билета на любимый балет 'Жизель'. Хотела купить четыре, но супруг приобщаться к миру прекрасного благоразумно не пожелал, а заставить пойти на подобное мероприятие сына, можно только под дулом пистолета. Пистолета у меня не водилось.

Пообещав интересное зрелище, я потащила эльфов вкусить плодов Терпсихоры, забыв при этом учесть, что до этого смотрела балет Жизель исключительно по телевизору в исполнении первых балерин страны!

Поначалу все было замечательно. Во-первых, весь театр мне завидовал, небось, не у всех есть возможность прийти под руку с такой красотой, да еще в двойном экземпляре. Эльфы с интересом крутили головами, дамы пялились на них и меня, источая флюиды злобной зависти, музыканты тихо тренькали струнами и дудели, настраивая инструменты.

Когда полилась музыка — я совсем расслабилась: оркестр не фальшивил, эльфы не кривились. Напротив, они внимательно вслушивались в звуки бессмертного произведения, танцы, правда, перворожденных несколько озадачили, но когда я объяснила суть происходящего, эльфам стало интересно. Само понятие "танец — спектакль" у эльдаров отсутствовало, так что они сразу простили артистам и непонятные па с прыжками и странные мужские наряды — идея хореографа захватила неиспорченные умы.

Все шло просто отлично: Жизель правдоподобно страдала, легкомысленный принц вытанцовывал с новой невестой, я старалась не хлюпать носом от жалости к доверчивой крестьянке.

Это благополучие тянулось до тех пор, пока несчастная влюбленная не умерла, а гуляка принц проникся угрызениями совести и поперся среди ночи на кладбище, рыдать на могилке. И вот тут началось… Появились бесплотные сильфиды и стали беззвучно порхать на одной ноге.

Предполагается, что беззвучно. На самом же деле…

Бедная наша старенькая сцена, помнившая революцию и восстание казаков!

Крепкие мускулистые ножки балерин в унисон прыгающие по старому дереву дали поразительный результат. Равномерное бум-бум-бум-бум-бум почти сразу заглушило звуки оркестра и вызвало первые сдерживаемые смешки среди морально неустойчивой публики (и мой в том числе). И все бы ничего, попрыгай они только один раз. Нет же, по задумкам хореографа они должны были четырежды пропорхать их одного конца сцены в другой. Воспарить у балерин никак не получалось, зато протопать, как стаду молодых слонов на выгуле — вполне.

Бедный принц метался среди тяжело бухающих сильфид, как мышь в мышеловке, с трудом ускользая от их неотвратимого продвижения. Сцена скрипела и ныла, грозя обрушить тушки бестелесных духов вниз. Балерины вздрагивали и озирались после каждого прыжка, справедливо опасаясь за свое здоровье, а оркестр изо всех сил старался быть услышанным, прорваться сквозь этот топ-топ. По сцене поднимались волны вековой пыли, выколоченной из досок. Они смешивались с клубами тумана заданного режиссером по спецэффектам. Сидящие в первых рядах зрители начали безудержно чихать и отряхиваться. Нервы остальных театралов оказались не железными, после второго круга по залу пробежала волна смеха, переросшего к третьему — в хохот.