- Значит, корова и пушка твоих рук дело, - констатировала я, сообразив, кому обязана столь незабываемым впечатлениям.

   - Не моих, а человеческих, - парировал клоун, чуть наклонившись вперед.

   Ясно. Циклопа с ружьем это вечно подмигивающее наваждение, конечно же, не создавало. Но моему знакомству с ними определенно поспособствовало.

   Я огляделась. В парке ничего не изменилось со вчерашнего дня. Все те же качели с каруселями, та же праздная толпа. И тот же звонкий голос зазывалы, приглашающий публику в шатер к иллюзионисту. Во второй раз призыв не вызвал панического ужаса, но неугомонные мурашки все-таки вышли на старт и уже приготовились к забегу на длинную дистанцию.

   - Может, зайдешь? - клоун издевательски изогнул левую бровь.

   Ответом надоедливой кукле стала гримаса на моем лице.

   - Отсюда! Живо! - скомандовала я, топнув ногой, и показала клоуну язык.

   В первый миг после пушечного выстрела, мне почудилось, что душа пускается в пляс. Ибо передо мной возник девятиэтажный дом из красного кирпича с черепичной крышей. Мой дом! Он стоял в окружении кленов и тополей, отражая в окнах всходящее осеннее солнце.

   Я жила здесь с того дня, как меня в виде свертка, перевязанного розовой лентой, привезли из роддома. Бабушка раз сто пересказывала историю, как дед закатил пир для всего двора, напоив соседей шампанским допьяна. Еще были наняты профессиональные фотограф с кинооператором (настоящая роскошь в начале восьмидесятых). Но чиновник такого ранга, как мой дед, мог позволить отметить появление первой внучки с шиком...

   С победным криком я ринулась к родному подъезду с черной металлической дверью, от радости не замечая, как сторонятся меня прохожие. Как даже птицы, кружащие в небе, меняют направление.

   Первый подъезд, второй, третий. Сердце бешено стучало о грудную клетку, отсчитывая секунды, приближающие меня к желанной цели. Ликование разбилось на миллиарды осколков лишь у четвертого крыльца. В тот миг, когда стремительно распахнулась дверь и ударилась о стену, сбивая громадные куски красного кирпича. Увидеть себя со стороны - зрелище не для слабонервных. Но я почему-то не испугалась. Лишь медленно опустилась на асфальт, потому что ноги отказались служить, и проводила саму себя долгим бестолковым взглядом.

   О, да, это была я, выскочившая в то памятное утро из дома после ссоры с Бастиндой. В джинсах и зеленой ветровке. С пылающими щеками и гневом в черных глазах.

   - Стой, - слабо велела я той себе, которая как раз заворачивала за угол. Поняла вдруг, что получила шанс выяснить, как умудрилась загреметь в Поток. - Подожди!

   Не знаю, как мне удалось подняться и ринуться в погоню, ведь ноги объявили бойкот. Так бывает - во сне. Ты бежишь, прикладывая неимоверные усилия, подпрыгиваешь, отталкиваешься от земли, как от трамплина, но все равно двигаешься словно заторможенный робот. Еще и воздух уплотнился. Мне приходилось помогать себе руками, раздвигать воздушные массы, как пловец воду.

   Добраться до угла дома удалось чудом. Другая я стояла на автобусной остановке, насупившись и сжав кулаки - того гляди, дым из ушей повалит. Интересно, куда я собираюсь ехать? Вероятней всего, к бабушке. Или к Рите. Только им двоим из всего человечества я могла поплакаться в жилетку и вдоволь нажаловаться на Бастинду с Вовочкой.

   Моя бабка - Галина Дмитриевна Корнеева и раньше была теткой мировой - старушкой язык назвать не повернется. А после непредвиденной кончины деда - Валерьяна Гавриловича, общаться с ней и вовсе стало сплошным удовольствием.

   Дед был сущим деспотом. Меня он, конечно, боготворил, ни разу даже голос не повысил. Зато остальное семейство держал в ежовых рукавицах. Противиться его авторитарной власти не смел никто. Кроме моего отца - Виктора. Двое других взрослых сыновей (мои дядя Коля и дядя Рома) неукоснительно выполняли распоряжения грозного родителя, как в бизнесе, так и в повседневной жизни. Даже женились лишь с одобрения главы семейства.

   Старший сын сошел с выбранной для него дороги ещё в юности. Выбрал свой путь. И на протяжении многих лет намеренно избегал общения с дедом. Никогда не приезжал в родительский дом, а к нам приглашал исключительно бабушку. Если бы мог, то вычеркнул его и из моей жизни. Наверное, из-за собственных годами накопленных обид, ведь лично у меня не имелось ни единой причины рвать отношения с дедом.

   Только когда его не стало, я поняла, насколько сильное давление он оказывал на остальных членов семьи. Со дня прощания с дедом на кладбище прошло каких-то три месяца, а родственников будто подменили. На семейных обедах, которые с незапамятных времен устраивались раз в месяц, никто больше не сидел натянутый, как струна. Народ раскрепостился, за столом посыпались шутки, зазвучал смех. Даже бабушка, всю жизнь ходившая с сурово сжатыми губами, вдруг расцвела и даже помолодела. Откровенничать с ней мне стало легче в стократ. Бабуля вдруг проявила небывалые познания в молодежной моде и музыке. Даже сходила со мной на концерт одной популярной группы втайне от папы, на дух не переносившего подобные мероприятия, считая, что новые музыкальные направления дурно влияют на неустойчивую подростковую психику.

   Вторым человеком, которому я могла выплакать горе, была Рита Луконина - моя бывшая одноклассница. Прежде мы сидели за одной партой и жили в соседних домах, но два года назад Ритка переехала в другой район, и, как следствие, перевелась в новую школу. Однако даже крутые перемены не стали поводом для прекращения нашей дружбы. Мы ездили друг к другу в гости по выходным, а в будни часами висели на телефоне, пока кто-то из взрослых, грозя всяческими карами, не требовал освободить линию.

   Итак, если я сейчас сяду на 19-й автобус, значит, еду к бабушке. А если выберу 44-й маршрут, стало быть, предпочтение отдано Рите. Главное, не упустить момент и успеть сесть вместе со мной в автобус.

   Сесть вместе со мной! Это уже на клинику похоже, ей-богу!

   Преодолевая сопротивление воздуха и собственных ног, я зашагала к остановке, не сводя глаз с самой себя. Другая я, судя по выражению лица, продолжала мысленно костерить Бастинду, то и дело шмыгая носом. Неужели, я всегда так ужасно свожу брови, когда злюсь? Вот кошмар-то!

   Из задумчивости вторую меня вывел паренек в яркой желтой куртке, раздающий всем, кто подвернется под руку, рекламные листовки. Обычно я даже не смотрю на их содержание. Сую в карман, если поблизости не нахожу урну, чтобы потом выбросить дома. Уж такой у меня характер - терпеть не могу, когда мусорят на улице. Однако она, то есть я (вот незадача получается с местоимениями) уткнула взгляд в голубоватый листок. На хмурой мордашке нарисовался интерес. Да такой, что пока читала и перечитывала бумажку, умудрилась пропустить и 44-й, и 19-й автобусы.

   Я попыталась ускорить упрямые ноги, но куда там. Вторая я, продолжая с глуповатой улыбочкой пялится в листовку, ловко вбежала в 23-й автобус - маршрут, которым я сроду не пользовалась. Куда, черт меня (или "ее"?) дери, ее (а, может, лучше "нас"?) несет?! Что такого она прочла на квадратном листе голубой бумаги?

   На автобус вслед за самой собой я естественно не успела, но шанс пролить свет на тайну оставался. На остановочной площадке - прямо на асфальте сиротливо лежали несколько рекламных листков. До цели на негнущихся ватных ногах мне оставалось всего-то шагов десять. Несколько мгновений, еще немного усилий, и я прочту сообщение, заставившее меня столь круто поменять планы в последний день привычной жизни.

   - Не о том думаешь, - вкрадчиво зашептал на ухо гадкий клоун, появившись из ниоткуда.

   Хлоп! И мы снова стоит посреди парка, чуть поодаль от гудящей толпы.

   - Что ты наделал? - возмутилась я, кидаясь на наглую куклу с кулаками. Но вот незадача, клоун ловко растворился в воздухе. Лишь его шепот прозвучал откуда-то сверху.

   - Твое Перепутье начинается здесь, Александра Корнеева.