Он молча протянул мне плитку «Ritter Sport'a». Незаметно для окруженцев я сорвал обертку и, разломив плитку на четыре части, протянул им на ладони.

– Что это, товарищ старший лейтенант? – спросил сержант.

– Шоколад. Ешьте мелкими кусочками и обязательно запивайте водой.

– Но здесь четыре куска, а нас – только трое?

– Лейтенанту тоже надо дать.

– Но он же без сознания?!

– Сейчас приведем его в чувство, – ответил я, присаживаясь рядом с энкавэдэшником.

Протянув к его лицу руку, я несколько раз нажал ногтем точку на его верхней губе. Лейтенант замотал головой и открыл глаза.

– Как ваше самочувствие, товарищ лейтенант?

– Что? Где я? – И рука летехи потянулась к тому месту, где раньше висела кобура с пистолетом. Чтото мне в этом движении показалось странным.

«Хм, а резвый гэбэшникто! – подумал я. – Хорошо, что я еще, когда его на носилки клали, кобуру отжал и себе на пояс повесил, а то этот мог спросонья и от контузии по нам начать стрелять».

– Вы у своих, – мне пришлось говорить максимально успокаивающим тоном, – мы идем к лагерю партизан. Вот немного шоколада и воды – подкрепитесь.

Я встал и жестом позвал за собой сержанта, который, не послушав меня, уже съел свою порцию. Отойдя метров на пять, я сел под куст и рукой указал на землю рядом с собой:

– Присаживайтесь, сержант. Разговор у меня к вам есть.

– Да, слушаю вас, товарищ старший лейтенант… – ответил тот, садясь рядом.

– Вас как зовут?

– Сержант Юрин.

– А по имени?

– Коля… то есть Николай.

– А я – Окунев Антон.

– Очень приятно, товарищ старший лейтенант госбезопасности.

– Николай, оставь, ладно? Мы же уже познакомились. Обращайся по имени, сейчас можно.

– Слушаюсь.

– А скажика мне, Коля, вы с лейтенантом всю дорогу шли?

– Нет, только в сарае том встретились. Два дня назад.

– А откуда знаешь, что он из Ломжи?

– Он сам сказал. И удостоверение показывал. Он из особого отдела шестой кавдивизии, а она в Ломже как раз стояла. А вы что, сомневаетесь?

– Нет, просто интересуюсь. А ты про дивизию эту откуда знаешь?

– Да знакомого както встретил в Белостоке, он как раз кавалерист. Сказал, как сейчас помню, что их дивизия в Ломже расположена… Точнее, была она там до войны…

– Понятно. Спасибо, что сказал. Ну ладно, хватит лясы точить. Пора нам, а то до темноты дойти не успеем.

Когда мы с сержантом подошли к остальным, я спросил у лейтенанта:

– Товарищ лейтенант, вы сами идти сможете?

Тот утвердительно кивнул.

– Ну и отлично. Еще две минуты отдыха, и вперед.

– Товарищ старший лейтенант госбезопасности, а у вас табачку не найдется? А то очень курить хочется, – спросил боец с подбитым глазом.

– Сейчас посмотрю… – Уходя в деревню, я оставил Тотену пачку сигарет, ту самую – с обрезанными фильтрами.

Алик все понял на лету, поэтому кинул мне две сигареты. Я протянул одну бойцу:

– Только трофейные есть.

– Ничего, и такие пойдут.

Я, прикурив свою сигарету от спички, вначале хотел отдать коробок окруженцу, но вовремя вспомнил, что надпись «Череповец. ФЭСКО, Россия» на коробке может вызвать ненужные вопросы. Поэтому я протянул ему горящую сигарету, чтобы он прикурил «от ствола».

– Товарищ старший лейтенант или как вас там? – внезапно раздался за моей спиной голос. И одновременно щелкнул предохранитель «мосинки».

«Ну, еж твою!» – только и подумал я, покосившись через плечо.

Неугомонный гэбэшник стоял у меня за спиной метрах в двух, а мой «ППД» висел у меня на плече, и добраться до него не было никакой возможности. Ну, почти никакой.

– В чем дело, лейтенант? – как можно более спокойно спросил я.

– Предъявите ваши документы!

– Лейтенант, ты совсем на голову больной или это приступ? Какие на задании в тылу врага документы?

– Я еще раз требую вас предъявить документы. В противном случае я буду вынужден вас арестовать моею властью.

Бойцы недоумевающе смотрели на нас. Тотен, конечно, пришел бы мне на помощь, но он поставил свою винтовку вместе с оружием остальных к дереву, от которого сидел на расстоянии двух метров.

– Вот скажи мне, лейтенант, а где твоя бдительность была, когда двадцать второго числа диверсы из «Бранденбурга» командиров стреляли и штабы взрывали? – решил я использовать свое послезнание.

Тот болезненно скривил лицо, но ничего не ответил. Я же продолжал, что называется, переть буром:

– Молчишь? А в сарае что восстание не организовал? Голова болела? А сейчас, когда тебя из дерьма вытащили, решил свою власть и строгость перед бойцами показать? Ну, давай, валяй.

– Я еще раз требую…

– А не пошел бы ты! «Шпалой» сверкаешь, а ума нету!

– Прекратите оскорблять сотрудника госбезопасности! Немедленно дайте документы!

– Щаз, разбежался об стену… – Ничего, кроме как тянуть время, аккуратно, кончиками пальцев вытягивая из кобуры «ТТ», мне не оставалось.

– Немедленно положите автомат на землю! – решил сменить пластинку лейтенант.

«Так, если я начну снимать с плеча „ППД“, то перестану вытаскивать пистолет. А что, если, скидывая автомат, просто выхватить „ТТ“, да и завалить этого зануду? Так свой он – жалко. Да какой свой? Дятел он назойливый, а не свой».

За спиной у меня послышался какойто шорох, затем – невнятный возглас и напоследок, звук глухого удара, как будто стукнули деревяшкой об деревяшку. Затем я услышал шум падающего тела. Скосив глаза, я увидел, что лейтенант лежит на земле, а над ним, с винтовкой в руке, стоит сержант Коля.

– Сержант, ты что, с дуба рухнул?

– Нет, товарищ старший лейтенант.

– Так что ж ты старшего по званию – прикладом?

– А вражина он!

– Да с чего вы взяли, сержант? – Я попытался перейти на официальный тон.

– Что он нам стволом грозил? Да и форма у него подозрительно чистая! Вон, даже подшива белеет! На нас посмотрите, товарищ старший лейтенант, вон, обтрепанные все. До меня только сейчас дошло!

«Щелк!» – И кусочки головоломки встали на свои места. Я понял, что же мне показалось странным в том жесте лейтенанта, когда он якобы очнулся. Он искал кобуру НА ЖИВОТЕ! Некоторое время назад я помогал ребятамреконструкторам при съемке документального фильма, точнее, это они снимались в документальном фильме, на который меня наняли как режиссера. Так вот, я вспомнил, как один из «отцов реконструкции» распекал двух парней за неправильное ношение кобуры. «Ты кто? Офицер Красной армии или шпион? Ну, так перевесь кобуру на правый бок. Я понимаю, ты немцев обычно реконструируешь, но нашито носили кобуру на боку, а вот фрицы – на животе».

Вскочив на ноги, я бросился к лейтенанту. «Только бы мы не ошиблись! Только бы он немцем оказался!» – стучало у меня в голове. Был один надежный способ проверить мои сомнения. Торопливо обшарив карманы «энкавэдэшника», я нашел удостоверение.

– Тотен, фонарик! Живо!

В ярком свете диодного фонарика я торопливо листал страницы. «Саукстас Герман Янович. Лейтенант. ГУГБ НКВД» – пока все верно. Так, «выдано 18 октября 1939 г.». Проведя пальцем по скрепкам, я облегченно выдохнул.

– Немец он, – сказал я, поднимая голову.

– А как вы узнали, товарищ старший лейтенант?

– Вот, сам посмотри. Удостоверение он, судя по «легенде», почти два года в кармане таскает, края обтрепались и обложка потерта, а скрепки не заржавели. Нам перед заброской как раз про эту особенность рассказывали… – решил я придать убедительности своим словам.

– Но удостоверение ведь действительно потрепано?

– Есть такие спецы, Николай, они тебе за два дня что хочешь в надлежащий вид приведут.

– Понятно. Тото мне показалось, что он порусски както не так говорил.

– Поэтому он и прибалтом записан, а может, и на самом деле – латыш или эстонец, а может, фольксдойч какой. Но это лирика. Алик, шнурок давай.

В этот момент я краем глаза заметил быстрое смазанное движение. Единственное, что я успел сделать, – это поднять правое плечо и немного пригнуть голову, поэтому сапог лжегэбэшника попал мне не в голову, а как раз в поднятое плечо. От удара оно онемело, и я выронил пистолет, а сам опрокинулся на бок. Гад сноровисто сграбастал «ТТ» и направил его на меня…