– Один даже имел наглость на днях обратиться ко мне! Подвалил, когда я шла на рынок. Ко мне! Я приличная женщина, и так я ему и сказала. Я не разговариваю с незнакомыми мужчинами, и ни с кем не сплетничаю, не говоря уже о большом носатом нахале! 

При воспоминании об этом она с негодованием вскинула голову. 

Кит с улыбкой наблюдала за ней.

– Он красивый, этот нахал? 

Мэгги фыркнула. 

Губы Кит дёрнулись. Значит, он был красивый. 

– Большой парень, не так ли? 

Её горничная, будучи приличной, глубоко порядочной женщиной, тем не менее питала слабость к крупным мужчинам. 

Мэгги снова фыркнула.

– Большой неуклюжий вол. Пристал ко мне, поднести мою корзину с покупками. Как будто я какая-то слабачка! Или глупышка. Эти лондонцы заслуживают не больше доверия, чем те негодяи в Индии. 

Ого, подумала Кит. Мужчине, приставшему к Мэгги на пути к рынку, похоже, было дозволено сопровождать её обратно домой, если уж он пытался поднести полную корзину. Очень интересно. Мэгги была такой пуританкой, что никогда не поощряла ни одного мужчину – даже некоторых почтенных англичан, которых они встречали за границей. С другой стороны, Кит никогда прежде не видела Мэгги в Англии. Возможно, правила этой недотроги несколько смягчились в родном окружении. 

– Предлагал поднести твою корзину? По мне, так он походит на джентльмена. 

Мэгги в который раз фыркнула. 

– Джентльмена! Как бы не так! Всё, что он хотел, это выведать про вас, мисс Кит. О, он не лез напролом, как другие. «О, мисс Боун, вы недавно в Лондоне?» и «О, я слышу какой-то очаровательной экзотической акцент в вашем голосе, мисс Боун, очевидно из той страны, из которой вы прибыли?» – она фыркнула. – Я быстро поставила его на место! Очаровательный экзотический акцент, вы только подумайте! Никаких акцентов, честный йоркширский выговор, так я ему и сказала – какая наглость! 

Кит захихикала. 

Мэгги впилась в неё взглядом. 

– Это не смешно, мисс Кит. Он вёл себя непорядочно, заговорив с женщиной, не будучи надлежаще представленным. Нахал! И более того, – добавила она с ужасом, – он спросил, в какой день у меня выходной! 

– И ты сказала ему? – спросила, поддразнивая, Кит. 

Мэгги с негодованием вскинула голову и не соизволила ответить. Она с видом оскорблённого достоинства посмотрела на Кит и вышла из комнаты. 

То, как она вышла, заставило Кит задуматься. Безо всяких сомнений её преданная служанка не сообщила тотчас же своему любознательному поклоннику, когда у неё выходной день, но вспыхнувшее лицо и напряжённая походка подсказали Кит, что когда у Мэгги настанет выходной, она не слишком удивится, если нахал будет ждать её возле кухонной двери. 

Возможно, впервые в жизни, чопорная почтенная Мэгги Буон, женщина средних лет, приобрела поклонника. Кит надеялась на это. Мэгги от многого отказалась ради Кит и не должна ещё к тому же упустить выпавший, возможно, ей счастливый случай – счастье любви. 

Кит возвратилась к шитью. Несмотря на удовольствие от нового поворота в жизни Мэгги, мысль о том, что появились люди, которые расспрашивали о ней слуг, вызывала тревогу. Она задумалась, кто мог стоять за этим. А кто-то действительно за этим стоял. Мэгги не была глупой. И бедняки не станут выспрашивать о незнакомом человеке, если им не заплатили. 

И хотя она измучилась, ломая голову над тем, кто бы мог выведывать о ней, ей так и не пришло на ум никого, вызывающего явные подозрения. Это не мог быть мистер Хьюго Девениш. У него теперь не было никакой причины интересоваться ею, она порвала с его племянником. Так кто же это мог быть? 

Кит чувствовала себя неуютно. Одно дело знать, кто преследует тебя, другое – столкнуться с неизвестным противником. Или, возможно, несколькими противниками. 

Задача, которую поставил перед ней отец, становилась всё более и более чреватой трудностями. Она подумала о шести отделениях в двойном дне кофра из камфорного дерева[13], который хранился в её платяном шкафу. Два отделения уже были заполнены, два самых маленьких, но всё же… 

Если всё пойдёт, как задумано, то третье маленькое отделение заполнится сегодня вечером – она всё подготовила. И потом она будет на полпути к свободе. 

Последние три отделения были большими, и следовательно их было труднее заполнить, но она пока отказывалась думать об этом. Одна вещь за один раз. 

Мистер Девениш, молча кляня себя, стоял в тени. До клуба в Сент-Джеймсе от его дома рукой подать. И у него не было никаких дел, что оправдывали бы его присутствие здесь. 

Это очень нехороший признак, сказал он себе. Он не был зелёным юнцом, страдающим от мук первой любви. Недостойно для взрослого мужчины вести себя подобным образом. Он не стоял, вздыхая, под окнами женщины с тех пор, как… ну, в общем, давным-давно. И это закончилось его полным и безоговорочным унижением. 

Он вдруг ощутил зуд в спине, как будто кожа могла помнить. Вероятно, могла, подумал он. Вряд ли так легко забыть, когда тебя прилюдно хлещут кнутом. 

Ему было двадцать два года, и он был романтичным молодым человеком, только что вернувшимся на родину после двенадцати лет изгнания. И несмотря на то, что он уже знал довольно много о женщинах – буфетчицах, портовых шлюхах и жёнах моряков, – он никогда ещё не встречал настоящих английских леди. 

Он впервые приехал домой с полными карманами денег – судно, которое он купил на наследство матери, пришло с ценным грузом. И хотя его так называемая семья не обрадовалась ему, в свете, конечно же, не возражали против законного отпрыска дочери фабриканта и английского лорда. Не тогда, когда у него водились деньги. 

Хьюго мысленно пожалел молодого себя. Каким дураком он был! Он был готов к жестокости, продажности, бедности. Он видел многое в портах, и многое испытал на себе. Он прошёл трудную, суровую, безжалостную школу жизни – жизни моряка. И он выжил, стал таким же несгибаемым, суровым и безжалостным, как тот мир, в котором он обитал с десяти лет. Хьюго Девениш не был простаком, которого легко надуть, он не был добычей для шлюхи, карманника или бандита. 

Но все его защитные барьеры рухнули при встрече с настоящей английской леди. Респектабельной замужней английской леди. Она играючи соскоблила с него огрубевший внешний слой и нашла под ним мальчика с истосковавшейся по нежности душой, мальчика, который в десять лет был внезапно оторван от дома и всё же до сих пор верил в любовь. Тот бедный глупый мальчик оказался совершенно беззащитен перед изысканностью манер, перед ласками и добрыми словами. 

Ах, она была такой красавицей, столь утончённой, деликатной и милой. Он никогда не касался чего-то более мягкого, чем её руки, её кожа, такая гладкая и такая прекрасная. Она была всем, чего он никогда не знал – чистая, невинная, драгоценная и уязвимая. Он влюбился в её рассказы о жестоком муже и задумал отчаянный безнадёжный план освободить её. 

Каким легковерным дураком он был! Повзрослевший Хьюго вспоминал себя юного со смесью неверия и презрения. 

Это, конечно, была игра. Она часто так забавлялась. Нежный облик скрывал душу гарпии. Она водила его за нос и изящно заманила в ловушку, и тут вмешался её разъярённый муж со своими лакеями, которые, повалив молодого морячка, хлестали его кнутами на улице на виду у всего белого света и его нежного идеала. 

И она надсмехалась над ним. А когда всё закончилось, муж со смехом потащил её в постель, а он остался на улице и пополз, истекая кровью, прочь, как можно дальше от того дома. С душой более истерзанной, чем его спина. 

И тот раз был последним, когда он имел какое-либо отношения с так называемыми респектабельными женщинами из высшего общества. 

До сих пор. 

Ситуация совсем не была похожей, думал он, уставившись на дом Синглтонов. Он не вздыхал о женщине из высшего общества, он проводил расследование. Это большая разница.