— Возможно, — погасив сигару, проговорил Хубер. — Только Виктору это уже не поможет. — Он взглянул на часы. — Машина Меннеля в гараже?

— Да, — сказал профессор. — Власти разрешили ее переправить на родину покойного. Это его собственный автомобиль?

— Я отвечу вам на этот вопрос, когда увижу машину. Не исключено, что он приехал сюда на служебном автомобиле. Но возможно, и на своем. У него был «БМВ-250».

— А это «мерседес», — сказал Казмер, — «Мерседес-280».

— Ключи от машины у вас, господин профессор?

— Казмер, не сочти за труд. Они лежат у меня в кабинете, на письменном столе. Сегодня утром мне их передал майор Балинт, — сказал Табори, заметив вопросительный взгляд Хубера.

Когда Казмер вышел, гость спросил:

— Они осматривали и машину?

— Весьма тщательно, — подтвердил Табори-старший. — Даже отпечатки пальцев снимали. Хотя не вижу в этом резона. На любой машине можно найти тысячи отпечатков.

— Наверное, таков порядок. Выполняют все, что предписывают инструкции, — вежливо заметил Хубер.

Возвратившийся с ключами от машины Казмер предложил гостю свои услуги, но тот сказал:

— Спасибо, не беспокойтесь. Я разбираюсь в «мерседесах».

Казмер равнодушно посмотрел вслед удаляющемуся Хуберу и, улегшись на кушетку, принялся разглядывать свисавшую с потолка замысловатую люстру из кованого железа. Он догадывался, что вот-вот раздастся голос дядюшки, и весь подобрался, твердо решив про себя, что, несмотря ни на что, больше не ввяжется с ним в спор. Он достал сигарету и закурил.

— Я хотел бы, Казмер, чтобы ты кое-что принял во внимание, — действительно заговорил уже мгновение спустя профессор.

Казмер промолчал, разглядывая потолок гостиной и пуская вверх колечки дыма.

— Як тебе обращаюсь.

— Слышу и жду продолжения…

Казмер чувствовал, что ответ его был не очень учтивым да и голос противно дрожал.

— Этот дом — мой дом…

— Ты уже столько раз напоминал об этом, дядя, что я при всем желании не смогу этого забыть, — уже спокойно, с примирительными нотками в голосе и даже с улыбкой подтвердил Казмер.

— И я волен приглашать к себе в гости кого захочу. Поэтому я требую от тебя соблюдать приличия по отношению к моим гостям.

— Блестяще! — отозвался Казмер. — А я ради тебя буду ползать перед этой иноземщиной на брюхе? Нет уж, дудки! Да и тебя я не понимаю, чего это ты перед ними кривляешься? Ты же не дипломат, чтобы так-то уж ухаживать за ними!

— Никто от тебя не требует, чтобы ты ползал, как ты выражаешься, на брюхе!…

Казмер сел на тахту и, с неприязнью посмотрев на дядю, сказал:

— Может, хватит поучать меня? Если хочешь, я могу немедленно покинуть твой дом. Жалею, что не сделал этого раньше. Мне было тошно смотреть, как профессор Табори угодничает перед этими подонками.

— Меннель не был подонком.

— Все равно. Мне он был просто противен.

— Прежде ты этого не говорил.

— Потому что ты не спрашивал. Настолько тебя очаровал этот неофашист. А он был им. Я ведь тоже с ним побеседовал. Я почему-то считал, что человек, отсидев четыре года в Бухенвальде, никогда не забудет это время. Но я ошибся: ты все забыл. Все на свете. Или не хочешь помнить.

— Я ничего не забыл, — проворчал Табори, мрачнея. — Виктор Меннель за Бухенвальд не отвечает.

— Возможно. Но я видел все это. Был там на экскурсии. И не требуй от меня, чтобы я заискивал перед твоими дорогими гостями!

— Никто не заставляет тебя заискивать перед кем-то. Но твои вульгарные замечания отвратительны.

— А мне было отвратительно зрелище фабрики смерти. Так что не учи меня этикету.

В это время в гостиную вошла Лиза, и они прекратили разговор.

— Бланка попросила меня похозяйничать у вас сегодня. Я пришла. Хотите кофе?

— Спасибо, но, пожалуй, попозже, — попросил Табори. — Как она себя чувствует?

— Ей лучше, однако серьезное обследование у хорошего врача ей не повредило бы, — сказала Лиза. Поняв по мрачному виду Казмера, что он опять поругался с Матэ, она не удержалась:

— Что с тобой? Ты будто в воду опущенный!

— Да вот дядюшке не нравится, что я нелюбезен с его доктором Ху-Хубером…

— Мой племянничек любит преувеличивать, — примирительным тоном заметил Табори. Скрипнула садовая калитка. По тропинке медленной, тяжелой поступью приближался Оскар Шалго со своей неизменной дымящейся сигарой во рту, в потрепанной соломенной шляпе, надежно укрывавшей от солнца его круглое лицо.

«Тебя только не хватало, — раздраженно подумал профессор. — Святая троица в сборе. Ну, держись, Табори!»

— Слава всевышнему! — крикнул ему толстяк. — Наконец-то тучи покинули твое чело.

— Чело?

— Ну да, оно же было мрачное, как дождливое небо, — подтвердил Шалго и перевел взгляд на Табори-младшего. — Привет, Казмер. Давно вернулся?

— Сегодня утром, — ответил Казмер.

— Забавно. Как же это я не расслышал знакомый рев мотора?

Шалго добрался до стола и завладел коньячной бутылкой.

— Я оставил машину внизу, на станции обслуживания, — объяснил Казмер. — Возьмите чистую рюмку в серванте.

— Ты предлагаешь мне выпить? Что ж, не возражаю.

— Только не увлекайся, пожалуйста! — предостерегла его Лиза. — Сегодня ты уже выполнил норму.

Шалго некоторое время разглядывал рюмку с коньяком на свет, затем плюхнулся в кресло и без всякого перехода вдруг спросил:

— Казмер, а где ты был ночью с девятнадцатого на двадцатое?

— А с какой стороны это может вас интересовать?

Казмер как-то странно заглянул сверху в лицо толстяка.

— Да не меня. Майор Балинт из милиции спрашивал. А я сейчас вспомнил.

— Почему же он спросил об этом вас?

— Действительно странно. Как иногда ты бываешь несокрушимо прав.

Казмер, заметно волнуясь, достал сигарету.

— И как пришло в голову этому майору вынюхивать обо мне стороной всякие сведения?

— Это его обязанность, — сказал Табори. — Не забывай, произошло убийство. В таких случаях принято проверять алиби всех без исключения. Правильно я говорю, Оскар?

Шалго пододвинул к себе пепельницу.

— Лучше не смог бы выразить эту мысль даже я, — подтвердил он. — Алиби очень важно. Особенно сейчас.

— Сейчас? Почему сейчас? А вчера оно не было важно? Или позавчера? — уже более спокойно выразил свое удивление Казмер.

Шалго отметил про себя, что инженер хорошо владеет собой.

— Сейчас потому, — пояснил он, — что следствие взял в свои руки полковник Кара из Будапешта. А он не новичок. И у меня такое ощущение, что он скоро задаст тебе, Казмер, тот же самый вопрос: где ты был двадцатого июля, между двумя часами ночи и десятью утра? И тебе придется ответить на него. Вот я и хотел, чтобы ты был готов к такому вопросу.

Казмер задумчиво погладил подбородок.

А в это самое время полковник Кара сидел в «штабе» следственной группы — в комнате на втором этаже здания поселкового совета — и внимательно просматривал поступившие оперативные донесения. К сожалению, в них было много пробелов, и это соответственно рождало новые вопросы.

— Так что же мы знаем о Матэ Табори? — спросил он. — От Домбаи еще не поступили материалы?

— Пришел ответ из архива: в картотеке не значится, — ответил Фельмери.

— Оказывается, он не так уж и стар, наш профессор, — заглянув в одну из бумаг, заметил Кара. — Родился в четырнадцатом году.

— Ему пятьдесят пять, и он в отличнейшей форме, — подтвердил майор Балинт.

Кара вслух стал читать справку:

— «…Вдов, жена умерла в марте тысяча девятьсот сорок шестого года…»

— Неудачные роды, — пояснил Балинт. — Но дочка осталась в живых. Сейчас она чемпионка страны по теннису. Входит в состав сборной Венгрии. В настоящее время уехала на соревнования в Калифорнию.

— Это я знаю, — взглянув на него, сказал полковник. — Но я почему-то считал, что и Казмер его сын.

— Нет, Казмер усыновлен сестрой профессора, Бланкой Табори. Она взяла его в июле сорок пятого из веспремского детдома.