– Чего расшумелся? – Он изобразил строгость в голосе и сплюнул вниз.

Слюна толстомордого охранника попала прямиком на Чингиза, тот в злобе сжал кулаки, но сдержал себя и, обтерев лицо рукавом грязного халата, произнёс:

– Султан, меня завтра казнят.

– Ага, – флегматично согласился тот.

– Напоследок поесть бы хорошо.

– Это не ко мне, а к Аллаху просьба.

– Ну почему же. Ты ведь знаешь, у меня друзей и родни много. Сходи на постоялый двор, там Марат Сафиулин, купец знатный, на постой остановился, а он – дядя мой, между прочим. Скажи, что Чина ему привет передаёт, и попроси пару золотых, чтоб последний ужин мне устроить. Одну монету себе возьми, а на одну продуктов нам на рынке купи.

– Ты что, сын шакала, собрался с гяуром хлеб преломить? – завёлся охранник.

– Что ты, Султан, я помню слова нашего имама и с тобой поделиться хотел, а не с этим, – он кивнул на меня, – неверным.

Думал надзиратель долго и всё же повёлся на разводку Чингиза.

– Ладно, – пробурчал он, – навещу твоего дядю. Еще чтото ему на словах передать?

– Скажи только, что я помню его ко мне доброту и перед смертью вспоминаю детство, проведённое в его горной усадьбе.

Охранник ушёл, Чингиз вновь привалился к холодной стенке, а я спросил:

– А чего это ты с ним порусски разговаривал?

– Ты здесь недавно, не понял ещё, что на татарском языке здесь мало кто говорит. Одно слово – сброд.

– Так Султан вроде бы татарин?

– Татарин, – согласился Чингиз, – только он ногай, а я ялыбойлу. У нас диалекты разные, и легче на вашем языке говорить.

– А сколько вас всего племён?

Парень поёжился – уже успел продрогнуть – и ответил:

– Раньше нас в Крыму три племени было: ногаи, потомки кипчаков и половцев, таты, горцы, и мы, ялыбойлу, жили вдоль моря. Теперь только мы и ногаи остались, а татов давно никого не встречал. Все в Севастополе сгинули, когда его атаковать попытались. Вместе с семьями туда попёрлись славу предков возрождать, и когда в городе бахнуло, то всех там и накрыло.

– А караимы разве не татары? – удивился я.

– Нет, конечно, они потомки евреев из Хазарского каганата и степняков. Хотя, как говорят, предок нынешнего имама ещё в Великую Отечественную войну ездил в Берлин, к немцам, и те выдали ему бумагу, что они самые настоящие тюрки, а не евреи.

Разговор затих сам собой, я попробовал подремать, но куда там, ноги по щиколотку в грязи, берцы отобрали ещё в лесу, а вместо них дали какието плетёные сандалеты, к стене не прижмёшься, холодно, и на землю лечь – тоже не вариант, можно и не встать. Так я протоптался до вечера, стемнело, и мы с Чингизом стали ожидать Султана.

– Слушай, гвардеец, – спросил парень, – а правда, что у вас в Конфедерации можно ночью по городу пройти без оружия и никто тебя не ограбит?

– Правда.

– И что, действительно народ у вас хорошо живёт?

– Лучше, чем у нас, пока нигде не видел.

– А если к вам эмигрировать, что думаешь, простят, что я татарин?

– А чего тут прощать, нация не самое важное, главное, чтоб закон понимал и знал, что ты не у себя дома, а в гостях. Если это в голове сидит крепко, то проблем нет, а если что не так, то всегда можешь домой вернуться в принудительном порядке.

– Понятно, а может, мне с тобой пойти?

– Лично я не против, вдвоём легче, а ты всё же местный.

– Решено, после побега пересидим в горах, у дяди Марата, а как всё утихнет, на Керчь пойдём.

– Чингиз, – теперь вопрос задал я, – ты говоришь, что торговец, а чем здесь торговатьто можно?

– Разным. На море рыбу ловят – продаю. В горах коноплю выращивают и «план» делают – продаю. Возле Перекопа лошадей размножают, они тоже всем нужны. Гдето оружие есть, люди на нас, торговцев, выходят. Почему бы за долю и не найти на древние стволы покупателя хорошего. Опять же – контрабанда, чтото от вас, чтото от украинцев. Было бы желание, а заработать всегда можно. Ну а если ещё это и семейный бизнес, то совсем хорошо, и не надо ничего придумывать. Люди знают тебя, ты знаешь людей, и договориться не проблема.

– Ха, – усмехнулся я, – а чего в этот раз оплошал?

– Там личное. – Голос купца был невесел. – Перешёл дорогу одному местному начальнику, думал, что всё схвачено, но не угадал, и вот я здесь, вместе с тобой. – Он замолчал, встал и хлопнул меня по плечу. – Готовься, ктото идёт. На тебя одна надежда, сержант, и если сейчас не выгорит, то хана нам, мне завтра, а тебе в течение месяца.

– Не дрейфь, прорвёмся. Давай к стене становись.

Татарин согнулся в поясе и прижался к стене. Секунды тянулись медленно, я был готов прыгнуть вверх, и вот вниз упала верёвка, скрученная из шпагата.

– Торгаш, – раздался голос надзирателя, – бери пакет, там еда для тебя, а свою половину я уже забрал.

– Сейчас, – просипел Чингиз и шикнул на меня, мол, не зевай, действуй.

Тянуть было нельзя, тут он был прав. Я вспрыгнул на спину Чингиза, который охнул от натуги, в ещё одном прыжке схватился за верёвку и, не обращая внимания на то, что она режет мне руки, пополз вверх. Благо, надо было всего метр преодолеть, это два рывка, и я успел до того, как Султан, почуявший напряг, выпустил верёвку из рук.

– Ты чего это? – произнёс он в недоумении, обнаружив, что я стою напротив него.

– Ничего, – ответил я и резким, отработанным на тренировках ударом кулака в горло сломал ему кадык.

Султан рухнул наземь, а я его ещё и придержал, чтоб шума лишнего не было. Оглянулся, ни черта не видать, нахожусь в какомто дворе, людей рядом нет, и только гдето невдалеке звякнула цепь и глухо заворчала псина. Ноги тряслись, как у паралитика, и первое желание было бежать стремглав, ни о чём уже не заботясь. Однако я не один, есть напарник, и, значит, надо его вытаскивать. Найдя лестницу, стараясь не шуметь, опустил её вниз и спустя всего несколько секунд помог торговцу выбраться наружу.

– Надо же, – прошептал парень, – всётаки получилось, и ты меня не бросил. Пошли отсюда, пока стража не сменилась или патруль мимо не прошёл.

Мы сбросили тело Султана в наш зиндан и, остерегаясь пса, выбрались со двора и огородами вышли к лесу, там, двигаясь вдоль опушки, выбрались к дороге на Верхоречье. На развилке нас уже ждали два мужика с тремя вьючными лошадьми в поводу. Это был дядя Чингиза, купец Марат Сафиулин и его сын. На то, что их родственник был не один, мне они ничего не сказали, то есть моё появление восприняли как должное. Лошадей они нам не дали, как я ожидал, и о чём они говорили с Чингизом, был не в курсе, разговор шёл на их родном языке, но вот одежду и еду нам выделили. После этого наши пути разошлись, Сафиулин повернул лошадей на Симферополь, туда, куда он изначально и направлялся, а мы лесными тропами направились в его усадьбу, расположенную в горах.

Глава 14

Кубанская Конфедерация. Керчь

07.04.2058

Следак СБ, худой и жилистый капитан в сером френче наподобие того, какой любил носить начальник его ведомства генерал Терехов, имитируя бешенство и брызгая мне в лицо слюной, кричал:

– Ты, сука, признавайся, говнюк, за сколько родину продал?!

Хлоп! – звук пощёчины разнёсся по допросной комнате.

Голова моя дёрнулась, и я уже привычно произнёс:

– Требую встречи со своим командиром батальона подполковником Ерёменко или командиром роты капитаном Черепановым. Они знают, при каких обстоятельствах я попал в плен к караимам, и могут поручиться за меня. Согласно гвардейскому уставу, подписанному президентом Конфедерации, каждый гвардеец имеет на это право, и я прошу его мне предоставить.

Капитан изобразил скуку и усталость, присел за стол и направил мне в лицо лампу яркого света. Складывалось впечатление, что он не хотел мне навредить, а добивался от нашего общения какойто определённой цели и проверял меня по одному ему известным тестовым программам.

– Дурак ты, сержант. – Он закурил и выпустил под потолок огромный клуб дыма. – Мой тебе совет: сознайся. Дадим тебе десять лет, отработаешь на благо общества в колонии и живи тихомирно. А то ведь выведем во двор, расстреляем, и всех делов.