В переулке было пустынно. Лишь в будке телефона-автомата, которая торчала напротив особняка, прятался маленький толстенький человек. Он выкатился наружу и солнечно улыбнулся следователю:

- Разрешите доложить, Георгий Борисович! Я тайно веду наблюдение за этим загадочным переулком. Но ничего подозрительного не обнаружил! Все попрятались по домам или просто спят.

Это был Иван Шалыто, второй незаменимый помощник Ячменева.

Ячменев любил своих молодых ассистентов. Быть может, они и не могли похвастать глубиной ума, меткой наблюдательностью и мгновенной сообразительностью, но зато с лихвой покрывали эти недостатки служебным рвением и преданностью делу. За неимением других, более умных кадров, Ячменев изо всех сил растил из Ивана и Зиновия достойную смену.

- А где Фомин?

- Сторожит покойника! Там же вся компания - эксперт, фотограф и доктор.

Ячменев поежился от холода и грустно усмехнулся:

- Если бы я был заграничный следователь - я зашел бы в бистро напротив и согрелся рюмкой перно. Но, во-первых, Ваня, я не заграничный следователь, а во-вторых, ближайшая забегаловка находится отсюда за три кило метра и там не торгуют водкой до десяти утра. Значит, у меня нет иного выхода, как войти в дом и начать расследование!

С этими словами Ячменев шагнул к парадной двери, рядом с которой висела застекленная табличка: «Академия школьных наук. Сектор истории культуры», а Иван Шалыто вернулся в телефонную будку.

В вестибюле Ячменев огляделся, Вокруг не было ничего примечательного. Вход украшали колонны, оштукатуренные под мрамор. Широкая лестница, выложенная красной ковровой дорожкой, вела на второй этаж. На стенах висели репродукции с картин, которые воскрешали славные страницы истории: «Последний день Помпеи», «Утро стрелецкой казни» и «Княжна Тараканова».

Слева, на вешалке, Георгий Борисович увидел две милицейские шинели и пальто доктора. Следователь разделся, повесил свой ратин рядом с докторским габардином и с наслаждением закурил. Когда следователи курят, кажется, что они думают. Может быть, так оно и есть,

В вестибюле было тепло, Ячменева разморило, и он заснул. Он спал и курил. Он курил и спал.

По лестнице сбежал Зиновий Фомин, длинный а тощий.

- Разрешите вас разбудить, Георгий Борисович! - почтительно обратился он к начальнику.

- Я не сплю! - сказал Ячменев, не открывая глаз,

- Разрешите доложить, вы спите стоя, как боевая лошадь!

От этого комплимента Ячменев пробудился и перешел к делу:

- Ну, что там происходит?

- Разве вы не подниметесь познакомиться с трупом? - удивился Фомин.

- Потом, потом… - отмахнулся Ячменев.

Дело в том, что Георгий Борисович ничего на свете не боялся, кроме темноты, крови и покойников. Но это была его единственные слабости.

- Доктор говорит, - продолжал рассказывать Фомин, - что смерть наступила в одиннадцать часов вечера…

- Ближе к двенадцати… - машинально поправил его Ячменев.

- Перелом свода черепа. Зубарева ударили по голове тупым предметом, - Фомин увлеченно вводил Ячменева в курс событий.

- Предмет, конечно, не обнаружен?

- Как вы догадались?

- Если бы орудие убийства нашли, вы бы, Зиновий, сказали, чем именно убили! Продолжайте!

- Когда я научусь соображать, как вы! - восхитился Фомин.

- У вас, Зиновий, все впереди! - утешил ого Ячменев. - В ваши годы я тоже ничего не соображал!

- Часы и деньги целы. Ограбление исключается. Мотивы преступления неясны.

- Преступник пытался меня уверить, - перебил Ячменев, - что Зубарева убили за беспринципность. Но если бы в наше время за это убивали, началась бы такая резня…

- В библиотеке бандиты оставили массу вещественных доказательств, по которым их можно будет легко найти, - Фомин начал перечислять: - очки в золотой оправе, дамская брошка типа камеи, мужской носовой платок, испачканный в женской губной помаде, билет на сегодняшний скорый поезд Москва-Куйбышев, вагон номер шесть, место тринадцатое, нижнее, и авоська с продуктами. В ней бутылка кефира и триста девяносто граммов ветчиинорубленой колбасы. Очевидно, покупали четыреста, но десять граммов недовесили.

- Что-то, Зиновий, слишком много сувениров, - покрутил головой следователь, - мне это не нравится. И по года на улице скверная. Боюсь, мы здесь долго провозимся.

- И еще одна деталь, я чуть не забыл, - спохватился Фомин, - рукопись, разорванная в клочья!

- Склейте ее! - распорядился Ячменев. - Ну, а как там в библиотеке, ничего не разбито, не сломано?

- Кроме головы академика, не разбито ничего! - заявил Фомин.

- Поднимитесь наверх, - сказал Ячменев, - и попросите эксперта снять отпечатки пальцев с телефонной трубки. Убийца уверял меня, что звонит прямо из библиотеки! И кроме того, пусть эксперт оставит мне все эти вещественные доказательства!

- Слушаюсь! - и Фомин рванулся выполнять приказание.

Метод Ячменева, из-за которого он долгие годы не мог сделать карьеры, заключался в том, что Ячменев, как это ни выглядело парадоксально, не искал виновных. Он всегда старался увериться в невиновности лиц, подозреваемых в преступлении. Когда он находил всех невиновных, виновные обнаруживались сами собой.

И сегодня Георгий Борисович не отступил от своих принципов и пошел искать невиновных. Он начал с комендантши, которая обнаружила труп.

Комендантша пила чай в маленькой каморке под лестницей и читала исторический роман, как будто бы ничего не случилось.

- Можно? - спросил следователь, приоткрывая дверь.

- Зачем спрашиваете, - нелюбезно ответила старуха, - когда вы все равно войдете!

- Это верно, - добродушно согласился Ячменев, вошел и, поняв, что приглашения сесть не дождется, опустился на плюшевый пуф.

Ячменев отметил про себя, что старуха была крепкого телосложения и отлично могла нанести сокрушительный удар. Второе, что засек следователь, был выдвинутый вперед подбородок, говоривший о решительней характере. Особенно не понравились Ячменеву старухины усы.

Но следователь был верен своим принципам и подавил антипатию к зловещей хозяйке.

- Книжку отложите, пожалуйста! Как вас зовут?

- Насколько я помню, - съязвила старуха, - мужчина должен представиться первым!

- Извините! Меня зовут Георгием Борисовичем. Я следователь!

- А я вот детективные романы никогда дочитать но могу, второй сорт, знаете ли! Зовут меня Надеждой Дмитриевной.

- Что вы сейчас читаете, Надежда Дмитриевна? - Ячменев попытался втереться в доверие.

- «Узница Шато-Гайяра»! Это из серии «Проклятые короли» Мориса Дрюона. Вы читали?

- Не успел! - сокрушенно повинился Георгий Борисович.

- Неинтеллигентная сейчас эпоха, - констатировала комендантша и свысока посоветовала: - Вы все-таки почитайте, автор материал знает хорошо, хотя пишет суховато…

- Обязательно прочту! - пообещал Ячменев и с облегчением подумал, что голос старухи не похож па игривое женское контральто, которое он слышал по телефону. - Скажите, Надежда Дмитриевна, у вас в академии любили Зубарева?

- Человек он был не хуже других, но хам! Правда, теперь все хамы!

- Разве уж все? - слабо возразил Ячменев.

- Все, все… - сказала старуха.

- А труп вы обнаружили в четыре часа?

- Я не смотрела на часы.

- А работаете вы здесь давно?

- С семнадцатого года, когда ваша власть пришла… У вас все, товарищ следователь?

- Пока все… - Ячменев поднялся.

- Ну и слава богу! - и Надежда Дмитриевна снова уткнулась в роман.

- Извините, Надежда Дмитриевна, - еще раз оторвал ее от чтения Георгий Борисович, - у меня к вам один интимный вопрос. С этим домом… до семнадцатого года… но связана легенда с призраками, с привидениями, которые бродят по ночам?

Впервые Надежда Дмитриевна поглядела на следователя с интересом.

- Я вас серьезно спрашиваю! - настаивал Георгин Борисович.

- До катастрофы… - мягко сказала Надежда Дмитриевна, - этот особняк принадлежал моему отцу. И смею вас заверить, у нас не водилось никаких фамильных привидений. Вот у наших приятелей, у князей Велосельских-Белозеровых жило привидение, но такое милое, добродушное… Оно развлекалось тем, что регулярно солило компот…