– Он имел в виду комнату Флея на Калиостро–стрит, где оставил брата умирать? – спросил Хедли.

– Да. И страшное потрясение, которое пережил, когда открыл дверь дома, у которой светил уличный фонарь. Кроме того, он, конечно, не думал, что о Флее кому–нибудь известно. А теперь вспомните его беспорядочные, недосказанные слова, которыми он, зная, что умирает, пытался нам все объяснить. Сперва Гримо хотел сказать нам о Хорватах, о соляной шахте, но тут же перескочил на убийство Флея и на то, что Флей сделал ему. «Не самоубийство». Увидев Флея на улице, он не мог уже выдать смерть брата за самоубийство, как планировал. «Не получилось с веревкой». О Флее после этого нельзя было подумать, что он воспользовался веревкой, которую Гримо бросил как ненужную. «Крыша». Гримо имел в виду крышу не этого дома, а другую, ту, по которой он шел, оставив комнату Флея. «Снег». Снег перестал идти и поломал его планы. «Слишком яркий свет». Тут большой вопрос, Хедли. Когда он выглянул на улицу, там был очень яркий свет от уличного фонаря. Флей опознал его и выстрелил. «Револьвер». Естественно, у Флея тогда был револьвер. «Гай». Маска Гая Фокса, которой Гримо воспользовался. И наконец, «Не сваливайте на беднягу…» Он имел в виду не Дреймена. Думаю, это была его последняя просьба: простите за то, что ему было стыдно, – за тот обман, который он совершил. «Не сваливайте на беднягу Петтиса, он ни при чем, я не хотел его впутывать».

Все долго молчали.

– Да, – грустно сказал Хедли. – Да… Все понятно, кроме одного. Зачем изрезали картину и куда девался нож?

– Думаю, изрезанная картина – это еще одна деталь изощренного обмана. Куда делся нож? Откровенно говоря, не знаю. Возможно, Гримо положил его рядом с зеркалом в дымоход. Но там его сейчас нет. Наверное, Дреймен вчера взял его и куда–то дел.

– Ошибаетесь, – послышался голос от двери. – В этом вы ошибаетесь.

Там стояла Эрнестина Дюмон. Сложив руки на груди, она усмехалась.

– Я все слышала. Может, вы меня бы повесили, а может, нет. В конце концов это не имеет значения. После многих лет жизни бок о бок с Шарлем мне в этом мире нечего делать одной. Нож взяла я, джентльмены. Он предназначен для определенной цели.

Она довольно усмехнулась. Глаза у нее блестели. Рем–пол увидел, что мадам Дюмон прятала под шалью. Неожиданно она покачнулась и упала лицом вперед. Подхватить ее никто не успел. Доктор Фелл медленно поднялся со стула, медленно подошел к ней, посмотрел на нее и, побледнев, сказал:

– Я совершил еще одно преступление, Хедли. Я снова разгадал правду.

Было около одиннадцати утра. Многие отдыхающие, закончив завтрак, вышли на воздух и расположились в зелени перед верандой отеля–пансиона.

После нескольких холодных дней наконец–то пришло лето, такое знойное, что воздух застыл в неподвижности. Ночью шел дождь, он утих лишь около семи утра. Взошло солнце, которое раскалилось еще до полудня, высушивая траву и землю. Над лужами поднимался зыбкий пар, жара превратила дороги в твердые и белые.

Отдыхающие жарились на солнце. Наконец пришло настоящее лето с льющимся с неба потоком зноя. Люди располагались прямо на лугу, вытягивались в высокой траве, щурили глаза, всматриваясь в дрожащий воздух, и слушали шум моря. Слушали шорох летнего бриза. Ветер прилетал с моря, проносился над вершинами утесов и скал, пробирался сквозь еловый лес, который отбирал у него много сил, и в конце концов колыхался над лугами, легко поглаживая траву, щекотавшую лица отдыхающих.

С моего места в траве были видны белая муслиновая блузка, золотистая шея женщины и волосы, мягкие и волнистые. Но стоило мне чуть повернуть голову, и мой взгляд падал на шторы отеля–пансиона. Там на огненно–красных полосах ткани лучи солнца играючи рождали образы необычайной красоты.

В траве рядом со мной лежали несколько человек. Казалось, все они спят, на самом деле никто из них не спал. Женщина в белом, расположившаяся слева от меня, поддерживала ладонями подбородок над романом, лежавшим перед ней. Она смотрела только в книгу. Однако ни разу я не слышал, чтобы она перевернула страницу. Царила тишина.

Все наслаждались совершенной праздностью, чувствуя, как медленно уходят все желания и энергия. Так можно лежать годами, никто бы даже не шевельнул пальцем, не поднял бы голову, не перевернул бы листа книги. Так, кажется, кто–то шевельнул головой и о чем–то подумал? Ну, нет. Блаженное состояние овладело и нашими мыслями, и, хотя мысли ничего не чувствуют, успокаиваться они умеют. Наши уши настроены на шум моря, вслушиваться не надо, звук сам собой приплывал со стороны. Прислушивались только редкими минутами. Порой это было жужжание шмеля, порой – стук захлопнутой калитки.

На стене пансионата, на самой ее середине, висела клетка с попугайчиком. Должно быть, птичке было жарко под ее оперением. Казалось, она хотела размять свои косточки, клювом хватала железные прутья клетки и качалась. Потом снова раздался стук закрываемой калитки, на этот раз такой сильный, что даже зазвенели петли. Через минуту кто–то рядом со мной сказал:

– Вы только посмотрите!

Что там случилось, на что стоило посмотреть? Кому хотелось поднять голову? Впрочем, по дороге раздались торопливые шаги. Казалось, мужские и женские. Слышались топот мужских туфель и хлопанье юбки. Я резко поднялся. Ослепительные потоки солнца не давали смотреть, его лучи искрились и застывали в воздухе.

– Посмотрите, вон там… – сказала мне находившаяся рядом женщина в белом. Она указала пальцем в сторону. Сквозь белые цветы яблони можно было видеть происходящее на дороге.

По дороге бежали трос людей. Впереди мчался маленький ловкий босоногий мальчик. За ним спешил мужчина среднего возраста, местный житель. На нем была голубая рубашка, в руке он держал маленькую, местами вытертую уже соломенную шляпу. Последней бежала дама, принадлежавшая к племени дачников. Она отстала на большое расстояние, так как ей мешало белое платье. Она пыталась приподнять подол, но это ей не удавалось. Она продолжала бежать дальше, и подол платья трепетал, как белый флаг.

– Может, за ними гонится бык? – предположила дама рядом со мной.

Однако это было неправдоподобно, ведь люди бежали туда, где калитка была закрыта.

Распарившиеся отдыхающие все до единого зашевелились, некоторые даже встали и наблюдали, прикрыв глаза рукой от солнца.

Бегущие направлялись прямо к нам.

Территорию пансиона отделял от дороги низкий забор. В заборе был лаз, надо было только отодвинуть в сторону жердь. Мужчина и мальчик одновременно добежали до деревянной перекладины, и тут произошла смешная история. Оба очень торопились, и оба не смогли справиться с обычной деревянной жердью. Они так и сяк дергали ее, очевидно, не зная, перелезть ли через нее, повернуть ее вниз, пролезть под нею или отодвинувшись в сторону. Вся эта задержка привела к тому, что дама в белом платье догнала их и остановилась рядом. Из всей троицы мальчик оказался самым смышленым, он перелез через забор немного дальше, упал на колени, поднялся и побежал к нам. Когда мужчина остался один, держа жердь в руке, он быстро передвинул ее в сторону. И вот трое людей остановились перед нами почти одновременно. Судя по их жестикуляции, произошло нечто необычайное. Все придвинулись ближе, чтобы услышать рассказ. Местный мальчик что–то непонятно бормотал, вытаращив от страха глаза, он не находил нужных слов. Женщина прижимала руки к груди и не могла отдышаться. Быстрее всех, как и чуть раньше у забора, пришел в себя мальчик.

Мельник первый и рассказал обо всем.

* * *

Была ранняя пора лета, поэтому сюда, в пансион, съехались всего шесть или семь отдыхающих. Среди семерых были три женщины. Они работали в конторе одной из больших фирм Христиании,[17] персонал которой отправляли в отпуск партиями начиная с мая с до конца сентября. Собственно, сезон отдыха еще не начался, но дамы должны были взять отпуск, так как подошла их очередь. Кроме того, были четверо мужчин: старый банковский кассир, молодой студент, лесничий и пишущий эти строки.