Справедливости ради надо сказать, что в первые послеоктябрьские месяцы Сокольников уже занимался всякого рода экспроприациями, он даже возглавлял Комиссариат бывших частных банков, но эту организацию быстро упразднили — так что разобраться в хитросплетениях финансовых потоков Сокольников не успел.

Хозяйство досталось ему, прямо скажем, аховое! В стране ходили дензнаки номиналом в миллион и даже миллиард рублей, которые называли «лимонами» и «лимардами», на черном рынке процветала спекуляция, чтобы купить буханку хлеба, надо было потратить триллион, а то и квадриллион этих самых дензнаков.

И вдруг откуда ни возьмись появился червонец! Он приравнивался к царской золотой десятирублевке. Пошли в ход и серебряные гривенники. Все кинулись обменивать дензнаки на червонцы: принимали их без ограничений из расчета 30 тысяч дензнаков за один червонец.

Народ ликовал! Признали червонец и за границей. А Григорий Сокольников стал настолько популярен, что Сталин решил зажечь на его пути красный свет: в 1926-м Сокольникова освободили от обязанностей наркома финансов, перебросили в Госплан и поручили заняться разработкой первого пятилетнего плана развития народного хозяйства. Вникнув в дело, Сокольников тут же ударил в набат! От него требовали большого скачка, а он закладывал в пятилетку такие цифры, которые обеспечивали бы проведение плавной индустриализации, как он говорил, «с наибольшей безболезненностью для масс».

— Что еще за безболезненность?! — раздался грозный оклик из Кремля. — Массы пойдут на любые жертвы. А их заступника от разработки первой пятилетки отстранить!

И отстранили... Некоторое время Сокольникову доверяли какие-то второстепенные хозяйственные посты, пока наконец не сочли за благо отправить его с глаз долой: в 1929-м Григория Яковлевича назначили полпредом СССР в Великобритании. Английские газеты, выражавшие официальную точку зрения, были в восторге! Вот что, например, писали в одной из них:

«Назначение Сокольникова советским послом в Англии является благоприятным предзнаменованием для дружественного развития англо-советских отношений. Новый посол является наиболее подходящим лицом для представительства России в предстоящих трудных и сложных переговорах. Его персональное обаяние, независимость его ума и характера в соединения с авторитетом и уважением, которыми он пользуется в России, являются наиболее ценными качествами для чрезвычайно трудной задачи, стоящей пред ним».

И действительно, дело пошло на лад. Одно за другим были подписаны важные соглашения, среди которых — торговое, о рыболовстве и ряд других. Произошли положительные сдвиги и в советском экспорте: за три года Великобритания переместилась с двадцать первого на шестое место. Небывало плодотворными стали личные контакты. На всякого рода приемы и завтраки, устраиваемые в полпредстве, охотно приходили такие известные люди, как Ллойд Джордж, Уинстон Черчилль, Бернард Шоу, Бернард Рассел, леди Астор и многие другие. Самого Сокольникова и его жену, писательницу Галину Серебрякову, с удовольствием принимали в самых аристократических и финансово-промышленных домах Лондона.

Англичане были просто изумлены, что в лапотной красной России есть такие интеллигентные, обаятельные и культурные люди. Вот как писала о Сокольникове той поры его супруга:

«Его изысканные манеры, чистое, то, что называется аристократическим, лицо с прямым гордым носом, продолговатыми, темными глазами, высоким, необыкновенно очерченным лбом — вся его осанка хорошо вытренированного и сильного физически человека вызывали изумление английской знати».

Как ни странно, англичанам вторили вчерашние белогвардейцы. В их газетах, выходящих в Париже, появились статьи с недвусмысленными заголовками: «Сталин и Сокольников» и, что более рискованно, «Сталин или Сокольников?». Речь в них шла о принципиально важном, о том, кто победит: Сокольников, который является сторонником сосуществования двух систем и верности взятым на себя обязательствам, или Сталин, который по-прежнему не только мечтает о победе мировой революции, но и всячески к этому стремится.

Прочтя все это, Григорий Яковлевич не на шутку встревожился: противопоставление Сталину, да еще не в его пользу, чревато вполне определенными последствиями. А тут еще, как черт из табакерки, выскочил Троцкий, и тоже с дифирамбами! «Григорий Сокольников, — писал он, — это человек выдающихся дарований, с широким образованием и интернациональным кругозором».

Похвала от смертельного врага Сталина — это все равно, что стакан цикуты вместо чая: чуть раньше, чуть позже, но обязательно убьет.

— Этого Сталин мне не простит и обязательно отомстит, — обеспокоенно говорил он жене. — Надо знать его характер: он никогда ничего не забывает и ничего не прощает. К тому же, однажды он мне уже пригрозил, проронив, что смотри, мол, Григорий, пожалеешь, но будет поздно.

Пока же тучи над головой Сокольникова только сгущались, время удара молнии еще не настало...

Первый звонок прозвенел в сентябре 1932-го, когда, якобы «согласно его просьбе», Григория Яковлевича отозвали в Москву. В честь его отъезда Англо-Русская торговая палата устроила прощальный банкет, на котором видные промышленники, банкиры и предприниматели, забыв о британской сдержанности, произносили такие прочувствованные тосты, что, как писали на следующий день газеты: «Всем стало ясно, что Григорий Сокольников пользуется действительным уважением лондонского общества».

Нетрудно догадаться, что об этом тут же настучали Сталину. А когда Сокольников вернулся в Москву и предстал пред его очи, вместо приветствия вождь зловеще бросил:

— Говорят, Григорий, ты так полюбился господам англичанам, что они тебя отпускать не хотели. Может, тебе лучше жить с ними?

Это уже не шутка и не случайная обмолвка. Это — хорошо продуманный и жестко сформулированный приговор. Григорий Яковлевич, конечно же, вздрогнул, но выводов не сделал. Самое странное, решительных, с конкретными последствиями выводов не сделал ни один из высокопоставленных дипломатов той поры, они, как загипнотизированные, лезли в пасть удава. А ведь практически у всех была возможность, если не порвать эту пасть, то уж, по крайней мере, избежать ее острых зубов: достаточно было последовать совету Сталина и остаться в том же Лондоне, Париже или Стамбуле. Справедливости ради надо сказать, что один из них все же решится на неординарный поступок, но это будет позже, гораздо позже, когда страну зальют реки невинно пролитой крови.

Что касается Григория Сокольникова, то его даже приласкали, назначив на некоторое время заместителем наркома, а буквально через год, в соответствии с иезуитской сталинской логикой, перебросили в Наркомат лесной промышленности, предоставив пост первого заместителя наркома. Так дипломат с мировым именем стал заниматься вопросами сплава древесины, корчевания пней и вторичной переработки сучьев... Но и тут его не оставили в покое: начались проработки на партсобраниях, требования признать ошибки и покаяться в грехах, которых он не совершал. Сокольников, как мог, отбивался.

Так продолжалось до мая 1936-го, когда ни с того ни с сего Григорию Яковлевичу позвонил Сталин и спросил, есть ли у него дача. Оказалось, что нет. Тут же последовала соответствующая команда — и чуть ли не в мгновенье ока в Баковке построили прекрасную дачу, куда уже в июне переехала вся семья: жена, теща, двое детей и, конечно же, сам Григорий Яковлевич.

Казалось бы, на некоторое время можно перевести дыхание и забыть о неприятностях, но внутреннее напряжение Сокольникова не отпускало: он с тревогой следил за судебными процессами над «врагами народа», многих из которых хорошо знал, и... готовился к самому худшему. Все чаще он топил печь, а на участке разводил костры: так Григорий Яковлевич уничтожал письма и документы, которые могли скомпрометировать его самого или его друзей и близких родственников.

Тогда же он начал подумывать о самоубийстве.

— Иного выхода, кроме пули в лоб, нет,—говорил он жене. — Этим я спасу тебя, а моя жизнь ничего не стоит, можно считать, что она уже прожита.