Роберу ничего не оставалось, как предложить свою помощь.

– Я быстро управлюсь.

Он надел пальто и вышел. Послышался шум отъезжавшей машины. Свет от фар с трудом пробивался сквозь густой туман. Шум мотора, пучки света становились все слабее и вскоре совсем исчезли в ночи…

Филипп и Люсетта, проводив его до крыльца, вернулись в гостиную, не зная, что сказать друг другу.

Люсетта первая нарушила молчание.

– Если у вас есть чемодан, – предложила она, – можно отнести его наверх, в вашу комнату.

– Нет у меня ничего… Все должна была привезти жена.

Он заговорил о жене в прошедшем времени, что явилось неожиданностью не только для Люсетты, но и для него самого. Он тут же замолчал и принялся нервно расхаживать взад-вперед по комнате. Люсетта с задумчивым видом бросила в камин полено.

– Ну зачем же предполагать худшее? – спросила она тихо, не оборачиваясь.

– Да потому что… я ничего не могу с собой поделать. И потом, жена не любит ездить ночью… Она плохо видит, а очки носить отказывается.

Пытаясь хоть как-то приободрить его, Люсетта принялась выдвигать всевозможные оптимистические гипотезы. Он ее почти не слушал…

Часы пробили девять раз. Раймонда пролетала над Пиренеями. Филипп думал о ней, кое-как поддерживая разговор, конечная цель которого ему заранее была хорошо известна.

– Я знаю, знаю, – проворчал он, наконец. – Поломка… Поехала не по той дороге… Так всегда говорят в подобных случаях.

– И к счастью, в девяти случаях из десяти так оно и есть.

– Да услышит вас Бог!

Он так вошел в роль, что начинал уже испытывать подлинные чувства.

– Скорее бы пролетели эти несколько часов!

– Какие обидные для меня вещи вы говорите, – заметила она жеманно. И поскольку он, озадаченный, недоуменно смотрел на нее, она, покраснев, добавила: – Неужели мое общество так неприятно вам?

– Простите, Люсетта, я не хотел вас обидеть.

Он совсем не предполагал, что беседа примет такой оборот. Что угодно, только не это.

– Войдите в мое положение. Я обеспокоен, я очень обеспокоен.

– А я уверена, что вы волнуетесь напрасно.

Она напускала на себя вид усердной воспитательницы или медсестры, примешивая к этому притворную веселость, которая неприятно резала слух.

– Вот увидите, завтра мы все вместе посмеемся над вашими тревогами.

Он вежливо улыбнулся. Довольная, что ей удалось его развеселить, и убежденная, что находится на правильном пути, Люсетта включила проигрыватель и поставила пластинку.

– Пригласите же меня на танец, – сказала она, властно взяв Филиппа за руку.

Он подчинился, и под звуки аргентинского танго они поплыли вокруг стола. Он – уносясь мыслями вдаль, обхватив безразличной рукой ее тонкую под мягким пуловером талию; она – чуткая, с полузакрытыми глазами, тесно прижимавшаяся к своему кавалеру. Бледный, то и дело мигавший свет, производимый электрогенным агрегатом, получавшим энергию от лопастного колеса, придавал сцене вид почти двусмысленной интимности.

«Если бы Раймонда видела нас…» – думал Филипп.

Она согласилась пойти на преступление только из любви к нему. Трудно даже представить, что она могла бы сделать из ревности.

Танго закончилось мяуканьем аккордеона. Началось другое. Люсетта не отпускала своего кавалера. Филипп понял, что обречен танцевать до возвращения Робера, и смирился. По крайней мере это имело один плюс: ему не надо было поддерживать беседу.

Тем временем отсутствие Робера затягивалось. На пятом танго Филипп не выдержал: ему осточертело танцевать, осточертела Люсетта, прижимавшаяся к нему все больше и больше. Он воспользовался первым же предлогом, чтобы остановиться: забыл сигареты в кармане куртки, которую Робер отнес в его комнату.

– Не беспокойтесь… Я найду.

Только он исчез на узкой деревянной лестнице, что вела на второй этаж, как дверь отворилась, и Робер, крадучись, словно вор, прошмыгнул в гостиную. Он был такой же бледный, как и Филипп, когда тому стало плохо.

Люсетте это сразу бросилось в глаза.

– Что такое? Плохие новости?

Она инстинктивно понизила голос. Он так же тихо ответил:

– Несчастный случай.

– Серьезный?

Он наклонился, наливая себе полный стакан виски.

– Она мертва.

Сооружение из обуглившихся поленьев в камине рухнуло под радостный треск разлетавшихся во все стороны искр. Робер жадно отпил из стакана и заговорил снова:

– Я какое-то время смотрел, как вы танцевали… Ника не решался войти.

Люсетта рухнула в кресло. От волнения у нее перехватило дыхание.

– Как это случилось?

– Она сбилась с пути и после Омбревилье поехала по дороге, которая ведет к заброшенному глиняному карьеру… Помнишь, прошлым летом супруги Дешасей тоже заблудились… Поэтому я и решил поехать туда… На повороте ее машину, очевидно, занесло… Она упала в карьер…

– Ты уверен, что она…

Люсетта не решалась произнести страшное слово. Брат пришел ей на помощь.

– Мертва? Увы, это так. Она не могла уцелеть… Переворачиваясь, машина загорелась… Если бы ты видела эту картину…

Он взмахнул перед собой рукой, словно желая прогнать прочь кошмарное видение – четыре погнутых колеса над развалившимися, почерневшими от огня частями автомобиля выглядели в какой-то степени неприлично и ужасно одновременно.

– В свете фар это производит жуткое впечатление… Ни больше, ни меньше – груда железа… А в ней – она… или, вернее, то, что от нее осталось. Меня чуть не стошнило… Я думал, что никогда уже больше не смогу сесть за руль…

Он снова налил себе виски. Люсетта тоже протянула стакан.

– Там уже кто-нибудь есть?

– Кто там может быть! Там даже днем мало кто проезжает… Я вернулся, чтобы позвонить в полицию.

Сверху донесся шум воды из крана. Робер задрал подбородок и уставился в потолок.

– Он умывается?

– Наверное. Поднялся за сигаретами.

Они молча выпили. Робер машинально толкнул носком ботинка уголек, выпавший из камина на паркет.

– Это ужасно… Ужасно!.. – повторяла Люсетта, не находя слов, чтобы передать свои чувства. – В двух шагах отсюда, пока мы обменивались шуточками. А я еще смеялась над его тревогами… Чуть ли не силой заставила его танцевать.

Шум воды прекратился, заскрипели лестничные ступеньки. Люсетта забеспокоилась.

– Как мы ему скажем?..

Появление Филиппа она встретила с разинутым ртом. Брат и сестра переглянулись. Их взволнованные лица говорили сами за себя. Филипп не ожидал, что события будут развиваться так быстро. Он побледнел ровно настолько, насколько требовалось.

– Что-нибудь случилось?.. Авария?

– Мужайся, старина, – пробормотал Робер хриплым голосом, – мужайся.

Вторник, вторая половина дня

«Дорогая,

Спешу успокоить тебя относительно дела, которым я занимался в эти выходные. Как мы и предполагали, все сработало очень, очень хорошо. Тем не менее я по вполне понятным причинам вынужден был задержаться там, у моих друзей, еще на 48 часов. Можешь представить, какими тягостными для меня были эти два дня.

Вернувшись вчера вечером домой, я вздохнул с облегчением. Наконец-то один! Я так измотался, что, отключив телефон, сразу лег в кровать и проспал до сегодняшнего утра.

До обеда я лишь успел съездить в город к своему приятелю, у которого в автомобильной катастрофе погибла жена. Из-за формальностей, связанных с перевозкой тела, похороны состоятся только завтра утром. На церемонию приглашены лишь самые близкие.

Дома я принял душ и наскоро перекусил. Чувствую себя совершенно другим человеком.

Сейчас два часа дня, я сижу в своем кабинете. Телефон еще не включил, чтобы можно было написать тебе письмо в спокойной обстановке. Надеюсь, ты удачно добралась до места, хорошо питаешься и спишь, а все твои страхи, наконец, рассеялись. В это время года в солнечном Рио должно быть просто великолепно!

У нас здесь холодно, грязное небо брызжет противной изморосью. Как я тебе завидую!