— И когда это начнется, сэр?

— Этого мы не сообщаем. Сигнал подадут сирены. Представляете, бойскауты на велосипедах и в масках... Но мы-то, понятно, знаем, что к полудню все кончится.

Мейтер снова взглянул на карту.

— А эти угольные склады около станции? — спросил он. — Они у вас под наблюдением?

— Да, мы следим за ними, — ответил суперинтендент. — Я распорядился насчет этого сразу же после звонка из Ярда.

— Недурно, ребятки, недурно, — сказал начальник полиции, допивая остатки своего виски. — Пойду домой. Завтра у нас нелегкий денек. Супер, вам, вероятно, захочется видеть меня утречком на совещании?

— О нет, сэр, не думаю, что мы побеспокоим вас так рано.

— Во всяком случае, если вам все-таки понадобится мой совет, я всегда на проводе. Спокойной ночи, ребята.

— Спокойной ночи, сэр, спокойной ночи.

— Старик прав в одном. — Суперинтендент убрал виски в шкаф. — Сегодня мы уже ничего не можем сделать.

— Не буду вас задерживать, сэр, — сказал Мейтер. — Не подумайте, пожалуйста, что я всегда так тороплюсь. Сондерс может подтвердить, что сейчас я просто валюсь с ног, но в этом деле что-то есть... Я просто не могу ждать до утра. Странное дело, сэр, я смотрел на эту карту и думал, где бы я сам спрятался. А что это за пунктирная линия вот здесь на востоке?

— Это новый жилой район.

— Дома еще не достроены?

— Я уже послал туда патруль — двух своих людей.

— У вас все неплохо организовано, сэр. Вы бы и без нас управились.

— Не судите о нас по нему.

— Никак не пойму одного. Он явно кого-то преследует. Он ведь толковый парень. У нас никогда на него ничего не было, а тут вдруг за одни сутки наделал столько глупостей. Шеф говорит, за ним будто борозда тянется, и между прочим, так оно и есть. Мне кажется, ему не терпится до кого-то добраться.

Суперинтендент взглянул на часы.

— Я пойду, сэр, — сказал Мейтер. — До завтра. Спокойной ночи, Сондерс. Пойду прогуляюсь, прежде чем отправиться в отель. Хочу поближе познакомиться с городом.

Он вышел на Хай-стрит. Дождь перестал, вода в канавах начала замерзать. Он поскользнулся и ухватился за фонарный столб. После одиннадцати улицы Ноттвича освещались слабо. Впереди, ярдах в пятидесяти по направлению к рынку, он увидел портик Королевского театра. Там не горел ни один фонарь. Он вдруг поймал себя на том, что мурлычет: «А я говорю — это рай», — и подумал: «Хорошо, когда любишь по-настоящему и всерьез, а не просто влюблен и бродишь где попало». Он любил порядок и хотел, чтобы и в личной его жизни тоже как можно скорее установился порядок; он нуждался в любви, непременно скрепленной печатями, подписями и брачным свидетельством, за которое уплачена пошлина. Его переполняла какая-то неясная нежность, которую он мог бы выразить, только женившись на ней. Он не был ее любовником, скорее он походил на женатого человека, который прожил с женой долгие годы, полные счастья и доверия, и благодарен за это судьбе.

В первый раз за все время, что он ее знал, он решил совершить безрассудный поступок: пойти и взглянуть на ее дом. Адрес она как-то дала ему по телефону. Кстати, дорога туда лежала через Олл-Сентс-роуд. На это место он и так собирался взглянуть — это было нужно для работы, и, таким образом, он совместил приятное с полезным.

И вот сейчас, внимательно глядя по сторонам, он многое узнал, так что, выходит, он не теряет времени даром. Он узнал, к примеру, названия и адреса местных «Ноттвич джорнэл» и «Ноттвич гардиан» — двух соперничавших газет, расположенных напротив друг друга на Чэттон-стрит, — одна из них рядом с огромным претенциозным зданием кинотеатра. Уже по одному оформлению газет он мог сказать, кто их читает: «Джорнэл» — для простых, а «Гардиан» — для здешнего «высшего общества». Он узнал также, где находятся закусочные и пивные, куда ходят шахтеры; он нашел парк — поникшие деревья, ограды, посыпанные гравием дорожки для детских колясок. Все это могло пригодиться, все это оживляло карту Ноттвича, так что теперь он мог представить ее в конкретных деталях, как, скажем, он представлял себе Лондон.

Олл-Сентс-роуд представляла собой два ряда псевдоготических домов с крышами из мелкой черепицы, которые выстроились в две ровные линии, как рота на параде. Он остановился напротив дома № 14 и подумал, спит она или нет. Утром ее ждет сюрприз: с Юстонского вокзала он отправил ей открытку, где сообщал, что остановился в «Короне». На первом этаже горел свет: хозяйка еще не спала. Он пожалел, что не дал знать о себе раньше — открытка идет слишком долго. Он знал, как неуютно первое время на новом месте, как неуютно, проснувшись утром, видеть чужие лица. Ему казалось, что жизнь несправедлива к ней.

На ледяном ветру было холодно, но он все стоял и стоял на противоположной стороне улицы. Интересно, хоть теплое у нее одеяло? А денег ей хватит, чтобы заплатить за отопление? Ободренный светом в окне, он чуть было не нажал кнопку звонка, чтобы узнать у хозяйки, хорошо ли Энн тут устроилась. Однако, не желая попасть в глупое положение, он отправился в «Корону». Он даже не скажет ей, что приходил посмотреть на дом, где она живет.

Разбудил его стук в дверь. Не было еще и семи.

— Вас просят к телефону, — сказал женский голос.

Он слышал, как женщина, которая звала его к телефону, спускается по лестнице, задевая ручкой швабры о перила. День обещал быть хорошим.

Мейтер подошел к аппарату, который был в пустом салоне за баром.

— Мейтер, — сказал он. — Кто говорит? — и услышал голос сержанта полиции.

— Есть новости для вас. Ночевал он в католическом соборе Святого Марка. Говорят, до этого его видели у реки.

Пока он одевался и шел в управление, туда уже поступили новые сведения. Какой-то агент по продаже недвижимости прочитал в местной газете об украденных деньгах и принес в управление две ассигнации, полученные им от какой-то девушки, которая сказала, что хочет купить дом. Ему показалось странным, что она так и не пришла подписать и оформить бумаги.

— Вероятно, та самая, что сдала билет, — сказал суперинтендент.

— Они работают вместе.

— А что он делал в соборе? — спросил Мейтер.

— Одна женщина видела, как он выходил оттуда рано утром. Потом, уже когда пришла домой и прочитала газету, она сообщила об этом постовому. Придется распорядиться, чтобы церкви заперли.

— Нет, закрывать их не надо, лучше держать под наблюдением, — сказал Мейтер. Он погрел руки над печкой. — Разрешите мне поговорить с этим агентом.

Из прихожей быстро вошел мужчина, одетый в брюки для гольфа.

— Моя фамилия Грин, — представился он.

— Не могли бы вы рассказать, мистер Грин, как выглядела эта девушка.

— Приятная крошка, — сказал мистер Грин.

— Невысокая? Метр шестьдесят или ниже?

— Да нет, никак не ниже.

— Вы же сказали «крошка»?

— Ах, вон что, — понял мистер Грин. — Просто модное словечко. Так говорят о девушках, с которыми легко поладить.

— Блондинка? Брюнетка?

— Не могу сказать. На волосы не смотрю. Ноги хорошие.

— В ее поведении было что-нибудь странное?

— Да нет, не сказал бы. Бойкая на язык. Шутки понимает.

— Может быть, вы заметили, какого цвета у нее глаза?

— Это я действительно заметил. Я всегда смотрю девушкам в глаза. Им это нравится. «Пейте только за меня», — помните? Немного поэзии. Такой у меня стиль.

— Так какого же цвета у нее глаза?

— Зеленые с золотым отливом.

— Что было на ней? Вы заметили?

— Ну еще бы, — сказал мистер Грин и развел в воздухе руками. — Что-то такое темное и мягкое. Вы понимаете, о чем я говорю.

— А шляпка? Соломенная?

— Нет, не соломенная.

— Фетровая?

— Возможно, и фетровая. Тоже темная. Это я заметил.

— Узнали бы вы ее, увидев еще раз?

— Что за вопрос! — ответил мистер Грин. — Лиц я не забываю.

— Ну что ж, — сказал Мейтер. — Можете идти. Возможно, вы нам понадобитесь, чтобы опознать девушку. Ассигнации мы забираем.