– Мне очень не хочется оставлять вас одну, дорогая Элен, – начала Марджори. – Может быть, мне остаться и помочь вам?
– Нет, спасибо, Марджори, – суховато отказалась Элен. – Когда вы все уйдете, я смогу наконец спокойно поработать.
– Ну ладно, – согласилась Марджори, – но завтра вы непременно должны взять выходной.
– Боюсь, что не смогу. Завтра надо представлять апрельские модели. Я приму ванну, позавтракаю и вернусь.
Марджори неохотно удалилась. Элен вставила в машинку чистый лист бумаги и написала: «В Париже утверждают, что весной будут в моде отрепья и лохмотья…»
В этот момент появился Годфри Горинг, директор издательства «Стиль». Ему едва перевалило за пятьдесят, и его респектабельная внешность – седые волосы и внушительная осанка – давала верное представление о роде его занятий: деловой человек с головы до ног. Несколько лет назад, когда журнал испытывал серьезные затруднения, Горинг сумел вытащить «Стиль» из беды. И удалось ему это потому, что он ни в чем не мешал своим сотрудникам. Гордясь тем, что у него в журнале работают крупнейшие специалисты эфемерного искусства моды, он предоставлял им полную свободу действий. Мирился с их горячими темпераментами, выходками и терпимо относился к самым сумасбродным идеям. Успех или неудачу этих идей он оценивал просто: в зависимости от заказов, поступающих от владельцев крупных фирм готового платья, модели которых продаются по самым высоким ценам. Лишь когда доходы начинали падать, он позволял себе давать осторожные рекомендации своим редакторам.
К счастью, делать это приходилось редко. И тем не менее без его незаметного руководства журнал мог снова оказаться в прежнем неустойчивом положении. Из всех его подчиненных лишь Марджори Френч понимала это. И она была, как часто подчеркивал Горинг, самым ценным достоянием «Стиля». Марджори точно и безошибочно предугадывала направление моды, и в то же время Горинг смог спокойно доверить ей административные и финансовые дела компании, когда год назад летал в Америку. Годфри Горинг был очень высокого мнения о Марджори.
Ценил он также бескорыстную преданность делу других сотрудников, способных на такие вот ночные авралы. Этой ночью ему захотелось как–то их вознаградить.
В ресторане «Оранжери» только что закончился деловой ужин, который был дан Хорэсу Барри – владельцу фирмы готового платья «Барри–мода». Горингу удалось запродать ему под многокрасочную рекламу несколько страниц в ближайших номерах. За кофе к ним присоединился Николас Найт – одаренный молодой художник–модельер, про которого говорили, что он вскоре войдет в Большую Десятку законодателей моды. Салон, ателье и квартира Найта были расположены над рестораном «Оранжери», как раз напротив редакции «Стиля».
В половине второго, когда ресторан уже закрывался, Годфри предложил своим собеседникам поехать к нему домой пропустить по последнему стаканчику на сон грядущий. Стоя на залитой дождем мостовой, он заметил, что окна редакции все еще светятся. В эту минуту парадная дверь отворилась, и на улицу вышел Дональд Маккей. Поеживаясь, он приподнял воротник плаща. Горинг сразу узнал его.
– Ну как там дела?
– Все в порядке, сэр. Мы только что закончили. Кроме, конечно, мисс Пзнкхерст.
– А, прекрасно. Доброй ночи, Маккей.
Дональд поспешил прочь, а Годфри вернулся к своей машине. Именно в этот момент ему захотелось пригласить к себе всех оставшихся сотрудников.
Дональд уже захлопнул входную дверь, но у Горинга был свой ключ. Он вошел в парадное, потом в лифт и поднялся на четвертый этаж.
Он появился как раз вовремя: мисс Филд только что сообщила Марджори, что вызвать такси не удается.
– Дорогие мои труженики! – начал он. – Сейчас вы все поедете на моей машине ко мне, на Бромптон–сквер. Мы выпьем шампанского, а затем Баркер развезет вас по домам. Никаких возражений!
Он обвел глазами комнату и прикинул в уме: Барри с Найтом уже поехали к нему домой в машине Найта, значит, кроме него самого – раз, два, три, четыре, пять человек… Пять? – как всегда, он не заметил мисс Филд.
– И мисс Филд, конечно, тоже едет с нами. Вы согласны, мисс Филд? Я себе представляю, сколько вам пришлось поработать, наша незаметная героиня!
– Большое спасибо, мистер Горинг, но я, пожалуй, откажусь. Мне нужно домой. Ведь я приехала сюда прямо с парижского самолета. Мой чемодан еще здесь…
– Господи, подумаешь, – перебила Тереза. – Наши с Майклом вещи тоже здесь., Я и забыла о них. Они там, в темной комнате, да, милый? Годфри Горинг нахмурился.
– Мы–то все поместимся, но боюсь, для багажа уже не найдется, места, – сказал он. – А почему бы вам не оставить здесь чемоданы до завтра? Это, куда удобнее. Ну пойдемте! И вы тоже, мисс Филд. Я настаиваю, Я просто требую.
Несколько минут спустя все шестеро разместились в темно–сером «бентли», который урчал у входа. Годфри включил скорость, и машина двинулась по мокрой улице. Но перед этим Годфри выручил продавца роз – взял три последних букета и преподнес их Марджори, Терезе и Рэчел.
В «Оранжери» усталые официанты опускали жалюзи, подсчитывали чаевые. Олуэн Пайпер, оторвавшись от машинки, взглянула на часы и с удивлением увидела, что уже десять минут третьего. Взяв большой словарь, она с радостью убедилась, что правильно употребила два слова, в значении которых сомневалась. Театральному критику постоянно приходится выкапывать слова, которые не слишком часто употребляются другими авторами.
А в противоположном конце коридора Элен Пэнкхерст закончила введение к материалам парижской коллекции. Она слышала голос Годфри Горинга и обрадовалась, что он и остальные укатили и оставили ее в покое. Теперь можно взяться за подписи.
«Монье берет полосу шелка цвета баклажана, добавляет крошечные бриллианты, взбивает все это в легчайшую, похожую на меренгу шляпку…»
Она чихнула, снова высморкалась и вдруг почувствовала, что озябла, хотя в комнате было тепло. Она встала, чтобы включить электрокамин, и, наткнувшись на что–то, с досадой увидела, что это чемодан. Не новый, но из хорошей кожи, с потускневшими золотыми инициалами «Р. Ф.» на крышке. Один из замочков расстегнулся, и из–под крышки высовывался кусок оберточной бумаги. Элен хотела защелкнуть замок, но расстегнулся и второй. Крышка отскочила, и несколько предметов выпало на пол. Элен слишком устала и слишком спешила, чтобы закрывать этот набитый чемодан.
Спустя некоторое время Элен прервала работу, подыскивая синоним к слову «белый», и вдруг вспомнила, что Эрни так и не принес ей термос. Тогда она прошла по коридору в темную комнату. В кладовке ее внимание привлекли еще два чемодана, почему–то стоявшие под водопроводной раковиной. Один был из добротной свиной кожи с инициалами «М. X.». Второй – белый с большой пунцовой наклейкой, на которой было нацарапано: «Тереза Мастере. Отель «Крильон». Париж». Элен не знала, как ей быть: в одном из этих чемоданов наверняка лежала вещь, которую ей не терпелось получить. Она тронула замок. Чемодан не был заперт. Элен открыла его, нашла то, что ей было нужно, и опять закрыла. Затем, забыв про термос, вернулась к себе.
Вскоре она услышала шаги в коридоре и почти не удивилась, увидев направлявшуюся к лифту Олуэн Пайпер.
– Доброй ночи, Элен! – крикнула Олуэн. – До завтра. Элен не ответила. Она была занята обманчиво–простеньким «маленьким» черным платьем от Монье из шелка с мохером. Чуть позже она услышала, как стукнула дверь лифта, и мысленно отметила, что Олуэн наконец ушла. Несколько часов спустя, когда ей оставалось придумать еще кучу подписей, Элен вдруг сильно захотелось чаю, и она опять отправилась искать свой термос. Держа в руках пачку заметок и читая их на ходу, она дошла до темной комнаты, где обнаружила термос, стоявший рядом с чайником, и, значит, уже полный. Снова уткнувшись в заметки, она возвратилась в кабинет, поставила термос на стол и налила себе чашку чаю.
Вставив чистый лист в машинку, Элен принялась печатать. На минуту задумалась над словом и, не сводя глаз с текста, протянула руку к чашке, и жадно выпила. Это было в половине пятого.