– Об этом он ничего не говорил, а что?

– Ничего. Просто мне казалось, что так принято. Так, во всяком случае, бывает в детективных романах; у суперсыщика вся комната непременно усыпана рубинами, жемчужинами и изумрудами, полученными от благодарных клиентов королевской крови.

– Во всяком случае, очень интересно было услышать рассказ из уст непосредственного участника событий, – самодовольно заметила моя сестра.

Я не мог не восхититься проницательностью мсье Пуаро, который безошибочно выбрал из своей практики случай, наиболее интересный для старой девы, живущей в деревне.

– А сообщил он тебе, действительно ли эта танцовщица – великая княжна? – осведомился я.

– Он не имел права, – внушительно ответила Каролина.

Я подумал, насколько Пуаро погрешил против истины, беседуя с моей сестрой, и решил, что на словах он, скорее всего, был абсолютно правдив, в основном ограничиваясь красноречивыми пожатиями плеч и движением бровей.

– И теперь, – заметил я, – он тебя купил на корню?

– Не будь вульгарен, Джеймс! Где ты набрался подобных выражений?

Каролина сдвинула очки на лоб и смерила меня взглядом.

– Скорее всего, от единственного звена, соединяющего меня с миром, – от моих пациентов. К сожалению, среди них нет особ королевской крови и загадочных русских эмигрантов.

– Ты стал очень раздражителен, Джеймс. Печень, верно, не в порядке. Прими–ка вечером пилюли.

Увидав меня в домашней обстановке, вы нипочем не догадались бы, что я – врач. Назначением всех лекарств – и себе и мне – занимается Каролина.

– К черту печень, – сказал я с досадой. – А об убийстве вы, что ж, не говорили совсем?

– Ну, разумеется, говорили, Джеймс. О чем еще у нас сейчас можно говорить? Мне удалось кое–что растолковать мсье Пуаро, и он был очень признателен. Сказал, что я – прирожденный детектив и у меня поразительная интуиция по части психических особенностей человеческой натуры. – Каролина была в эту минуту до удивления похожа на кошку, всласть налакавшуюся сливок. Казалось, она вот–вот замурлычет. – Он очень много говорил о серых клеточках мозга и о том, как они работают. У него самого, сказал он, они в превосходном состоянии.

– Ну, еще бы, – ядовито заметил я. – Излишней скромностью он, безусловно, не страдает.

– Не люблю, когда ты говоришь пошлости, Джеймс. Мсье Пуаро считает так: нужно как можно скорее разыскать Ральфа и убедить его, что он должен пойти и дать показания. Он говорит, что его исчезновение может произвести очень неблагоприятное впечатление на судебном расследовании.

– А ты ему что на это сказала?

– Признала, что он прав, – важно ответила Каролина. – И со своей стороны сообщила ему, какие здесь уже пошли толки.

– Каролина, – спросил я резко, – ты рассказала мсье Пуаро о том, что ты тогда подслушала в лесу?

– Конечно, рассказала, – невозмутимо объявила она.

Я вскочил и зашагал из угла в угол.

– Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что ты творишь? – воскликнул я. – Ты затягиваешь петлю на шее у Ральфа Пейтена, это же ясно как белый день!

– Вовсе нет, – невозмутимо возразила Каролина. – Я очень удивилась, узнав, что ты не рассказал ему этого сам.

– Я сознательно не обмолвился об этом ни словом. Я очень привязан к Ральфу.

– Я тоже. Потому и считаю, что ты городишь чепуху. Я не верю, что это сделал Ральф, и, значит, правда никак не может ему повредить, и мы должны оказывать мсье Пуаро всяческую помощь. Ну подумай сам, ведь возможно, что в тот вечер Ральф был с этой самой девушкой, и тогда у него прекрасное алиби.

– Если у него прекрасное алиби, – возразил я, – тогда почему он не явится и не докажет это?

– Возможно, боится скомпрометировать девушку, – глубокомысленно заметила Каролина. – Но если мсье Пуаро удастся добраться до нее, он разъяснит ей, что это ее долг – прийти и очистить Ральфа от подозрений.

– Я вижу, ты уже сочинила целую романтическую небылицу. Ты просто начиталась разной дряни, Каролина. Я тебе давно это говорил. – Я снова сел. – Пуаро тебя еще о чем–нибудь спрашивал?

– Только о пациентах, которые были у тебя на приеме в то утро.

– О пациентах? – недоверчиво повторил я.

– Ну да. Сколько их было, кто они такие.

– И ты смогла ему на это ответить?

– А почему бы нет? – горделиво ответила моя сестра. – Мне из окна виден вход в приемную. И у меня превосходная память, гораздо лучше твоей.

– Да, куда уж мне, – пробормотал я машинально.

Моя сестра продолжала, загибая пальцы:

– Старуха Беннет – раз, мальчик с фермы, нарыв на пальце, – два, Долли Грейвс, с занозой, – три, этот американец, стюард с трансатлантического парохода, – четыре… Да, еще Джордж Эванс со своей язвой, и наконец… – Многозначительная пауза.

– Ну?

Каролина закончила с торжеством, в лучшем стиле, прошипев, как змея, благо «с» тут хватало:

– Мисс Рассел !

Каролина откинулась на спинку стула и многозначительно поглядела на меня, а когда Каролина многозначительно смотрит на вас – от этого никуда не деться.

– Не понимаю, – слукавил я, – что у тебя на уме? Почему бы мисс Рассел и не зайти показать больное колено?

– Чушь! Колено! – изрекла Каролина. – Как бы не так! Не то ей было нужно.

– А что же?

Каролина была вынуждена признать, что это ей неизвестно.

– Но можешь быть уверен: он к этому и подбирается. Я говорю про мсье Пуаро. Что–то с ней не так, и он это знает.

– То же самое мне вчера сказала миссис Экройд! – заметил я. – В мисс Рассел что–то настораживает.

– А–а! – загадочно произнесла Каролина. – Миссис Экройд! Еще одна такая!

– Какая – такая?

Но Каролина отказалась объяснить свои слова, а только, многозначительно кивнув, собрала вязанье и отправилась к себе наверх облачиться в лиловую шелковую блузу с медальоном на золотой цепочке – переодеться к обеду, как она выразилась.

Я смотрел на огонь и обдумывал слова Каролины. Действительно ли Пуаро приходил узнать о мисс Рассел или это были обычные фантазии Каролины? В то утро, во всяком случае, в поведении мисс Рассел не было ничего подозрительного. Хотя… Я вспомнил, как она расспрашивала о наркотиках, а потом перевела разговор на яды. Но при чем это? Экройд же не был отравлен. И все–таки странно…

Сверху донесся голос Каролины:

– Джеймс, ты опаздываешь к столу!

Я подбросил угля в камин и покорно поднялся по лестнице: мир в доме дороже всего.

Судебное расследование происходило в понедельник.

Я не собирался описывать его подробно – это было бы повторением изложенного. По договоренности с полицией процедура была сведена к минимуму. Я дал показания о причине смерти и примерном времени, когда она могла наступить. Судья выразил сожаление по поводу отсутствия Ральфа Пейтена, но особенно этого не подчеркивал. Потом Пуаро и я имели короткую беседу с инспектором Рэгланом. Инспектор был настроен мрачно.

– Скверно, мистер Пуаро, – сказал он. – Я пытаюсь быть объективным. Я здешний, часто встречался с капитаном Пейтеном в Кранчестере и был бы рад, если бы он оказался невиновен, но дело выглядит скверно, что ни говори. Если он ни в чем не виноват, почему он скрывается? Против него имеются улики, но ведь он мог бы дать объяснения. Почему он их не дает?

За словами инспектора крылось гораздо больше, чем я знал в то время. Приметы Ральфа были сообщены во все порты и на железнодорожные станции Англии. Полиция была начеку. Его квартира в Лондоне находилась под наблюдением, так же как и те дома, которые он имел обыкновение посещать. Трудно было предположить, что Ральфу удастся ускользнуть при таких обстоятельствах. При нем не было багажа и, насколько известно, не было и денег.

– Я не нашел никого, – продолжал инспектор, – кто видел бы Ральфа на станции в тот вечер, хотя тут его все знают и не могли бы не заметить. Из Ливерпуля тоже ничего нет.

– Вы думаете, он отправился в Ливерпуль? – спросил Пуаро.