— Живехонек, господин поручик! — сказал усатый хорунжий, подымаясь с колен. — Не насмерть, стало быть, вы его шарахнули.

— А второй? Меня интересует второй! — перебил Грум-Гримайло, и левую щеку его тронул нервный тик.

Хорунжий взглянул на поручика воспаленными и чуть припухшими глазами, в которых стыла тоска.

— Как второй? — нетерпеливо повторил Грум-Гримайло. — Он нам нужен живым!

— Преставился второй, едрена корень… — Хорунжий покосился на свою измазанную кровью ладонь и вытер ее о травянисто-зеленую шинель. — Так что сподобился на тот свет… А первый вмиг очухается, ежели его водой облить. Тут не сомневайтесь.

— Вы хорошо произвели обыск?

— Так точно, господин штабс-капитан!

— А дом? Перед смертью он мог спрятать кисет.

— Все вверх дном перевернули!

— Куда же могла подеваться шифровка, если убийца в наших руках? Унести с собой он не успел, и запрятать тоже! Мне наплевать на этого Никифорова — слышите вы! — наплевать! Нужен кисет с большевистской шифровкой! Только он! А вы плетете здесь несусветную чушь, рассказываете сказки!

— Извините, но…

— Никаких извинений! Я послал вас к Никифорову сразу же после его звонка с приказом доставить шифровку! Ту самую, которую мы с вами проворонили в кафе, когда за ней пришел застрелившийся курьер! Вместо шифровки вы зачем-то волочете в контрразведку труп Никифорова! Хорошо еще, что не упустили подпольщика, свершившего приговор большевистского ревкома над предателем!

— Позвольте заметить: мы извлекли пулю из тела Никифорова и сличили ее с пулями из нагана арестованного подпольщика. И смеем утверждать, что нашего агента убил не схваченный большевик.

— Тогда кто же? Святой дух?

— Из револьвера арестованного не было произведено ни одного выстрела…

— А Никифоров между тем убит! Наповал, выстрелом в сердце! И, главное, похищено то, что привело бы нас прямо к красному разведчику. Нам с вами будет грош цена, если кисет с шифровкой пропал для контрразведки безвозвратно. Получится, что мы просто-напросто топтались на месте и кормили полковника одними обещаниями выявить источник информации в штабе нашей армии! Вас мало разжаловать в рядовые!

— Я Георгиевский кавалер, господин Эрлих, и фронтовик, прошу не забывать этого!

— Фронтовик и контрразведчик нашел бы кисет, а не остался бы с пустыми руками! Все так удачно складывалось: подпольщики доверили нашему агенту бесценные документы, они сами плыли в наши руки. И такой конец!

— Но схвачен ревкомовец. Если его хорошенько потрясти…

— Вы еще на что-то надеетесь?

— Если постараться…

— Плохо знаете большевиков. Они упрямы, как сто тысяч чертей, особенно сейчас, когда конные орды Буденного со дня на день двинутся на Воронеж! Большевиков, даже пленных, не так-то легко сломить. И этот арестованный подпольщик вряд ли составляет исключение. Все же попытайтесь: попытка — не пытка. Только не зовите на помощь своих костоломов. Они могут все испортить. Я бы на вашем месте повел себя с арестованным тонко и искусно, не как с быдлом, а как с вполне цивилизованным человеком. Это должно польстить подпольщику, ошарашить его и сломить.

Во рту было горько, в голове стоял нескончаемый и нестерпимый гул, словно под ухом били в десятки барабанов.

Магура с трудом приподнялся на локтях и сплюнул попавшую в рот воду.

— Сказал — оклемается, знать, так и будет. Вода почище всяких микстур в чувство приводит!

Квадратное лицо усатого хорунжего налилось, и, крякнув, казак плеснул в чекиста остатками воды из ведра.

— Холодная баня усем на пользу, особливо в теплынь, когда дюже упреешь. А ну вставай! Ишь — разлегся! Бока не отлежи!

Магура встал и зажмурился. Его качало от слабости, ноги были ватными, в голове продолжало гудеть.

— То-то же! — крякнул твердоскулый хорунжий и подкрутил ус. — У меня живо очухаешься.

Придерживая шашку, он вышел из комнаты, оставив Магуру одного.

«Влип я, — с досадой подумал Николай. — Как кур в ощип попал. По всем статьям. Никифорова не уберег и не узнал, отчего он в Царицын так быстро вернулся, — это раз: Про кисет толком не ведаю — это два. И в-третьих, сам опростоволосился — живым дался…»

Он подошел к окну, попробовал открыть его (в комнате стоял спертый воздух, нечем было дышать), но рама не поддавалась, видно, была заколочена намертво. К тому же за рамой была решетка.

«Куда притащили? В участок или контрразведку? А может, сразу в тюрьму? И отчего светло на дворе? Помню, ночь была, когда к Никифорову попал. Выходит, долго в беспамятстве провалялся…»

За переплетами решетки виднелся дворик, заканчивающийся глухой, закрывающей чуть ли не полнеба стеной, возле которой с винтовкой наперевес ходил солдат. Ни деревца, ни травинки не росло во дворе, мощенном серым камнем.

О побеге не могло быть и речи, хотя первая мысль была именно о нем. Оставалось ждать, как дальше развернутся события. Выхода из создавшегося положения Магура пока не находил.

Николай присел на табурет, привалился спиной к стене и сомкнул веки. Со стороны можно было предположить, что чекист задремал. Так и решил Грум-Гримайло.

— Прошу прощения, но вынужден вас побеспокоить, — сказал поручик и встал напротив Магуры, чуть картинно выставив вперед ногу. — Нам необходимо поговорить. Без свидетелей и протокола. Как себя чувствуете?

— Сносно, — ответил Магура и в свою очередь спросил: — Это вы меня у Никифорова шарахнули?

— Я, — признался поручик и щелкнул каблуками.

Магура коснулся рукой затылка и с интересом посмотрел на Грум-Гримайло.

— Я не стану пугать пытками и расстрелом, что грозит вам, если наша беседа не приведет к желаемому результату. Надеюсь, что вижу перед собой человека, умеющего трезво смотреть на факты и понимающего, что его игра проиграна. У вас нет другого выхода, как только чистосердечно признаться в своей принадлежности к большевистскому подполью.

— Это пожалуйста, — согласился Магура. — Признаюсь. Глупо было бы не признаться.

Поручик присел на стоящий у стены табурет, положил ногу на ногу и повесил на колено фуражку с высокой тульей и черным околышем.

«Когда же успел до поручика дослужиться? — подумал чекист. — Из молодых, да ранних…»

— Я не спрашиваю о ревкоме, оставленном в Царицыне, не спрашиваю, кто входит в вашу подпольную организацию. Это не столь важно.

— Так ли? — усмехнулся Магура.

— Да, нас интересует ревком! Весьма интересует. Из-за деятельности вашего ревкома в городе главенствуем не мы, истинные хозяева, а подпольный комитет большевиков. И это при наличии законной власти, пришедшей на смену красной чуме.

— Мы гордимся этим, — сказал Магура.

— Конституционная монархия, и только она, может дать России свободу и кровью завоеванные права! Вы же несете смуту, гибель и готовы затоптать всю страну!

— Нет сейчас неделимой России, господин поручик, — заметил Магура. — У вашего барона и Деникина она своя, у нас другая. Вы воюете не с нами, а с народом, а это равносильно поражению.

— Вы оперируете расхожими лозунгами. Лично мне они давно набили оскомину. К тому же мы отвлеклись от главного в нашей беседе, уйдя в дебри политики.

— Вы первый затеяли этот разговор, — напомнил Магура.

— И первым ставлю в нем точку. — Поручик смахнул с фуражки невидимую пылинку и четко проговорил: — Кисет. Нам нужен кисет. Тот, что находился у Никифорова. Где кисет с шифровкой?

— И я бы хотел это знать, — ответил Магура. — Дорого бы заплатил, чтобы узнать про кисет.

Николай прищурился. Он не верил поручику, не верил каждому его слову. Кто же еще мог забрать кисет, как не застреливший Никифорова офицер, который поспешил тут же покинуть дом? И поручик это прекрасно знает.

— Я готов гарантировать вам жизнь при условии, что взамен вы укажете местонахождение кисета, — повторил Грум-Гримайло. — Ни у Никифорова, ни у вас мы его не нашли. Я бы не стал на этом настаивать, если бы не был уверен, что Никифоров принес его к себе домой, чтобы незамедлительно передать нам из рук в руки.