— Понимаю, — сказал Аникин. — Психологически готовишь меня к тому, что и сто процентов в таких условиях успех, а сам сделаешь ровно двести.

Лицо и голос Токарева остались серьезными, а глаза смеялись.

— А что? Сто процентов — самый раз по такому накату. Циклон поджимает, вот беда.

— Циклон поджимает, правильно, — рассеянно проговорил Аникин.

ФЛАГМАН «малышей» радировал Аникину, что исчезнувший СРТ-1774 до сих пор не откликнулся, хотя его вызывают на всех частотах. Суда, вышедшие на поиск пропавшего товарища, ничего не нашли, искать сейчас было трудно: тучи валились на воду, вода взметывалась до туч, дождь и брызги так густо наполнили воздух, что видимость упала до сотни метров. Огромные волны перекатывались через борта, за такими валами и лайнера не видно, не то, что малыша, оправдывались суда, посланные на поиск. Между строк уставно-сдержанных радиограмм Аникину слышались раздраженные голоса капитанов — им нелегко давалось внезапное перенесение из райской тишины Сейбла в дикий разгул бури. «505 он не дал, ведь он не дал 505» повторялось в каждом сообщении. Что-нибудь с радиостанцией, не больше, — предполагали другие.

Аникин внутренне соглашался, всего вероятней, была пустяшная неполадка, а не катастрофа, но катастрофу, сколь она ни была маловероятна, он не мог полностью исключить и потому не мог дать команду прекратить поиск, хотя судам хватало сейчас и своих забот. Впрочем, все, что понимал он, понимали и капитаны судов, ни один не отказался от опасных блужданий по волне и наперерез урагану. Подоспевший в этот район спасатель «Быстрый» возглавил поиск, но и его локаторы и мощные прожектора не принесли успеха, локаторы путали изображения судов и волк, а прожектора не пробивались за стены ближайших валов.

— Да не нервничай ты так, — посоветовал Токарев во время очередной диктовки сурового указания флагманам. — Я сужу по себе; чуть что, я бы раньше всего дал 303, а он просто пропал. Не взорвался же он, в самом деле!

— Кроме рабочего радиопередатчика, у него есть запасной, — возражал Аникин. — Почти исключено, чтоб оба разом испортились, если само судно в порядке. В спокойную погоду я не нервничал бы.

Была еще одна причина, кроме опасений за пропавшее судно, заставлявшая Аникина нервничать, но о ней он не сказал Токареву. Аникин квалифицированно командует рыбацким флотом, все это знали, так было всегда, когда он возглавлял промысловые экспедиции. И сейчас он советовал, отдавал приказания, настаивал на исполнении совершенно справедливо и умно, никто бы не мог оспорить правильности его команд. Но положение изменилось, и сам он мучительно чувствовал изменение, и знал, что другие, вслух не говоря, ощущают перемену. Раньше он неизменно бывал в гуще своего флота, в фокусе его работы и бедствий, а сейчас, отсиживаясь в сияющих туманах у Сейбла, командовал штормующими издалека. Аникин не потерял права приказывать и выговаривать, но право это вдруг стало формальным. Он съеживался, вообразив, что кто-то, измученный, ругается вслух: «Хорошо ему командовать от Сейбла!». Там мне надо быть, там, и самому возглавить поиски, твердил он себе ежеминутно, и, вызывая по радио новые суда, через голову флагманов отдавал приказы идти на розыски исчезнувшего товарища. Вахтенная книга разбухала от команд и указаний.

К ВЕЧЕРУ золотой сияющий туман посинел, глухая непроглядность окутала море у Сейбла. Прожектора заливали светом палубы, в тумане, полустертые, мелькали быстро передвигающиеся фигуры, в воздухе вздымались сетки с мешками рыбной муки — один строп передавался с палубы на палубу, другой разгружался, третий нагружался. На перегрузку вышли двойные вахты, вспомогательные службы выслали на палубу своих людей. Токарев торопился, ураган был уже на траверзе Бостона. В вантах посвистывал ветер, на волнах появились белые воротники. Море обрело голос, оно тяжело ворочалось в темноте и глухо ворчало, не в лад качая сцепленные тросами корабли. Аникин как засел в радиорубке, так и не вылезал из нее — СРТР-9001 терпел бедствие.

В десятом часу вечера траулер радировал, что винт сбрасывает обороты, становится трудно бороться против бури. Потом вышла из строя динамо-машина, а гребной вал заклинило во втулке. «Все помещения в темноте», сообщил траулер флагману отряда. Радиостанция на СРТР пока работала, с бедствующим судном держали непрерывную связь: близкие — голосом, дальние — на ключе. Флагман траулеров повернул на помощь товарищу все свои суда. Аникин приказал спасателю «Быстрому» оставить поиск пропавшего судна, пусть этим занимаются другие суда в том районе, и полным идти с западной оконечности банки на северо-восток, где штормовал потерявший управление, ход и свет СРТР. Большего Аникин сделать не мог.

Он сел в кресло, недалеко от радиста, молчаливый и темный. Радист изредка взглядывал на начальника экспедиции, тот почти не шевелился. Но радист знал, что стоит забарабанить пальцами по клавиатуре, принимая новую радиограмму, как Аникин встрепенется, подойдет, станет читать из-за спины.

— Глаз у тебя нехороший, — заявил вошедший в рубку Токарев. — Сорвал ты нам непрошеным своим пророчеством… Двести процентов не получается.

— Значит, сто девяносто? — вяло поинтересовался Аникин. По радостному лицу капитана он видел, что перегрузка идет хорошо.

— Сто девяносто пять. Завтра к обеду закончим.

— На дворе туман?

— Туман. Вышел бы на мостик, подышал свежим воздухом.

— И здесь хорошо.

— А как ураган, Василий Кондратьевич?

— Свирепствует.

— «Быстрый» еще не подбежал?

— Где же? До 9001-го миль сто пятьдесят, идет лагом — наперерез ветру…

— И по 1774-му ничего нет?

— И по 1774-му ничего.

Токарев удалился — выгонять новые проценты. Аникин, закрыв глаза, покачивался на вращающемся кресле. В открытое окно врывался грохот лебедок, он заглушал глухой рык океана. Самое тяжелое в том, что я не слышу их голоса, думал Аникин. Радиограммы, одни радиограммы, диктуй, принимай, подшивай в папку — можно потом предъявить на проверку любой комиссии. Живые голоса, думал он, живые голоса, утомленные, возбужденные, измученные, отчаянные, радостные, живые голоса, перекрывающие грохот бури. Не важно даже, что они говорят, только бы услышать их голоса!

И так он жаждал слышать их, что ему мерещилось уже, что он слышит своих капитанов и матросов. Он плотнее закрыл глаза — в черном море, под яростным небом, в осатанелой крутоверти валов штормовали рыбацкие суденышки. Он видел и то суденышко, без огней, на мостике его горел костер, о костре оно сообщило по радио. Беспомощное, воистину игрушка валов, судно кренилось с борта на борт, то рушилось по склону волн, то взлетало на гребни, мачты его сейчас черпают воду, крен достиг пятидесяти градусов, таково последнее сообщение… А к нему бегут на подмогу товарищи, измученные, полуослепленные от волн, полуоглохшие от рева ветра, замотанные в дикой качке. Издалека, с другой оконечности банки, устремился «Быстрый», тоже крохотулька, если вдуматься, но крохотулька с могучим сердцем, почти две тысячи лошадей в двигателе, все эти лошади остервенело рвутся вперед, ураган свирепо швыряет судно — то вправо бросит, то влево — остановить его он не в силах…

Радист, уложив наушники поудобнее, застрекотал клавиатурой. Аникин через плечо читал сообщение:

Аникин приказал всем судам, находящимся поблизости, запеленговать РТМ-812 и, по возможности, не отдаляться. Он возвратился в кресло. Итак, пропавшие нашлись, теперь уже их не выдадут на растерзание буре. Какой же это ураган, думал он, если ударом волны снесло ходовую рубку? Вот отчего у них вышли из строя обе радиостанции, думал Аникин, вот, стало быть, отчего. Крепенько же им досталось!