— Только сильно не увлекайтесь, а то потом не скажет ничего, толку от него будет…

Вадим попытался встать, но тут же получил пинок под живот. От неожиданности Вадим подскочил, упал и перевернулся на спину. Через несколько секунд на него посыпались серии ударов. Били несколько человек. В кромешной темноте Вадим сумел разглядеть тех четырёх фашистов, которые стояли в коридоре. Его били, не давая опомниться, встать, закрыться. Кто-то бил руками, кто-то пинал своими начищенными берцами, не целясь, просто били. Через несколько минут снова раздался голос Волка:

— Всё! Стоп! Хорош! Осмотрите его рюкзак, карманы, но найдите бумаги, они должны быть у него!

В следующее мгновение двое фашистов стянули с Вадима рюкзак и выпотрошили все на пол. Остальные осматривали карманы, и все так же периодически били, чтобы не дать встать на ноги. Любая попытка Вадима выйти из положения лёжа сопровождалась мощным ударом или пинком, не давая шансов встать. Вскоре послышались два других незнакомых голоса:

— В рюкзаке нет ни хрена, только ОЗК, патроны и продукты.

— В карманах так же. Бумаг нет.

— Ну, значит, передал уже, да? — тяжело вздохнув, Волк достал из кобуры револьвер, встал над лежащим Вадимом и навел ствол на голову сталкера, — Так, я сейчас задам тебе простой вопрос, а ты на него ответишь и пойдешь, куда глаза глядят, хорошо? Итак, где бумаги Рейха?

— Волк, ты че… — пробурчал Вадим, глядя в глаза предателю, — Какие бумаги? Ты че несешь?

Волк цокнул языком, отвел взгляд, потом резко повернулся и ударил Вадиму в нос свободной рукой. Нос хрустнул, из него потекла теплая кровь.

— Повторяю ещё раз, где бумаги?! Ты че, думаешь, мы с тобой шутки шутим?! Отвечай! Где. Бумаги. Рейха?

— Какие бумаги, — сплюнул кровью Вадим, — Понятия не имею, о чем…

Вадим не успел договорить, как его со всей силы пнули в живот. Вадим скрутился на полу калачиком, застонал от боли, а над головой продолжал говорить Волк:

— Сука. Не хочешь по-хорошему? Будь по-твоему!

— В расход его, господин Штурмбаннфюрер?

— Ни в коем случае! — заорал на бойца Волк. — Он — единственный, кому известно, где сейчас бумаги. Он нужен нам ЖИВОЙ! Забрать его на Пушкинскую! А там решим, что с ним делать, — Волк нагнулся к уху Вадима и прошептал, — Готовься, я тебе там ад устрою. Ты будешь ныть и мечтать вернуться на свой Бульвар сраный! — И снова обратился к солдатам:

— Во славу Рейха! — Торжественно сказал Волк и поднял правую руку вверх. И тут же, почти в один голос на весь туннель прокатилось эхо солдат:

— Слава! Слава! Слава! — Кричали солдаты, подняв правую руку. Два фашиста подняли Вадима под мышки, и потащили его в сторону дрезины. Ноги волочились по земле, голова, живот и руки болели нестерпимой болью, но Вадим не мог кричать. У него просто не хватало на это сил. Фашисты бросили его в дрезину и сели рядом. Потом напротив кинули рюкзак, поднялся третий солдат с АКСУ Вадима, оценивая состояние автомата, а за ним поднялся Волк. Четвёртый завёл дрезину, и та нехотя тронулась с места. Волк встал напротив Вадима, и, сказав ему "Поспи, ты же у нас любишь спать", ударил в голову рукояткой револьвера. Вадим канул в беспамятство.

Вадим очнулся только тогда, когда отряд приближался к Пушкинской. Вернули в чувства его легкие удары рукой по лицу и струя прохладной воды. Пока дрезина подъезжала к станции, Вадим разглядывал стены, на которых было написано что-то по-немецки, вроде «Vierter Reich!», «Herrlichkeit Reich!» и все в том же духе. Вадим попытался спросить ближайшего к нему солдата, что это обозначает, но получилось только лишь прохрипеть. Однако фашист обратил на него внимание, и переспросил:

— Че? Че говоришь?

Вадим собрался духом, сконцентрировался и прохрипел, но уже более разборчиво:

— Что… это… значит… — указал Вадим на проплывающие мимо надписи.

— Это? — снова переспросил фашист, — Ну, типа «Слава Рейху». Лингвист местный писал. Ну, ещё он историк, и, типа, понимал всю историю третьего Рейха от начала, до падения. И биографию Гитлера даже знал! Только, жалко мужика, сдох года два назад. Нормальный был мужик, добрый. Так, а ты че ваще базаришь?! Пасть закрыл свою! — и с этими словами врезал Вадиму в челюсть.

— Э! Сёма, ты че, охренел совсем? — обратил внимание на солдата Волк, — Хочешь, чтоб он вообще говорить разучился?! Он же так и не расколется ни фига! А когда восстановится, или, хотя бы говорить сможет, так бумажки наши уже в неизвестном направлении уйдут, безвозвратно. Этого добиваешься?!

— Никак нет, господин штурмбаннфюрер, — затараторил провинившийся солдат.

— Ну, так и не трогай его! — чуть ли не завопил от злости Волк, — На что он тебе?! Ты должен его сопровождать до Пушкинской, а там уже и без тебя разберутся, что с ним делать. Понял?!

— Так точно! — отчитался фашист и отвернулся от Вадима.

Тем временем, дрезина подъехала к гермодвери и встала у блокпоста, обустроенного у самих ворот станции. Волк спрыгнул, выкинул правую руку вперёд, и пошел вперёд, к старшине. Старшина поста сделал то же самое, и пошёл навстречу. Фашисты обменялись рукопожатиями и начали о чем-то говорить. Вадим отвел взгляд от разговаривающих и начал осматривать блокпост. По обе стороны путей лежали мешки с землёй, образуя вал в полтора метра высотой, на одной стороне путей стоял станковый пулемёт. За мешками стоял сигнальный колокол, в который звонили в случае тревоги, находились четверо солдат с калашами, и только у одного автомат был за спиной. Скорей всего, это был пулемётчик. Он выделялся среди остальных фашистов тем, что его тело закрывал тяжелый бронежилет, да и сам фашист был покрупнее остальных. Но вот Волк снова обменялся рукопожатиями со старшиной, подошёл к дрезине и спокойно сказал:

— Всё, приехали, выгружаемся. Вы двое — со мной, ведете пленника. Языка, — он кивнул на Вадима, — не бить, ясно? Только подталкивать по направлению к обезьяннику, и то, легонько. Если кто ему врежет, голову оторву с обоих, поняли?

— Так точно! — в один голос отозвались два фашиста и принялись ставить на ноги Вадима. У Вадима болело все, поэтому стоять ему было трудно. Он то и дело падал, но на полпути к земле его ловили сопровождающие фашисты. Остальные два солдата тоже спрыгнули с дрезины, подошли к гермоворотам и постучали в них. Через несколько секунд ворота дрогнули, поползли в сторону, открывая путь на станцию Пушкинская. Путь в ад.

За воротами находился ещё один пост, но только на этом стояло всего четыре человека. Когда Волк и сопровождающие проходили мимо поста, дежурные синхронно выпрямились и поприветствовали проходящих вытянутой рукой. Волк скомандовал "Вольно!", и солдаты, опустив руки, вернулись на свои места. Ворота, лязгнув, закрылись за спиной, отрезая путь к свободе. Вадим, тяжело вздохнув, двинулся за Волком, по пути осматривая плакаты, висящие на стенах. В отличие от туннельных на этих было написано почти все по-русски, что-то типа «РОССИЯ — ДЛЯ РУССКИХ», «СЛАВА РЕЙХУ!», «ОЧИСТИМ МЕТРО ОТ ЧЕРНИ!» и прочие патриотические фразы. Когда "конвой" подходил к главной платформе, которая заменяла здесь городскую площадь, Вадим начал слышать что-то на подобии речи. Волк, тоже услышав обрывки фраз, пошёл на источник звука, приказывая другим следовать за ним.

— Но господин штурмбаннфюрер, — возмутился один из сопровождающих фашистов, — Обезьянник дальше, нам прямо надо…

— Тихо! — заткнул солдата Волк, — Не слышишь: фюрер выступает?! Где ваш патриотизм?! Постоим минут десять, и дальше пойдем. За мной!

Сопровождающий пожал плечами и на пару с другим повел Вадима за командиром. Обрывистые слова начали соединяться в предложения. Предложения — в речь. Когда все было более, чем отчетливо слышно, конвой вышел на заполненную толпой платформу. Перед толпой стоял мужичок среднего роста, одетый в роскошное темно-серое пальто и с повязкой на левом плече. Он активно голосил в микрофон, стоящий прямо перед ним: