– В нашейто дыре – Франкфорте такого днем с огнем не сыщешь! – Часто говорил, тяжко при этом вздыхая, Сэмюэль Батт.

С началом очередной порции приключений непутевых Кэпвеллов, убивших несчастного Ченнинга, он велел нам помолчать, а лучше того – идти спать, чтобы завтра с утра заниматься делами, а не стонать "как три похмельных носорога".

Нам самим хотелось того же: день выдался нервным и удачная его развязка буквально опустошила наши организмы. Снотворный эффект от пива оказался силен как никогда и уговаривать нас дважды Сэму не пришлось.

Утром, пока толстяк спал, хрюкая в своем кресле – он так и уснул с включенным телевизором, мы с Захаром успели обсудить вчерашний разговор и пришли к выводу, что прямой опасности пока нет, но нос нужно держать по ветру.

Я стал почаще вглядываться в наше будущее, но, как обычно, видел только Захара. У него все было хорошо. Относительно хорошо. Потому что теперь в своих прозрениях я убивал его не в восемьдесят девятом, а тремя годами позже. Впрочем, об этом я, понятное дело, говорить ему не стал.

Спустя неделю ощутимо похолодало – ночные температуры стали колебаться в районе нуля, но снега попрежнему не было. Зато прекратились дожди и небо просветлело.

На выборах ожидаемо победил Рональд Рейган, наголову разгромивший сладкую парочку своих оппонентов. Америка ликовала, ожидая от него новых свершений. Нам с Захаром было поровну – хозяйство Батта требовало очень много работы и мы от рассвета до заката были заняты на полях. Если бы победил не Рейган, а этот, второй – Фриц Мондейл, мы бы, наверное, этого не заметили.

Чарли Рассел, как и обещал, наведывался каждую неделю и держал нас в курсе происходящих событий. И каждый раз удивлял своей кипучей энергией. В его лице Захар встретил достойного конкурента и, слушая о подвигах веселого коммивояжера, так громко скрипел "когтями" внутри ботинок, что мне становилось неудобно.

За три месяца Чарли успел открыть счета в паре десятков инвестиционных фондов – специализирующихся на какихто определенных отраслях экономики, и в тех, что брались за размещение средств где угодно. Его кипучая коммуникабельная натура позволила ему быстро обзавестись кучей деловых связей, заключить договора с брокерскими конторами из различных частей страны, работающих на всех семи фондовых площадках – от Цинцинатти до НьюЙорка. Не остались без внимания и сырьевые биржи – и там интересы Рассела представляли "крепкие профессионалы". Особое внимание он уделил работе с самой молодой биржей – NASDAQ, которая буквально только что предоставила населению возможность самостоятельно оперировать на торговой площадке. Брокеры, работавшие там, пользуясь возможностями быстро прогрессирующей вычислительной техники, стали объединять много мелких ордеров своих клиентов в один крупный – достаточный для совершения сделки. И теперь любому человеку с улицы достаточно было совсем небольшой суммы, чтобы принять участие в играх "взрослых дядек".

Народ – сначала в НьюЙорке, а потом и по всей стране – оценил предоставляемые возможности, и обороты биржи увеличивались с каждым днем.

Рассел тоже завел сотню мелких счетов у разных брокеров с NASDAQ, чтобы посмотреть, можно ли на этом чтото выиграть?

– Пока что размеры счетов и вкладов везде небольшие. По однойтри, а коегде и по пяти тысячам долларов. На общую сумму около двухсот тысяч. Если наша операция принесет успех, то мы должны будем увеличить объемы вложений. Тогда нужно будет подумать об участии в хэджфондах. А сейчас все будет готово к началу февраля.

Мы с Захаром радовались, что вот уже совсем скоро сможем быть полезными своей родине. И хотя большинство слов, произносимых Расселом, звучали для нас тарабарщиной – вроде "институциональных квалифицированных инвесторов", мы чувствовали себя в деле.

Прошло Рождество, которое справляли все, кроме нас – этот праздник еще не стал нашим.

А потом, сразу после Нового Года, Захар вдруг достал свою тысячу, выданную еще Артемом на Кубе и сказал мне:

– Знаешь, чтобы понимать происходящее вокруг, нам нужно учиться. И не крутить хвосты Сэмовым лошакам, а нормально учиться. Чтобы нас не использовали втемную, чтобы мы понимали, что делаем.

Я немного подумал над его словами и ответил:

– Ты, дорогой мой друг, Закария Майнце, как всегда стопроцентно прав. Знаешь, что меня гнетет больше всего?

– Откуда мне знать порывы твоей мятущейся души? – едва не стихами ответил Майцев.

– А боюсь я больше всего, что те люди, что станут получать наши команды, очень быстро заметят, как те деньги, что мы кудато вкладываем, начинают приносить доход. Как думаешь, долго они будут удерживаться от соблазна вместе с нашими средствами разместить свои?

– Да пусть размещают, – легкомысленно отмахнулся Захар. – Подумаешь, сотня американцев разбогатеет!

Я подумал еще немного:

– А вслед за ними потянутся брокеры, а за теми банки. А там такие деньги, что и представить себе страшно!

– Ну и что? Мыто все равно будем первыми? Значит и прибыль наша будет больше всех!

Мне пришлось подумать еще чутьчуть, я согласился с Захаром и полез за своей тысячей:

– Ты прав, Захар, нужно идти получать соответствующие знания. Если Рассел владеет вопросом, то и мы должны хотя бы понимать о чем идет речь. Нужно поговорить с Сэмом и ехать в Луисвилль. И нужно поторопиться, пока есть время и пока жив Черненко. А он умрет в самом начале весны. Потом, боюсь, могут начаться проблемы – Горбачев деньги считать не умеет совершенно, а тратить – большой мастак, как бы у Георгия Сергеевича последние припрятанные крохи не отобрали…

Сэм долго огорчался, узнав, что мы собираемся на некоторое время оставить его одного. Мы надеялись успеть окончить трехнедельные курсы, о которых прочитали в газете и успеть с этим делом как раз к началу февраля, когда нужно было запускать машину, построенную Расселом.

Сам он, узнав о нашей затее, весело заметил, что, конечно, знание лишним не бывает, но зачем нам именно это знание? – он не понимает. Но если руководство не против такого шага, то почему бы и нет? Мы ответили, что наше руководство – не против. И договорились в следующий раз встретиться уже в Луисвилле.

Луисвилл оказался городом довольно приличных размеров и я вслух удивился, зачем американцам понадобилось размещать столицу своего штата в такой дыре как Франкфорт, если есть такой замечательный город? Как их понять, этих янки? Это все равно как если бы столицей Волгоградской области стала деревня Гадюкино.

Искомые курсы биржевого дела нашлись неподалеку от порта. Поискав полдня жилье в пешеходной доступности, мы сняли чудную комнату в доме напротив, окна которой выходили на реку Огайо и штат Индиану.

Учение давалось трудно. Вернее не так. Ничего трудного для запоминания там не было: несколько десятков новых для нас понятий, устоявшиеся термины – биржевой слэнг, фундаментальный и технический анализ поведения рынков, особенности работы бирж – все объяснялось на уровне, доступном шестикласснику. Никаких тебе дифференциальных уравнений второго порядка или тензоров с операндами. Каждый день нам казалось, что это все умышленно сводится к столь низкому уровню, а настоящие глубины откроются завтра, но наступал новый день и глубже ничего не становилось. Захар все ждал, когда начнется чтото из математики – статистика, теория вероятностей, но ничего такого не дождался. Максимум на что хватило гения американских – а они были самыми деятельными – трейдеров – это изобретение нескольких десятков простеньких "индикаторов" рынка и вот здесь они проявили всю свою фантазию. Это называлось техническим анализом.

Мы изучали изобретенные бог знает когда и кем "японские свечи", и чисто американские бары, мы до боли в глазах вглядывались в старые графики изменения биржевой стоимости бумаг какойнибудь "Дженерал электрик" и пытались отыскать на нем "трэнды", "линии поддержки и сопротивления". Мы изрисовали карандашами десятки листков, вычерчивая типовые "фигуры" – "флаги", "двойные и тройные вершины", "плечиголовы", якобы позволяющие с определенной (для меня так и осталось тайной – насколько определенной?) вероятностью судить о дальнейшем движении рынка. Мы отслеживали изменения цен разных бумаг и искали корреляцию с объемами торгов на бирже по этим бумагам. Мы сравнивали среднедневные цены на акции трехмесячного периода с трехнедельным и приходили к выводу, что в точках пересечения этих линий курсовых изменений наступает переломный момент для рынков. Мы вычертили длинные портянки с двумя десятками наиболее употребляемых индикаторов – от примитивных средних, через стохастики к многоцветным боллинджерам и "аллигаторам". От кривых линий на графиках рябило в глазах, а в голове роились наивные идеи. О том, что механизм безубыточной торговли обзавелся таким богатым инструментарием, что предположения о могущих случиться убытках казались просто детской страшилкой для запугивания обывателей и придания веса и значимости биржевым деятелям.