Когда он проходил через отдел боевого состава, то испытал приступ раздражения: всё его обучение в Форт-Диксе и в Форт-Беннинге пошло псу под хвост. Хотя было уже восемь часов вечера, в комнате всё ещё сидело несколько офицеров (иных из них он узнал), которые говорили по телефону или вносили последние изменения диспозиции в большую оперативную карту Северного Вьетнама.

Возвращаясь от адъютанта, Нат снова заглянул в комнату боевого состава посмотреть, нет ли там кого-нибудь, кто свободен от работы и может составить ему компанию за ужином. Там он случайно услышал донесения о продвижении войск 2-го батальона 503-го парашютно-десантного полка. Нат, наверно, ушёл бы и поужинал один, если бы это не был его собственный полк. 2-й батальон подвергался ожесточённому миномётному обстрелу со стороны Вьетконга и засел на противоположном берегу реки Дьинь, защищаясь от наступления противника. Красный телефон на столе перед Натом непрерывно звонил. Нат не двинулся с места.

— Не стойте, как столб, лейтенант, поднимите трубку и узнайте, чего они хотят, — приказал офицер по оперативным вопросам. Нат немедленно выполнил приказ.

— SOS, говорит капитан Тайлер, вы меня слышите?

— Слышу, капитан. Я — лейтенант Картрайт. Чем я могу вам помочь, сэр?

— Мой взвод попал в засаду в пункте Виктор Чарли у реки Дьинь, координаты — SE42 NNE71. Мне нужно звено вертолётов с полным медицинским оборудованием. У меня было девяносто шесть солдат, но трое убиты, восемь ранены.

— Как я могу связаться со службой экстренной помощи? — спросил Нат.

— Свяжитесь с базой Дрозд на аэродроме Эйзенхауэра. Позвоните по белому телефону и дайте дежурному офицеру полученные координаты.

Нат схватил трубку белого телефона, и ему ответил чей-то заспанный голос.

— Говорит лейтенант Картрайт. К нам поступил призыв о помощи. Два взвода попали в засаду на севере у реки Дьинь, координаты — SE42 NNE71. Их окружили, им нужна экстренная помощь.

— Скажите им, что мы поднимемся в воздух через пять минут, — ответил голос, теперь уже полностью проснувшийся.

— Могу я полететь с вами? — спросил Нат, ожидая немедленного отказа.

— У вас есть разрешение летать на вертолёте?

— Есть, — солгал Нат.

— Опыт прыжков с парашютом?

— Обучался в Форт-Беннинге, — ответил Нат. — Шестнадцать прыжков с шестисот метров с S-123, и в любом случае, это — мой полк.

— Что ж, если вы успеете к нам вовремя, лейтенант, будьте моим гостем.

Нат повесил трубку белого телефона и вернулся к красному.

— Звено вертолётов вылетает к вам, капитан, — сказал он.

Нат выскочил из комнаты личного состава и помчался на стоянку. Дежурный капрал дремал за рулём джипа. Нат уселся рядом с ним, нажал ладонью на клаксон и крикнул:

— На базу Дрозд за пять минут.

— Но до неё — четыре мили, — сказал водитель.

— Ну, так двигайтесь, капрал, — крикнул Нат.

Капрал включил мотор и выехал со стоянки, включив дальний свет и держа одну руку на клаксоне, а другую — на руле.

— Быстрее, быстрее! — повторял Нат; все, кто ещё был на сайгонской улице после комендантского часа, а заодно несколько кур прянули в разные стороны. Через три минуты Нат увидел впереди на аэродроме дюжину вертолётов. У одного из них уже вращались лопасти.

— Дайте газ! — крикнул Нат.

— Да я уже нажал до отказа, — заметил капрал. Нат снова посчитал: теперь лопасти вращались у семи вертолётов.

— Чёрт! — воскликнул он, когда первый из них взмыл в воздух.

Джип резко затормозил у ворот, и часовой попросил показать ему удостоверение.

— Я через минуту должен быть на одном из этих вертолётов, — закричал Нат, предъявляя своё удостоверение. — Нельзя ли побыстрее?

— Я выполняю свою работу, — сказал часовой, проверяя бумаги Ната и капрала.

Едва часовой вернул им бумаги, Нат указал на один из вертолётов, лопасти которого ещё не вращались, и капрал направил джип прямо к нему. Джип остановился перед открытой дверью, как раз когда лопасти начали вращаться.

Пилот взглянул на Ната и ухмыльнулся.

— Вы поспели в последний момент, лейтенант, — сказал он. — Залезайте.

Нат ещё не успел застегнуть ремень безопасности, а вертолёт уже был в воздухе.

— Хотите сначала услышать плохие новости или хорошие? — спросил пилот.

— Испытайте меня.

— Правила при любой экстренной операции — одни и те же. Кто последним сел в вертолёт, первым выскакивает из него на вражеской территории.

— А хорошие новости?

— Ты выйдешь за меня замуж? — спросил Джимми.

Джоанна повернулась и посмотрела на человека, который принёс ей за последний год больше счастья, чем она могла желать.

— Если ты задашь мне тот же вопрос, когда окончишь университет, салага-первокурсник, я отвечу: «да», но теперь мой ответ всё ещё «нет».

— Но почему? Что изменится через год или два?

— Ты будешь старше и, возможно, чуть-чуть умнее, — с улыбкой ответила Джоанна. — Мне двадцать пять, а тебе ещё нет двадцати.

— Какая разница, если мы хотим прожить всю жизнь вместе?

— Разница такая, что ты, возможно, не будешь чувствовать то же самое, когда мне будет пятьдесят, а тебе — сорок пять.

— Ты всё путаешь, — сказал Джимми. — В пятьдесят ты будешь в самом расцвете, а я буду потасканный старый хрен. Так что лучше хватай меня, пока я ещё на что-то способен.

Джоанна засмеялась.

— Не забудь, салага: то, что мы испытали за последние недели, может повлиять на твоё суждение.

— Нет, я думаю, что этот опыт только укрепил наши чувства.

— Возможно, — сказала Джоанна. — Но в долгосрочной перспективе никогда нельзя принимать необратимых решений в результате хороших или плохих новостей, потому что, возможно, один из нас вовсе не будет чувствовать то, что он чувствует теперь.

— Ты сейчас чувствуешь иначе? — тихо спросил Джимми.

— Нет, — твёрдо ответила Джоанна. — Но мои родители женаты почти тридцать лет, а мои дедушка и бабушка недавно отпраздновали свою золотую свадьбу, так что я хочу выйти замуж на всю жизнь.

— Это — лишняя причина пожениться как можно скорее, — сказал Джимми. — Ведь мне и так нужно будет дожить до семидесяти лет, если мы хотим отпраздновать нашу золотую свадьбу.

— Бьюсь об заклад, — засмеялась она, — что твой друг Флетчер со мной согласился бы.

— Возможно, ты права, но ты выходишь замуж не за Флетчера. Во всяком случае, я уверен, что он и моя сестра будут вместе по крайней мере лет пятьдесят.

— Салага, я не могла бы любить тебя больше, даже если бы хотела, но помни, что будущей осенью я буду в Колумбийском университете, а ты всё ещё останешься в Йеле.

— Но ты можешь передумать и не идти работать в Колумбийский университет.

— Нет; комиссия по вопросам морали отменила своё решение только под влиянием общественного мнения. Если бы ты видел, какой у них был вид, когда они отменяли своё решение, ты бы понял, что они ждут не дождутся, чтобы меня тут не было. Мы доказали свою правоту, салага, так что, по-моему, для всех будет лучше, если я уйду.

— Не для всех, — ответил Джимми.

— Потому что если я не буду мозолить им глаза, им будет легче изменить правила, — сказала Джоанна, не ответив на его замечание. — Лет через двадцать студенты даже не поверят, что такое нелепое правило могло существовать.

— Значит, мне придётся купить сезонный билет в Нью-Йорк, потому что я не собираюсь выпускать тебя из виду.

— Я буду встречать тебя на вокзале, салага, но пока меня здесь не будет, я надеюсь, ты будешь встречаться с другими женщинами. Тогда, если после окончания университета ты будешь настроен так же, как сейчас, я охотно скажу тебе «да», — добавила она; в этот момент зазвонил будильник.

— Чёрт! — воскликнул Джимми, выпрыгивая из кровати. — Можно мне первым пойти под душ? У меня в девять часов — лекция, а я даже не знаю, на какую тему.

— «Наполеон и его влияние на американскую юриспруденцию», — сказала Джоанна.