— Хочешь взглянуть? — вдруг спрашивает Юрий Петрович.
— Н-нет… — бормочу в ответ. — Зачем?
— И все-таки… — Он выходит, открывает задние дверцы, оглядывается на нас и решительно приподнимает крышку гроба.
И я вижу, как на его лице отражается недоумение, мгновенно переходящее в ужас.
Гроб пуст…
Он стискивает голову ладонями:
— Ребята, это же сон, мы все спим и никак не можем проснуться…
— Нужно идти, — сурово произносит Джон. — Она там. Она ждет.
…Садимся в лифт, этаж, еще этаж, стоп…
— Я… сам… — говорит Юрий Петрович. Он хочет позвонить в дверь, но она… открыта.
…Сон, сон, сон… Болезненный кошмар, что я скажу Зине, что объясню…
Снимаю дурацкий черный пиджак с фирменным значком, медленно (удерживаю шаг — подольше, подольше…) иду к дверям столовой, я знаю, Зина — там…
Увы, не одна… Она разговаривает с кем-то, слышен мужской голос, и совершенно невозможный по красоте — ее. Низкий, обворожительный… радостный — она сошла с ума… Господи, кто мог прийти к ней в такую минуту?
Ударяю дверь ногой и… застываю на пороге. Она сидит на диване, прижавшись к молодому человеку в форме, — офицер милиции лет 22-х на вид, и… мне кажется, что я падаю в пропасть…
Это Игорь. Он удивленно смотрит на меня, потом на часы:
— 18.00… — улыбается — мама, мне пора, служба…
И Зина улыбается… мне — улыбается так, словно ничего и не было.
Откуда ты взялась в моей сломанной жизни, Зина…
…и, словно ядро, вышибленное из ствола могучим напором порохового взрыва, — вылетаю на лестницу и срываюсь вниз. Джон и Модест несутся за мной. Скорее, я знаю, что там…
Выскакиваем на улицу, погребального катафалка нет, он исчез. Я вижу ошеломленные лица своих товарищей.
Джон подходит к кромке тротуара и жестом подзывает нас. Видны отчетливые следы протектора, они высыхают на глазах.
А мимо проходит молодой офицер милиции, и мы провожаем его долгими-долгими взглядами.
И понимаем: есть многое на свете, что не снилось, — это самое лучшее объяснение. А мой Игорь? Может быть, он тоже… ищет меня?
…Этот вечер был трудным, квартирные драки и склоки, потом привели двух карманников, один нагло все отрицал, хотя оперативник из спецгруппы намертво зажал его руку с чужим бумажником…
Болит голова, словно долго не спал, и мама была какая-то странная…
И этот мужчина в белой рубашке…
…А потом раздался резкий телефонный звонок, и Темушкин нетерпеливо махнул рукой — не слышишь, что ли?
Старушечий шамкающий голос; бабушка утверждала, что днем на Ваганьковском похоронили какую-то девочку и что похороны эти связаны с тяжким преступлением. Она не назвала себя и повесила трубку.
Доложил Темушкину. Он долго морщил лоб, потом улыбнулся:
— Тебе, Зотов, больше всех надо? Это же мистификация или сумасшествие. Плюнь…
И я понял, что мой старший, умудренный жизненным и служебным опытом товарищ — прав.
Неправедный пусть еще делает неправду…
P.S. Стихотворение, написанное рукой Игоря, которое Зинаида Сергеевна нашла во внутреннем кармане его плаща:
