Седые учрежденческие львы отпускали Лере испытанные комплименты, в карманах у них всегда оказывалась конфета «Мишка» или шоколадка для девушки. Молодые люди пытались завязать с ней знакомство, заводя разговоры на посторонние темы, но Лера не поддерживала их. Однажды лощеный референт начальника главка, сдавая книгу, «забыл» в ней какую-то бумажку: уголок ее выглядывал между страниц.

— Товарищ, вы что-то забыли! — спокойно сказала библиотекарша, возвращая бумажку: она успела разглядеть, что это билет в театр на завтрашнее число.

— А если я не забыл, если я... — начал было референт.

Из кабинета заведующего стремительной походкой вышел Егор Никитич: в подобных ситуациях он непонятным образом всегда оказывался тут как тут. Взяв в руки возвращенную референтом книгу, Егор Никитич хотел полистать ее. Губы его сжались плотнее.

— Так, так... Не хочу огорчать вас, товарищ, но не объясните ли вы, как пользовались этими нормативами? — Он потряс в воздухе книжкой. — Ведь страницы... не разрезаны.

— Позвольте передать ваш запрос моему патрону? — не без ехидства спросил молодой человек, не лишенный находчивости. — Я брал книгу для него.

— П-позволяю! — храбро сказал Егор Никитич, заикаясь от волнения. — И учтите, пожалуйста: мы здесь не для м-мебели. Поэтому нечего отрывать моих сотрудников от исполнения их п-прямых служебных обязанностей.

Лера была всецело на стороне своего начальника, она-то помнила, сколько времени проискала для референта именно эту книжку. И когда молодой человек подкараулил ее во время обеденного перерыва в буфете, чтобы извиниться за свое поведение и, кстати, пригласить в Большой театр, она наотрез отказалась идти с ним.

Ее отказ признанному ухажеру непонятным образом стал известен сотрудникам главка. К прозвищу «девушка из архива» прибавилось определение: «неприступная». Кто-то пустил слух, что у Леры есть муж — молодой и очень ревнивый. А ей было безразлично, что о ней говорят. Лере не хотелось заводить знакомств в учреждении, где ее знают как какую-то «архивную крысу». Она не девчонка-секретарша, которую можно прельстить шоколадкой или билетами в театр. Да и как она могла пойти в оперу с модником референтом, когда у нее нет вечернего платья.

Леру пытались вовлечь в общественную работу — однажды она, выполняя получение месткома, составила список сотрудников, желающих просмотреть новый фильм в кино «Форум». А сама в кино не пошла. Она уже смотрела этот фильм, а видеть примелькавшиеся за день лица не хотелось. Новых поручений Лере не давали, и сама она на них не напрашивалась, чувствуя себя временным жильцом в этом большом доме.

Егор Никитич не забыл случая с референтом. Не один час прошагал он по своему кабинету, скрестив руки на груди, как Наполеон перед Ватерлоо, пока не нашел выхода из положения. Отныне в карточку абонентов библиотеки были добавлены две новые опросные графы: «Для чего берется материал?» И вторая: «Пригодился ли взятый материал в работе?»

Одни сотрудники старательно отвечали на вопросы, другие писали коротко: «Для работы... Пригодился». Какой-то шутник и тут не удержался, написав в первой графе: «Для того, чтобы лишний раз взглянуть на «девушку из архива», а во второй: «Взглянул, остался доволен, работалось лучше!!!» Егор Никитич гремел, негодовал, потом умчался с крамольной карточкой куда-то по начальству. В конце концов он добился «отлучения» шутника на месяц от архива.

Пришла зима. Лера втянулась в размеренный ход жизни главка. Пробовала она брать на службу учебники, но занятия не шли на ум, что-нибудь постоянно отвлекало. К чему приохотилась Лера за этот год — это к чтению. Она читала везде — в электричке, в метро, на работе, пряча по школьной привычке книжку в стол при первом подозрительном стуке.

— Не сердитесь, милочка, но настоящего архивного работника из вас никогда не получится, — заметила ей как-то Мария Михайловна. — На что уж Зина не любила нашу работу, но и она не позволяла себе отвлекаться в рабочее время на чтение. — Вздохнув, она добавила: — А может, это к лучшему. Вы молоды, интересны, еще найдете свое место в жизни.

То же самое, хотя и другими словами, говорила Юлька — единственная московская подруга Леры. Девушки познакомились на экзаменах в университете, сблизило их то, что обе «срезались», но дальше судьбы подруг пошли врозь. Юлька нигде не работала, ее отец, полковник, выделял дочери пятьсот рублей ежемесячно, чтобы она могла заниматься английским и готовиться к новым экзаменам. Юлька не больно-то утруждала себя занятиями, предпочитая учебникам веселые вечеринки и всевозможные «походы» и «заходы» с друзьями. Как-нибудь на следующий год она попадет в рыбный или в пищевой, больше ей ничего не надо!

— Ты дура! — не раз выговаривала она Лере. — С твоей внешностью быть под началом какого-то червяка, рожденного ползать?!

Как многие некрасивые девушки, Юлька завидовала успеху подруги у мужчин. Она была уверена, что на месте Леры давно бы сделала себе карьеру в кино, даже если бы ей пришлось выносить ночные горшки за каким-нибудь стариком режиссером. Юлька пробовала знакомить подругу на своих субботних сборищах, «клубных днях», как не без гордости называла их хозяйка квартиры, с какими-то начинающими деятелями искусства, не известными никому, зато знающими по именам и уменьшительным кличкам решительно всех великих мира сего. Один из них — носатый, с усиками и большой плешью — в первый же вечер знакомства стал развивать перед Лерой весьма заманчивую перспективу ее работы в студии, которую он организовывает. Девушка так и не узнала, открыл ли он свою студию: ей пришлось остановить такси среди дороги, так как носатый, вызвавшись проводить ее до дому, слишком рьяно начал применять на практике «метод физических действий», о котором так красноречиво разглагольствовал у Юльки.

Вот и сегодня у подруги дым коромыслом, в третий раз за вечер пускают «шапку по кругу», чтобы послать за вином.

Лео Тромбон, как его все звали (по паспорту Лев Трошкин), — губастый, круглолицый, страстно влюбленный в джазовую музыку студент сельскохозяйственного вуза — барабанил на пианино. Толстая подошва его горнолыжных ботинок отбивала такт по паркету, заменяя, по-видимому, ударные инструменты. Сколько бы ни стучали снизу разъяренные соседи, он не мог избавиться от своего излюбленного аккомпанемента, а хозяйка не желала в чем-либо ограничивать своих гостей.

Склонив львиную гриву к Лере, сидевшей рядом, Лео с пьяной меланхолией говорил девушке, что она ему нравится, давно нравится (они виделись всего второй раз!), чертовски нравится. Он не хочет употреблять такого избитого слова, как «любовь», ибо никакой любви в наш атомный век не существует. Существует лишь физиология, то есть нормальное влечение особей разного пола, нравящихся друг другу.

— Нравящихся? — ухватилась за словечко Лера. — А если нет?

— Ну и носись со своей невинностью, как дурень с писаной торбой! — неожиданно разозлился Лео-Левка. — Юлька, где ты, папино сокровище? Налей-ка водяры и выпей со мной за наше общее бесславное будущее...

Никто не заметил, когда ушла обиженная Лера, никто не пошел ее провожать. А девушка, сидя в пустом вагоне электрички, кляла себя за то, что ходит к Юльке. Правда, та же Юлька могла неизвестно где раздобыть для подруги по дешевке модную сумку или заграничную кофточку, ссудить ее деньгами до получки. И не всегда она называла Леру дурой и провинциалкой, бывали другие, откровенные минуты, когда Юлька говорила совсем иное, гордясь своей не похожей на всех подругой, которую, наверное, ждет в жизни настоящее счастье.

Среди дня Егора Никитича вызвали в отдел кадров. Вернулся он озабоченный, но с видом победителя. Вызвав к себе в кабинет Леру, он издалека начал разговор.

— Я давно присматриваюсь к вам, Валерия Павловна, и должен вас... обрадовать. — Девушка поразилась, услышав новое в устах своего начальника слово. — Да, я вполне доволен вами, точнее — почти вполне, — поправился Егор Никитич, превыше всего ценивший точность формулировок. — Это я не только вам говорю. Буквально четверть часа тому назад я высказал то же начальнику отдела кадров и кое-кому еще... повыше рангом. Вы очень выросли за последнее время. Вам теперь под силу большие дела!